В 1922 году ее фамилия оказалась первой в списках высланных. Еще в июле, за несколько месяцев до того, как знаменитый "Философский пароход" "Обербургомистр Хакен" отошел от василеостровской набережной, Екатерина Кускова и ее муж Сергей Прокопович по приказу Ленина были отправлены за границу с "билетом в один конец". Не удивительно, ведь счеты с вождем мирового пролетариата у них были старые. Кускова была одной из самых известных и ярких женщин, дерзавших противоречить большевикам, и Ленин стремился сделать все, чтобы ее имя забыли навсегда.
Но это так не работает
О Кусковой вспоминают – и не только в России, из которой она была изгнана, но и в Швейцарии, где прошла последняя треть ее жизни. В 2019 году, незадолго до пандемии, власти города Женева в рамках инициативы 100 Elles предложили подумать о переименовании улиц города в честь знаменитых женщин, и имя Кусковой украсило временную табличку на одной из них. Будет ли эта улица когда-нибудь окончательно переименована в честь русской революционерки – сейчас, конечно, можно только гадать. Наверное, не в этой жизни. Но новенькая табличка красноречиво говорит, что имя Екатерины Кусковой до сих пор известно многим, хотя историки не знают, на какую "историческую полочку" его положить. Кто она, борец за права рабочих – или убежденная противница "диктатуры пролетариата"? Марксистка – или сторонница либеральных идей? Героиня или жертва?
Бациллы опыта
Она родилась в ноябре 1869 года в Уфе, в семье гимназического преподавателя Есипова. Мать была домохозяйкой, но после двух переездов (Самара, Саратов) и рождения второго ребенка отец неожиданно бросил семью, а через несколько месяцев застрелился. Матери пришлось самой зарабатывать на жизнь, устроившись управляющей богадельней (приютом для престарелых и инвалидов). Видимо, там она и заразилась туберкулезом, который свел ее в могилу, когда старшей дочке едва исполнилось 15 лет.
К тому моменту Екатерина училась в старшем классе гимназии, но ей пришлось на время бросить учебу и занять место матери, чтобы прокормить маленькую сестру – и выжить самой. Удивительно, но она справилась: у нее получилось не только управлять богадельней, где юная начальница добилась всеобщего уважения, но и сдать школьные экзамены экстерном, успешно закончив гимназию. А заодно – влюбиться в одного из своих школьных преподавателей, учителя физики Ювеналиева, с которым они обвенчались, едва ей исполнилось 16 лет.
Ювиналиев, хоть и был значительно старше Екатерины, считался человеком "передовых взглядов" – что вообще характерно для всех русских преподавателей физики во все времена. В прошлом он даже участвовал в народнических кружках, и, несомненно, именно он первым заронил в Кускову (тогда еще, конечно, Ювеналиеву) семена революционных идей. И не только идей, и не только революционных. Вскоре, один за другим, у молодоженов родились два мальчика.
Но любовь и воспитание детей ничуть не мешали общественной деятельности: вскоре Екатерина и ее муж организовали на квартире домашний университет, где обучали гимназисток естественным наукам и читали вслух труды писателей-народников. Один из таких писателей, кстати, оказался неподалеку от них в Саратове: Николай Чернышевский, освобожденный от ссылки, приехал наконец в свои родные края, чтобы заболеть там малярией и умереть. Когда супруги узнали о его приезде и отправились повидаться с писателем, в Чернышевском уже плодилась плазмодии, и вид он имел невеселый.
На Ювеналиева встреча с умирающим революционным классиком произвела крайне тягостное впечатление. Он, кажется, разочаровался в народнических пристрастиях, загрустил, а через несколько недель почувствовал себя совсем плохо – и в конце 1889 года (практически одновременно с Чернышевским) умер.
Черт возьми! Опять туберкулез.
Роковые болезни преследовали всех, кто ее окружал. Спустя год от дифтерии умер младший сын. Возможно, именно поэтому в 1890 году Екатерина уехала из Саратова в Москву, чтобы поступить на акушерские курсы и получить хотя бы минимальные знания в области медицины. Конечно, там тоже были студенческие кружки, нелегальная литература и разговоры о любви к народу. Но училась она всерьез и через год, вернувшись домой, продолжила образование на курсах фельдшеров. В конце концов, хоть какое-то оружие против заразы у нее теперь будет!
