8 сентября исполняется 83 года с начала блокады Ленинграда. Жительнице Петербурга Джимали Латышевой было тогда шесть лет, но в свои 89 она по-прежнему помнит, как они жили в то время. Джималь Андреевна дважды в неделю занимается в тренажерном зале, читает новостные чаты в телеграме и сама себя обслуживает. Никто из тех, кто пережил блокаду, не может быть за войну, убеждена она.
Текст: Окно
– Я помню бомбежки постоянные, голод, холод и страх. Бомбили так, как будто город с землей сровнять хотели, но они и хотели, наверное, – говорит Джималь Андреевна. – Мы жили в шестиэтажном доме на углу переулка Ильича и Фонтанки. И сначала постоянно спускались вниз, в подвалы, которые служили бомбоубежищем. И целые сутки могли там сидеть, пока отбой не дадут. А потом только поднимемся к себе и снова спускаемся по тревоге. Вот так туда-сюда, по нескольку раз за ночь. И в конце концов мама уже решила туда не ходить. Когда начинался очередной обстрел, мы просто садились на кровать и накрывались одеялом. Мы жили на пятом этаже, а дом напротив нас был четырехэтажным, и из окна мы видели, как в темноте наши прожекторы выискивают в небе немецкие бомбардировщики, а зенитки их сбивают. Много сбивали.
Джималь Латышева родилась в Ленинграде 25 апреля в 1935 года, по ее словам, ее довоенное детство было очень счастливым. Вместе с мамой и папой она жила в тридцатиметровой комнате в коммуналке. Папа работал на судне торгового флота, и в доме всегда была свежая рыба и раки.
– Имя мне выбрала мама, – говорит Джималь Андреевна. – Она любила читать всякие романы. Я не знаю, что там она прочитала, но решила, что если родится темненькая девочка, то назовут Джималь, если рыжая – Жанной, а если беленькая – Нелли. Только мне не в кого было беленькой быть или рыжей, в семье все черные. Когда мама сказала, что родилась черненькая девочка, папа сразу пошел в загс и записал меня "Джималь".
На лето родители снимали дачу в Лисьем Носу, у маминой подруги. Там во время отдыха семью и застала весть о войне. Отец сразу же ушел на фронт, в артиллерию, а через два с половиной месяца Ленинград оказался окружен немцами. Детей начали эвакуировать из города.
– Весь наш садик эвакуировали, а я осталась, – вспоминает Джималь Андреевна. – И всю блокаду вместе с мамой пробыла в Ленинграде. Все, кто были в нашем доме, как-то сплотились. Те, кто после эвакуации остался в двух квартирах у нас на этаже, съехались в одну. Чтобы была одна буржуйка, которую легче топить и всем греться, и чтобы быть вместе и помогать друг другу. Потом у нас на первом этаже что-то вроде "красного уголка" появилось, и там поставили титан, в котором воду кипятили из снега. Можно было попить горячей воды и погреться. Я помню, что как-то у нас все очень хорошо было организовано и паники не было, наверное, благодаря этому мы выжили.
Обожженная рука
В доме, где жила Джималь Латышева, как и в других домах Ленинграда, были установлены дежурства, во время которых жильцы сидели на чердаке и тушили песком зажигательные бомбы, которые вражеская авиация сбрасывала на крыши домов. В свое дежурство мама Джимали брала ее с собой, и 6-летняя девочка помогала засыпать бомбы песком, а утром сама шла в детский садик, находившийся рядом с политехническим институтом. А потом, уже в восемь лет, точно так же одна ходила в школу – несколько остановок пешком, потому что никакого транспорта не было.
– Мама уходила, а мне привязывала будильник к спинке кровати, – рассказывает Джималь Андреевна. – И я вставала со слезами, одевалась и шла. По Фонтанке бежишь, потом через мост и дальше к Загородному. Мама говорила, что если слышишь свист, снаряд где-то мимо тебя летит, а если звук похож на шипение, то должен где-то рядом разорваться. И я помню даже парадную, в которую я забегала и пряталась от обстрелов.
