"Стучать на мертвых им не страшно". Кто снял таблички "Последнего адреса"

Таблички "Последнего адреса" были установлены на доме на Рубинштейна, 23, в Петербурге в память о бывших жильцах дома, которых отсюда увели в годы Большого террора, так что этот адрес оказался для них последним. Металлические таблички величиной с ладонь помешали трем жителям дома из 400 собственников, и они добились, чтобы их убрали. Корреспондент Север.Реалии разбирался, почему это стало возможно.

Вместе со снятыми 16 табличками исчезла последняя материальная память о расстрелянных жильцах этого дома. У тех, за кем в 1937-м приезжали "черные маруси", не осталось могил. Сначала их страшно пытали, вынуждая признаться в выдуманных сотрудниками НКВД преступлениях – в шпионаже, вредительстве, контрреволюционной деятельности, а потом расстреливали или просто забивали, как скот, а тела сваливали в общие рвы. В 1950-е годы, когда началась реабилитация, родственникам доставалась бумажка – свидетельство о том, что их родные убиты безвинно. И все. Идея проекта "Последний адрес" в том и состоит, чтобы воскресить хоть какую-то память об этих людях, повесить памятный знак на дом, где они жили и откуда вышли не по своей воле в последний раз.

Дом на улице Рубинштейна, 23, знаменит тем, что в нем жил Сергей Довлатов. А если пройти в глубину двора, то там сегодня находится офис петербургского "Мемориала" и Музей ГУЛАГа. На одной из стен этого дома еще недавно можно было увидеть 16 табличек "Последнего адреса", каждая – с именем и пустым квадратиком внутри, знаком того, что человека увели и он не вернулся. И вот оказалось, что таблички мешают трем жильцам дома. В их установке, которая началась в 2015 году, принимала участие активистка "Последнего адреса" Евгения Кулакова.

Евгения Кулакова

– Этот дом был одним из первых в Петербурге, где в марте 2015 года появились таблички "Последнего адреса". Тогда мы повесили всего одну табличку, заявителем ее был родственник расстрелянного Эриха-Аршавара Аваляна. А потом “Мемориал” и родственники других людей, живших в этом доме и расстрелянных, захотели установить таблички всем бывшим жильцам, о которых известно, что они были репрессированы в 1937–38 годах. И тогда было установлено еще 15 табличек. В свете того, что происходит в последние 2 недели, мы надеемся опросить жителей дома и узнать мнение большинства по поводу этих табличек.

О том, что "Последний адрес" работает по согласованию с жильцами, говорит и руководитель петербургского "Мемориала" Ирина Флиге.

Ирина Флиге

– Все устроено очень просто: появляется человек, заявитель, который хочет установить табличку в память о каком-то человеке. Он узнает, в каком доме жил этот человек, и сообщает об этом в "Последний адрес”. Дальше собирается вся архивная информация, все, что будет написано на табличке – правильное написание имени и фамилии, место жительства, дата рождения, даты ареста и расстрела. Это занимает некоторое время – иногда надо послать запросы в архивы и дождаться ответов. После этого заявитель оплачивает производство и установку таблички, которая является его собственностью. И тогда команда "Последнего адреса" идет в этот дом и согласовывает установку таблички. А жильцы в домах организованы по-разному: где-то ТСЖ, где-то кооператив, где-то ничего этого нет, поэтому и согласование проходит по-разному.

Трое против табличек

В многоквартирном доме на Рубинштейна, 23, нет ТСЖ, уточняет историк Лев Лурье, с 2016 года он проводил в довлатовском доме фестиваль “День Д” , посвященный писателю. Активных жильцов, которые целый год требовали от управляющей компании ООО "ЖКС Северо-Запад" снять таблички "Последнего адреса", историк хорошо знает – но с другой стороны.

Лев Лурье

– Именно эти люди выгнали из этого дома фестиваль "День Д", они же закалились в борьбе с "непроливайками" (барами. – СР). Еще в 2015 году управляющая компания получила согласие жильцов на установку табличек, и вот теперь она отступила, хотя, надо сказать, долго сопротивлялась их непрерывным жалобам. Дело не кажется мне безнадежным – я надеюсь, что в доме найдется больше, чем три человека, которые захотят восстановить таблички. А те, кто добился сейчас их снятия, – это такие люди, которым претит всякая самодеятельность, хоть граффити с изображением Довлатова, Хармса или фокстерьера Глаши, хоть бар, хоть уличный музыкант.

Это извечный русский тип – не только русский, наверное, но мы его хорошо знаем, потому что он многократно описан в русской литературе – это тип унтера Пришибеева, человека в футляре. Им отвратительная всякая активность, всякая самодеятельность, им надо, чтобы было как у людей – фотокарточка "Привет из Крыма", грамота от начальства. А самостоятельные душевные движения вызывают у них подозрения, всегда считается, что они небескорыстные. Насчет табличек – одна идея заключается в том, что это мрачно и потому не нужно – нужно ленинскую комнату с пионерами-героями. Заметим, что в доме на Лесном, 41, этих табличек 36 – и ничего, за ними ухаживают. На Добролюбова, 19, вообще все замечательно, жильцы восстановили двери, а потом самостоятельно пошли в ФСБ и установили еще две таблички к уже имеющимся. Так что вообще эта история со снятыми табличками – дело нечастое.

Самый купеческий район

Проект "Последний адрес" не только устанавливает таблички в память о невинно репрессированных (а потом реабилитированных, это непременное условие), но и собирает об этих людях всю возможную информацию. Понятно, что если у погибших людей есть родственники, то известно о них, как правило, больше.