Екатерина Кускова
И зараза не заставила себя долго ждать, хотя теперь (для разнообразия) ею стала холера. В Саратове началась эпидемия, крупнейшая в Европе. Она стоила жизни 13 тысячам человек – каждому девятому жителю города! И народ возмутился. В июне 1892 года начались "холерные беспорядки", вызванные слухами о том, что якобы доктора и фельдшера отравляют воду в колодцах (они всего лишь брали пробы, чтобы найти очаги заражения). Разъяренная толпа на глазах Екатерины растерзала нескольких врачей, и самой ей удалось спастись лишь чудом.
С этого момента она стала чуть иначе смотреть на "народ", который представлялся тогдашней русской интеллигенции "мягким и пушистым", "мудрым, но угнетенным".
Бороться за то, чтобы дать этому народу власть? Учиться у него?
Ну, пожалуй, нет! Его самого надо учить. Защищать права, просвещать, приучать к человеческой жизни…
Первая тюрьма
Неуемная страсть что-то делать, менять, переустраивать мир, которая владела Кусковой, кажется, с детства, толкала ее на поиск новых идей. Тем более что идеи эти клубились вокруг нее как густой ядовитый туман. В Саратове продолжали действовать революционные кружки, они даже множились, как вибрионы холеры – с каждым годом их становилось больше. После разгрома "Народной воли" в столицах революционерам стало неуютно, многие скрывались от полиции по всей России. В том числе и в Саратове. Натансон, Чернов (будущие лидеры партии эсеров), с которыми она вскоре сошлась, как раз учреждали взамен "Народной воли" новую организацию – "Народное право", куда Кускова с радостью вступила одной из первых. Примерно в те же времена – в 1893 году – она начала писать и публиковать статьи, обнаружив незаурядный публицистический дар. Что-то печаталось в официальном "Саратовском вестнике", но наиболее злые, пропагандистские тексты – в подпольном листке "Народного права", который вскоре начал чрезвычайно интересовать полицию.
В конце 1893 года Кускову арестовали, увезли в Москву, и там ей пришлось просидеть под следствием почти год, после чего ее, как особу юную и обремененную несовершеннолетним ребенком, освободили "под гласный надзор".
И правда, ей ведь в 1893 году было всего 24 года, хотя она успела пережить смерть родителей, мужа, сына, получить медицинское образование, начать писать статьи и отчасти пройти "тюремные университеты", которые ценились в революционных кругах посильнее Оксфорда и Гетингена. Но у кошки – девять жизней, и это была только первая.
Случайная фамилия
Выйдя на свободу, Екатерина сосредоточилась на том, чтобы поддержать соратников по партии, которые тоже находились под арестом. Один из них, юный студент по фамилии Кусков, уже несколько недель держал в тюрьме голодовку, и, чтобы помочь ему, она решила оформить с ним фиктивный брак и поменять фамилию. Именно так в марте 1894 года она из Есиповой и Ювеналиевой по первому браку стала Екатериной Кусковой. Довелось ли ей хоть раз увидеть своего гражданского мужа, и вообще, принесла ли эта условная женитьба какую-то пользу заключённому? История умалчивает. Но наверняка известно одно: именно эта "случайная" фамилия как бы приросла к ней намертво, стала для нее талисманом, символом жертвы ради благородного дела. Больше она ее никогда не меняла.
А ведь повод, как говорится, скоро представился. Весной 1894 года Екатерина переехала в Нижний Новгород, где политическая и литературная жизнь в те годы била ключом. Горький, Короленко, Анненский – она вскоре познакомилась со всеми, помогала переписывать и редактировать тексты, училась писать свои. На одном из вечеров ей встретился человек, казалось бы, совсем не творческий: ученый, выпускник сельхозакадемии Сергей Прокопович. Между ними мгновенно вспыхнул роман, который можно было бы назвать "роман-узнавание", настолько каждый видел в другом самого себя. И правда, их характеры и мировоззрение оказались необычайно схожими. Не стоило слишком медлить, чтобы зафиксировать это сродство в книге записей гражданских состояний (о венчании, конечно, и речи не шло, оба были атеистами). В марте 1895 года они стали мужем и женой.