Ее мама Александра сначала разгружала вагоны на Бадаевских складах, а когда их разбомбили, ушла на "Дорогу жизни", рабочим трассы. После войны она получила медаль "За оборону Ленинграда" и была внесена в Книгу памяти. Во время бомбежки Бадаевских складов Александра Латышева получила ожог руки, но никаких лекарств в осажденном городе, конечно, не было. С такой травмой, да еще и во время страшного голода умереть было легко.
– Руку ей хотели отнять, но две старушки, наши мамы, и двое детей, мальчик и девочка, которые жили в нашей квартире, все ходили в ведро. А маме прикладывали компрессы с мочой, вот так ей руку и спасли, – рассказывает Джималь Андреевна. – Это опять же к разговору о людях, которые помогали друг другу. Хотя люди, конечно, были разные. Меня мама сначала даже одну не отпускала, я была девочка пухленькая – боялась, что съедят. А когда мне было девять лет и блокаду уже сняли, я сама попала в больницу, в Боткинские бараки. Тогда уже в школе дали воду и мы ее пили на спор, кто больше выпьет. Я выиграла и заболела брюшным тифом. Сестрички, которые за нами ухаживали, были девочки лет 14–15. Мне делали в ноги уколы какие-то, я не могла ходить. И они меня на руках в туалет носили. Когда я поправилась, это было как будто второе рождение. Мама меня даже сфотографировала в берете, волос у меня не было.
Голод она переживала легко, потому что и до войны много не ела и часто не доедала то, что давали.
– Мне и в рот-то когда что-то клали, нужно было говорить "жуй", а то я могла забыть и заснуть с тем, что есть за щекой. До войны мне папа клал все время шоколадку под подушку, и первое время, когда он уехал, я по привычке все еще искала эту шоколадку, – вспоминает Джималь Андреевна. Еще она хорошо запомнила мужчину с записной книжкой, которого они с мамой встретили на улице. – Мы шли по набережной Фонтанки, и мама заметила человека, который смотрел по сторонам и что-то в блокнот записывал. И мы с мамой стали за ним следить. Дошли до проспекта Сталина за ним, сейчас это Московский проспект. Там был милиционер, мы сдали этого мужчину, и его куда-то увели. Что дальше было, я не знаю, плохой он или хороший оказался.
Вокал и "оборонка"
После войны старший лейтенант Андрей Латышев вернулся с фронта с ранением. Семья снова воссоединилась, но родители в итоге развелись. Отец устроился на Ленинградский пивоваренный завод "Красная Бавария", инспектировал торговые точки – пивные ларьки – и сам начал выпивать. Тридцатиметровую комнату разменяли на две маленьких. Мама с дочерью остались в том же доме, а отец переехал на новый адрес.
Джималь закончила школу в 1954 году, но никуда не поступила. Стала учиться пению и прошла конкурс на хоровое отделение Малого оперного Михайловского театра. В 1957 году она устроилась работать чертежницей в конструкторский отдел на "Полиграфмаш" и одновременно училась на взрослом отделении музыкальной школы им. Римского-Корсакова по специальности "Класс сольного пения". Дальше предстояло сделать выбор: либо петь, либо повышать квалификацию по месту работы.
И она окончила Московский полиграфический институт по специальности "Полиграфические машины", стала инженером-механиком. А дальше росла по специальности. В начале 1970-х прошла курсы повышения квалификации по специальности "Радиодетали и микроэлектроника".
– Я тогда работала на секретном оборонном предприятии, в "почтовом ящике 333". К тому времени его уже переименовали в Центральное конструкторское бюро технологий и оборудования. В 1993 году вышла на пенсию, но продолжала работать, а окончательно ушла уже намного позже. Но пения я все это время не бросала. У нас на заводе был свой оркестровый ансамбль, в котором я была солисткой. За активное участие в художественной самодеятельности нас даже наградили поездкой по всему Крыму и Кавказу, и мы там везде выступали. Так что жизнь прожита неплохая, хорошая жизнь.