Сергей Прокопович
К тому же мужем и женой – марксистами. Прокопович в деталях объяснил Екатерине, как "работает" марксистская теория, и теперь они вместе пытались угадать, как применить в российской реальности откровения бородатого немецкого философа.
На этот счет тогда еще шли споры, и, хотя Ленин уже ясно выводил из "Капитала" основания для пролетарской революции, существовала другая позиция – "экономистов", считавших, что нужно защищать права рабочих и постепенно делать их хозяевами орудий труда. То есть тихо-мирно, чтобы капитализм "сам отвалился" после качественного прыжка в будущее. Прокопович и Кускова склонялись именно к этим взглядам.
Они были счастливы, обретя друг друга. У жизни открывались новые горизонты. Яркие, молодые идеи носились в воздухе.
Но не только идеи, а еще – палочки Коха. Тюрьма не прошла даром: полгода инкубационного периода, и Екатерина почувствовала, что с легкими что-то не так.
Черт побери, туберкулез!
Скандал с Плехановым
Конечно, лечить туберкулез в России было гиблым делом. Достаточно лишь вспомнить список великих интеллектуалов, "сгоревших", как принято было тогда говорить, от этой беспощадной болезни. Однако если уехать за границу – картина неожиданно менялась. Как ни странно, многие, у кого хватало денег и возможностей добраться до какой-нибудь Швейцарии, довольно быстро выздоравливали. Даже непонятно, в чем тут секрет – то ли в климате, то ли в ощущении европейской свободы, которая отменяет чувство безнадежности?
Кто знает.
А может, и не было у них никакого туберкулеза, а только русская хандра, которая "грудь теснит"?
К счастью, у Прокоповича было достаточно денег, чтобы проверить все эти версии. Через несколько месяцев после обнаружения первых симптомов болезни Кускова вместе с мужем уже была в Швейцарии, где ее устроили в лучшую клинику. Холод, солнце, покой, молоко – из этих четырех ингредиентов (в России явно не хватало второго и третьего) швейцарская медицина творила чудеса. Через несколько лет болезнь ушла навсегда.
И эти годы для Кусковой не обошлись без революционной деятельности, ведь в Швейцарии как раз жил тогда цвет русской политической оппозиции и фронды. Например, Плеханов, который даже убедил Кускову и Прокоповича вступить в Союз русских социал-демократов. Но когда Кускова ознакомились с программой этой партии (что, мол, для пролетарской революции все средства хороши, и на демократические принципы оглядываться не обязательно) – немедленно заявила о своем выходе из нее. Плеханову это было обидно, и он объявил, что раз так – он сам исключает из партии Кускову и Прокоповича "за столь резкие заявления". Кускова с Прокоповичем плюнули и, как говорится, ушли гулять сами по себе.
Тем более что на чистых улицах Женевы можно было вступить не только в партию, и в 1898 году Прокопович стал масоном. Обстоятельства известны слабо, но Нина Берберова в своей известной книге "Люди и ложи" утверждает, что это наверняка так, цитируя письма штабс-капитана Алексея Вольтского:
"...Покойный Бурышкин, сам масон, и собравший огромное число всяких сведений и документов о масонстве (он показал целую кипу тетрадей об этом) мне сообщил, что ему доподлинно известно, что Прокопович вступил в иностранную масонскую ложу во время пребывания его и Кусковой за границей. Кускова, видимо, тогда в нее не вступила, ибо женщины в иностранные масонские ложи не допускались..."
Конечно, Берберова, а тем более какой-то "покойный Бурышкин", собиравший досье на русских масонов, – крайне сомнительные источники информации. Но совершенно точно известно, что спустя десятилетие Кускова и Прокопович, почти того не скрывая, уже состояли в российской ложе "Великого востока", – как, впрочем, и Керенский, и многие другие будущие члены Временного правительства.
Александр Керенский
И это не удивительно, ведь масоны, желавшие достичь "всего хорошего" с помощью тайных действий, улучшающих человеческую природу, были как нельзя более созвучны настроениям Кусковой и Прокоповича. Они оба полагали, что для России, которая еще не прошла стадию буржуазной революции, прямолинейная пропаганда социализма опасна. Главной задачей должно быть развитие сознания и культуры рабочего класса через его участие в школах, профсоюзах, кооперативах. И лишь потом рабочих можно втягивать в политическое движение...
Грубо говоря, толпу, которая убивает врачей во время холерного бунта, нельзя допускать к власти и политической борьбе, иначе она прольет настоящие реки крови.
Это свое мнение Кускова, прослушавшая в Базельском университете курс социальных наук, научилась искусно аргументировать и высказывать в публицистических статьях, которые были весьма популярны – и нажили ей немало врагов. Особенно после 1899 года, когда она с мужем вернулась в Россию, чтобы продолжить дело освобождения рабочего класса.
Именно тогда, чтобы удобнее было объяснять, почему они не хотят вступать ни в одну революционную партию, Кускова написала небольшой набросок "для себя", рассчитывая использовать этот короткий текст как конспект в политических дискуссиях. Кроме прочего, там было сказано, что бороться за права рабочего класса российские социал-демократы должны совместно с либералами, а пролетариату пока не нужна самостоятельная политическая партия. При неясных обстоятельствах текст (который Кускова не собиралась нигде печатать) был у нее выкраден и опубликован в каком-то подпольном "партийном" листке, да еще с заглавием "Кредо". Доброхоты немедленно переправили его в Шушенское, где отбывал ссылку Ленин, и будущий "вождь пролетариата" пришел в такой гнев, что чуть не сгрыз чернильницу, а затем разразился желчной отповедью "изменникам делу революции". С тех пор они с Кусковой стали непримиримыми врагами.
Кускова глазами Василия Розанова
Василий Розанов
Но свято место пусто не бывает. Поссорившись с социал-демократами, Кускова и Прокопович вскоре сошлись с либералами и даже приняли участие в создании "Союза освобождения" – первой либеральной партии России, призывавшей к принятию конституции. Партия собирала земские петиции "за все хорошее" и отправляла их царскому правительству, а также выпускала газету "Наши дни", которую редактировала сама Кускова. В Петербурге эта газета пользовалась большой популярностью, особенно она нравилась лидеру легальной организации "Собрание петербуржских рабочих" священнику Георгию Гапону. Статьи в газете вроде были взвешенные и осторожные, но сам Гапон страстно разъяснял рабочим их "сущность" так, что очень быстро заразил подопечных политическими идеями. И, как известно, все кончилось плохо – в 1905 году случилось 9 января, "Кровавое воскресенье", давшее старт первой русской революции.
Вскоре после начала революционных потрясений и монаршего манифеста, учредившего в России Государственную думу, "Союз освобождения" распался. Из него, как бабочка из кокона, выпорхнула партия кадетов, готовая работать в сотрудничестве с царским правительством. В ее президиум звали и Кускову – но она отказалась. Ей представлялось, что вся борьба еще впереди.
А борьба, самопожертвование – это все-таки казалось для нее главным в жизни. Над этим в своих отзывах о статьях Кусковой (признавая их все-таки "очень талантливыми фельетонами") посмеивался тогда Василий Розанов:
Без заглавия
Злая отповедь, написанная Розановым за пять лет до 1917 года, говорит о полном нежелании этого блестящего мыслителя и гениального писателя понимать происходящие в обществе перемены. Так бывает: хочется что-то "развидеть" – и представляешь все в презрительно-шуточном ключе. А между тем дело шло к серьезным потрясениям, и "борьба", и "революция" давно перестали быть игрушками.
Но Кусковой эта отповедь особенно не подходила. Как бы ни хотелось "бороться", ей было не по пути в политике ни с либералами, ни с социал-демократами. Она будто бы постоянно находилась "между двух огней", в ней было вечное "не то" и "не это", так раздражавшее многих. Просвещать народ, бороться за его права – но не давать ему власть. Покончить с монархией, сделать Россию республикой – но управлять ею должны достойные, бескорыстные и просвещенные люди, заинтересованные в духовном росте всего общества.
Какие люди?
Масоны?
Почему бы и нет. По крайней мере, в окружении Кусковой и Прокоповича их тогда было едва ли не большинство.