Никто не за войну
Жизнь у Джимали Латышевой действительно насыщенная, хватило бы на целую книгу. На ее странице во "ВКонтакте" десятки фотографий. С бывшими коллегами, родными и друзьями. Из Турции, Финляндия, Сицилии, Израиля, Испании, Швейцарии, Венгрии, Австрии, Франции… Во всех этих странах она побывала уже после выхода на пенсию в 77 лет. На жизнь не жалуется и сейчас: пенсия хорошая, сын звонит два раза в день, внучка тоже не забывает. Вот только из друзей почти никого не осталось... У нее у нее почти нет свободного времени, ведь нужно "себя обслуживать". Cходить в магазине за продуктами, приготовить, переделать домашние дела и побывать на тренировке. В свои почти 90 лет Джималь Андреевна два раза в неделю посещает фитнес-клуб и занимается на тренажерах.
В 1990-х она пережила онкологическое заболевание, а 10 лет назад восстановилась после инсульта. Говорит, что это блокада закалила ее на всю жизнь.
Разговор о войне прошлой невольно перетекает в разговор о войне сегодняшней, которую Россия ведет против Украины. С ноутбуком и смартфоном Джималь Андреевна обращается свободно и постоянно читает новости в интернете – о бомбежках украинских городов, о раненых и погибших. Телевизор тоже смотрит, чтобы знать, что там говорят.
– Я, конечно, не думала, что все это начнется, эта… СВО (специальная военная операция – так российские власти и СМИ называют войну в Украине. – СР). У нас ведь войны-то нет как таковой, войну никто ведь не объявлял, – рассуждает Джималь Андреевна. – И как теперь остановить все это, непонятно. Думаете, такой, как наш президент остановится, пойдет на попятную? И почему его никто не остановил вокруг-то, не вразумил? Почему один человек такое решает? Столько людей гробится, разве это дело? И дети теперь в подвалах на Донбассе сидят точно так же, как мы сидели. Я и близкие мои и все, кто блокаду пережил, думаю, никто не за войну, конечно. А разве можно быть за войну?
Ни с подругами, ни с родственниками жительница блокадного Ленинграда войну в Украине не обсуждает. Даже выключает телевизор, когда сын заходит в гости.
– Если сын видит, что у меня телевизор включен, то говорит: "Опять пропаганду свою смотришь?". Ему не нравится все это обсуждать. Он у меня историк, кандидат исторических наук. И говорит, что придет время – и история все расставит по своим местам. Мне бы, конечно, очень хотелось дожить, чтобы посмотреть, кто оказался прав, но не уверена, получится ли.
Блокада Ленинграда продолжалась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года. За это время немецкая авиация совершила 272 воздушных налёта на город, большая часть из которых из которых (193) были ночными. На город было сброшено 69 613 зажигательных и 4686 фугасных бомб. Воздушная тревога объявлялась в Ленинграде 642 раза, общее время ее продолжительности составляет 702 часа. От бомбардировок погибло около двух тысяч человек, еще десять тысяч получили ранения разной степени тяжести.
Среди историков до сих пор продолжается дискуссия о том, можно ли было избежать как самой блокады, так и огромного количества смертей от голода. Историк и публицист Николай Савченко считает, что при грамотно организованном снабжении Ленинграда массового голода можно было бы избежать. Историк Марк Солонин в свою очередь говорит, что сухопутной блокады Ленинграда вообще бы не было, если бы Финляндии не вступила в войну против СССР после развязанной Сталиным финской кампании 1939–1940 годов.
Во время блокады от голода и холода, по разным данным, погибло от 632 тысяч до 1,5 миллиона человек. Историки до сих пор стараются определить число жертв блокады Ленинграда, 97% из которых погибли от голода и холода, а не от артобстрелов. В советское время официальной цифрой считалось 632 тысяч погибших, но дальнейшие изыскания показали, что она сильно занижена – в ней не учтены неопознанные люди, найденные мертвыми на улицах, жители Ленинградской области, спасавшиеся в городе от наступавших гитлеровских войск и жившие без прописки, а также те, кто умер уже в эвакуации, так и не оправившись от блокадной дистрофии.