И политическая партия, которую вскоре Кускова с Прокоповичем основали будто бы в пику всем остальным, так и называлась – партия "Без заглавия". Как бы с намеком, что здесь "не то" и "не это", но есть какая-то тайна.
Газета "Без заглавия" также имела немалый успех. После роспуска одной, второй, третьей Государственной думы, после хоровода партийных склок и скандалов многие все более приходили к мнению, что только такую газету теперь и стоит читать.
Впрочем, вскоре Столыпин закрыл все "партийные" газеты, невзирая на названия. И кусковскую, "Без заглавия" – тоже. Остались только ее регулярные статьи и колонки в защиту прав женщин и о кооперативном движении в "Русских ведомостях", где она была одним из любимых авторов. Но и того было достаточно – потому что главная работа теперь ушла в тайну, в подполье.
"Вся Россия была тогда охвачена широкой сетью масонских организаций", – вспоминала позднее Кускова в своих дневниках. Конечно, это преувеличение – на самом деле в ложе "Великого востока" состояло не более 400 человек. Но то были действительно "нужные" люди, которым предстояло прийти к власти.
В 1916 году на квартире Кусковой регулярно происходили совещания, на которых вырабатывались планы политического освобождения России. На одном из них в апреле 1916 года был намечен будущий состав Временного правительства. А потом грянула Февральская революция.
Не пролетарская, но свергающая монархию. Буржуазная, но демократическая. Не "то" и не "это".
Все как они хотели: "Без заглавия".
Катастрофа
С Февраля начались горячие дни. Прокопович как проклятый работал в составе Временного правительства, где ему довелось побывать председателем Экономического совета, министром торговли, промышленности и даже (когда все стало совсем плохо) министром продовольствия. Кускова в это время издавала газету "Власть народа" (название которой, конечно, противоречило ее взглядам, но зато было востребовано временем). Там пелись гимны кооперативному движению и раздавались призывы к объединению всех демократических сил страны – от кадетов до социалистов. Ну и, конечно, раздавалась ругань в адрес Ленина и большевиков, которых Кускова считала безответственными авантюристами:
"…Ленин – вреден. Ленин действует на несознательные головы. Ленин вносит сумбур и разложение в армию. Ленин приглашает к захватам – Лениных в России многое множество. Ленин – это безответственная демагогия. Ленин – это в лучшем случае утопист, не чувствующий под ногами почву… С ленинством, то есть со стихией, не знающей земли, надо бороться убеждением… Вся его политика есть политика предательства. Вся его политика – кинжал в спину не только армии, но и революции".
Штурм Зимнего дворца. Кадр из киносъёмки театрализованной постановки "Взятие Зимнего дворца", режиссёр Николай Евреинов
Ленин газету регулярно почитывал и делал из нее кой-какие выписки.
В октябре, когда все рухнуло, Кускова до последней секунды не могла с этим смириться. Под обстрелом бегала в "Зимний дворец", передавая его защитникам новости и передачи. Когда Керенский бежал, а Временное правительство арестовали (по счастью, Прокопович не принимал участия в том заседании), было принято решение – никуда не уезжать, оставаться в России.
Назло большевикам.
Газету ей удалось выпускать до лета 1918 года, и лозунг, под которым продолжалась жизнь Кусковой в первый год после октябрьского переворота, – все тот же, "не то" и "не это": "Ни Ленина, ни Корнилова!"
"Будем жить с высоко поднятой головой, хотя есть шанс эту голову потерять!" – говорила она тогда. Других вариантов не было.
Потом газету закрыли – как, впрочем, и "Русские ведомости", и все остальные издания, неподконтрольные большевикам. Конечно, Ленин был не прочь "закрыть" самих Кускову и Прокоповича – однако случая как-то не представлялось.
Разгром ПОМГОЛа
В первый год своего триумфа большевики все-таки старались вести себя осторожно, не вызывать серьезного общественного возмущения. А Кускова пользовалась в столице немалым авторитетом.
К тому же она продолжала вести общественную деятельность, да такую, что мешать ей – настоящее людоедство! В 1918 году вместе с писателем Короленко и Кишкиным (бывшим руководителем одной из фракций кадетской партии) Кускова организовала "Лигу спасения детей", устраивавшую приюты и колонии для беспризорников. За год им удалось спасти больше трех тысяч детских жизней. Спасли бы и больше, но на просьбы позволить обратиться к американцам за помощью для голодающих детей советское правительство ответило жестким отказом. А 1921 году все приюты у "Лиги" отобрали.
Мол, не совсем людоеды, а так. Цивилизованные каннибалы.
Но голод в центральных губерниях, разразившийся в 1921 году, напугал даже циничных большевиков. Неурожай, плюс продразверстка, плюс гражданская война… Речь теперь шла о многих миллионах жизней, спасти которые новая власть просто не могла. Без помощи из-за границы было не обойтись – но ни одна серьезная общественная организация Запада иметь дело с правительством Ленина – Троцкого не хотела. Поэтому, когда Прокопович, Кускова и Кишкин предложили создать международный комитет помощи голодающим – ПОМГОЛ, Ленину крыть было нечем. Он с отвращением писал своим соратникам: "От Кусковой возьмем имя, подпись, пару вагонов от тех, кто ей (и эдаким) сочувствует. Больше ни-че-го".
Но нет, из "ничего" ничего и не получалось, ПОМГОЛу пришлось предоставить серьезные права. Мандат для международных переговоров, право распоряжаться железнодорожными перевозками. И даже возможность издавать свою газету, которую, правда, негде было печатать. К счастью, Михаил Осоргин вспомнил о недавно закрытой типографии "Русских ведомостей", которую большевики еще не успели разграбить – и, поскольку время поджимало, при изготовлении газеты "Помощь" использовали те же самые шрифты и ту же бумагу, что и у знаменитой русской газеты.
С этим, кстати, сразу произошел конфуз: первый же номер "Помощи" в Москве неожиданно стал бестселлером, поскольку мальчишки-газетчики продавали его с криками: "Спешите! Покупайте несоветскую газету!" Увидев знакомый шрифт "Ведомостей", покупатели расхватывали издание пачками. И, надо сказать, они не были разочарованы – газета, которую редактировал Осоргин, действительно была несоветской. Достаточно сказать, что в ней (конечно, по согласованию с Кремлем – без этого, как настаивала Кускова, никакой помощи Запада не будет) была напечатана проповедь опального патриарха Тихона о помощи голодающим.
Герберт Гувер
Все это возымело почти немедленное действие. Уже через две недели в Советскую Россию прибыл министр торговли США (и будущий президент) Герберт Гувер и предложил прокормить один миллион голодающих детей – при условии незамедлительного освобождения из советских тюрем всех граждан США. Пошли поставки хлеба из Европы, которые координировал фонд полярного исследователя Фритьофа Нансена. Голод еще продолжался, но миллионы жизней были спасены. ПОМГОЛ, который в большевистских газетах злобно называли по первым буквам его основателей ПРОКУКИШ (ПРОскуряков, КУскова, КИШкин), становился все более популярным. В Париже Милюков даже писал в своей газете "Последние новости", что на самом деле ПОМГОЛ – это новое российское правительство, которое демонстрирует свою эффективность и готово прийти на смену большевикам.
Конечно, терпеть все это Ленин долго не мог. 18 августа 1921 года, когда весь комитет был в сборе и ожидал приезда Каменева для переговоров, неожиданно комната заседаний наполнилась людьми в "кожанках". Арестовали всех, отпустив только "священных коров революции": Веру Фигнер, Южина-Сумбатова и нескольких других коммунистов. Остальных отправили на Лубянку.
Перед арестом у Екатерины Кусковой состоялся короткий диалог с Михаилом Осоргиным:
– Думаю, Екатерина Дмитриевна, расстреляют.
– И я так тоже думаю.
Сталин, руководивший разгромом ПОМГОЛа по приказу Ленина, рассчитывал уничтожить всех – но уже на другой день об этом начали писать все западные газеты, посыпались дипломатические ноты, угрозы прекратить поставки продовольствия, и большевикам пришлось дать "задний ход".
Все-таки Прокоповича и Кишкина успели приговорить к смертной казни, от которой их в последний момент спасли телеграммы Гувера и Нансена на имя Ленина. Другие, проведя несколько месяцев в тюрьме, были просто отправлены в ссылку, откуда затем их стали высылать за границу.
Прокопович и Кускова оказались первыми. Их без долгих слов и сборов отправили в Берлин в начале лета 1922 года.
Накануне отъезда Кускова написала прощальное письмо Вере Фигнер:
Свидеться им так и не удалось, хотя обе эти замечательные женщины прожили очень долгую жизнь. Вера Фигнер, не принявшая октябрьскую революцию и отказавшаяся вступать в партию большевиков, стала в СССР кем-то вроде почетного заложника. В честь 45-летия убийства Александра II она даже получила прибавку к пенсии – как участница теракта. В постановлении Совета Народных Комиссаров так и написано:
Но за границу персональную пенсионерку-террористку, разумеется, не выпускали.
В свою очередь Екатерина Кускова десять лет подряд (при посредничестве Екатерины Пешковой) подавала заявления на въезд в СССР, но ей каждый раз отказывали, и в конце концов она поняла, что задача "не стать эмигрантом" оказалась невыполнима. Как говорится, не в этой жизни. Окончательное осознание этого факта пришло к ней спустя десятилетия, когда Кускова с мужем эмигрировали уже из Праги в Швейцарию – подальше от Сталина и от Гитлера.
Последняя длинная жизнь
"Как все-таки хорошо, что приехали из России долго там жившие, много и тяжко работавшие, много думавшие люди! Несут они кусочки России, хорошие и дурные, несут, стараясь показать их другим, не видевшим. Пусть только показывают больше, больше, полнее и разнообразнее. Авось из этих кусочков мы сложим ее, Россию, родину нашу, сложим все вместе и будем знать, что делать дальше", – писала Кускова осенью 1922 года.
Для нее это изгнание было не катастрофой, а еще одной возможностью новой жизни. И она действительно пыталась начать все заново.
В Праге, куда переехала из Берлина в 1924 году, она открыла свой "салон", где продолжалось обсуждение судеб России. Разговоров, конечно, там было много, больше – горьких. Но Кускова считала, что изгнанникам надо думать не о мщении, не о реванше, а "засыпать ров гражданской войны", и искать мирный, но достойный путь возвращения на родину. Ей казалось, что НЭП, объявленный Лениным, вселяет надежды, и мыслящие люди, патриоты, могут попробовать вернуться на родину, чтобы хоть как-то повлиять на политику большевиков.
Ее бывшие соратники, в том числе Керенский и Струве, с гневом доказывали ей, что это невозможно...
Иосиф Сталин
Но вскоре к власти пришел Сталин, и этот спор прекратился сам собой. Возвращаться было уже некуда.
А вот бежать дальше – пришлось.
В 1939 году, после начала II Мировой войны, Кускова и Прокопович переехали в Швейцарию – туда, где прошли их первые годы совместной жизни. Теперь уже им было за 60. Но кто знает, сколько кому отмерено молодости? И сколько – старости?
Сергей Прокопович умер в Женеве в 1955 году, Кускова – в 1958-м, когда ей было уже 89 лет. Она пережила многих своих друзей и, пожалуй, почти всех врагов. Но в советских изданиях о ней остались лишь язвительные энциклопедические статьи да несколько оскорбительных цитат из "классика ленинизма". Вот, собственно, и вся история женщины, которая вечно в политике "была между двух огней".
А сколько жизней она спасла, сколько людей ободрила – об этом разве в энциклопедиях пишут?
Историк и публицист Роман Гуль оставил о ней такие воспоминания: "Я ее лично знал. И должен сказать, что счастлив, что знал эту выдающуюся женщину. Но мне думается, в ней был некий разлад: душа – христианка (настоящая), а рассудок – социал-демократ. Поэтому в частной жизни она была человеком необыкновенным: всякому бросалась помочь; тут не было ни эллина, ни иудея, ни богатого, ни бедного, ни правого, ни левого – люди, и только люди! А вот в писаниях часто проявлялась куриная слепота доктринерства".
Вольно ученым потомкам судить о "доктринёрстве" предшественников, которые (в отличие от потомков) делали историю в буквальном смысле. Правда, делали они чаще всего впопыхах, "на коленке", в роковом порыве революционной страсти. Поэтому на выходе получилось совсем не то, о чем мечтали.