Владимир Дурнякин – рисунок неизвестного автора, сделанный в лагере

Среди снятых табличек есть и табличка памяти Владимира Ивановича Дурнякина, в Петербурге живет его внучка Ольга Панова, по чьей инициативе и устанавливали табличку. Льву Лурье хорошо известно имя Владимира Дурнякина.

– Его дедушка, ярославский крестьянин, основал в Петербурге обширную торговлю курами. Он был главным по этой торговле на Апраксином и Щукином дворах и на Мариинском рынке. И дом 23, построенный инженером Барышниковым, – это дом Петербургской купеческой управы, так что жили там до революции в основном купцы, а 206-я школа, в которой учился Довлатов и которая находится во дворе этого дома, раньше была Петровским коммерческим училищем. Это вообще был самый купеческий район Петербурга. Сын того Дурнякина, который торговал курами, Иван Дурнякин, стал купцом второй гильдии, в 1897 году у него родился сын Владимир, который жил в этом доме с 1911 года, то есть со времени постройки, учился в Петровском коммерческом училище.

Во время Гражданской войны Владимир Дурнякин служил в Красной армии, в 1926 году он окончил Ленинградский политехнический институт по специальности инженер-экономист, работал главным механиком, а потом инженером на прядильно-ниточной фабрике им. Халтурина. Арестовали Владимира Ивановича 4 марта 1933 года. В материалах дела говорится, что он, "являясь участником контрреволюционной группы, систематически проводил среди рабочих антисоветскую агитацию, занимался вредительством на производстве и пытался срывать общественно-политические мероприятия". Дурнякина приговорили к расстрелу, но затем приговор заменили на 10 лет заключения в лагере. Дурнякин попал в Соловецкий лагерь, там он работал заведующим электростанцией. Известно также, что шесть месяцев он провел в штрафном изоляторе.

Письма из лагеря

Владимир Дурнякин, тюремная фоторафия из 6 тома "Ленинградского мартиролога"

В семейном архиве сохранились письма, которые Дурнякин писал из заключения в Ленинград, жене Анне и дочери Нонне. "Целую тебя, дорогая Нонночка. Желаю тебе быть здоровой и послушной девочкой. У нас уже наступила весна, прилетели чайки, я тебе их нарисовал", – писал он своей 8-летней дочери с Соловков. "Дорогая и милая моя дочурка Нонночка, поздравляю тебя с Новым годом и желаю вырасти большой, здоровой и послушной", – читаем в другом письме. Мама Нонны несколько раз ездила на свидания к мужу, но с осени 1937 года прекратились и встречи, и письма. "Услан в дальние лагеря без права переписки" – такой ответ был получен на запрос семьи, не знавшей, что эта формулировка означает расстрел.

Уже в октябре Владимир Дурнякин оказался в составе 1111 заключенных печально известного Соловецкого этапа, который был переправлен на материк, в Карелию. 27 октября 1937 года в урочище Сандармох были расстреляны первые 208 человек из Соловецкого этапа, в том числе Владимир Дурнякин, которому тогда было 40 лет. В 1997 году расстрельный полигон в Сандармохе был обнаружен сотрудниками "Мемориала" Вениамином Иофе и Ириной Флиге и карельскими исследователями Иваном Чухиным и Юрием Дмитриевым.

Агентурная разработка

Имя Владимира Дурнякина упоминается в "Ленинградском мартирологе", а также во втором томе книги Юрия Дмитриева "Место памяти Сандармох". Ее редактор и составитель, руководитель центра "Возвращенные имена" при Российской национальной библиотеке Анатолий Разумов поясняет, что дело Дурнякина было очень крупным, в нем фигурируют 214 человек, из них 31 человек был расстрелян.

Анатолий Разумов

– Следователи произвольно соединяли разные дела в одно – нашли по несколько вредителей на одном предприятии, на другом, третьем – могли они знать друг друга? Могли – вот так дела и разрасталось до внушительных размеров. Так появилось и это дело о кулацких ячейках на предприятиях.

Этих ячеек в деле под грифом "совершенно cекретно" и с пометкой “Аг. (агентурная. – СР) разработка "МАХРОВЫЕ" насчитывается 45. В обвинительном заключении говорится, что следствие вскрыло на фабрично-заводских предприятиях "кулацкие группы и ячейки", которые стягивали на фабрики, заводы и новостройки "кулацкие кадры из деревни", и что "специфической особенностью их деятельности было перенесение в условия города методов деревенской контрреволюции – политический террор, саботаж хозяйственных политкампаний, организация политического бандитизма и повстанчества, а также а/с агитация вредительства на производстве, борьбы против заводских партийных и профсоюзных организаций". Кулацкие группы были "обнаружены" на фабриках имени Халтурина, "Красный треугольник", "Рот-Фронт", "Рабочий", "Большевик", на заводах им. Марти, им. Егорова, им. Ворошилова, на Заводе киноаппаратуры, на 3-м хлебозаводе, в общежитии транспорта, в Институте экспериментальной медицины, на постройке Володарского моста и во множестве других мест. Как составлялось обвинение, можно понять из поданной в 1956 году надзорной жалобы отсидевшего свой срок и выжившего строителя Володарского моста Степана Яшкова: "Составленный протокол следователем я вынужден был подписать в силу того, что следователь меня сутками морил голодом, избивал, довел до такого состояния, что я физически ослаб и во имя спасения своей жизни подписал протокол".

Почему же все-таки не выжил Владимир Дурнякин, проходивший по этому делу?

– Тогда, в 1937-м, в тюрьмах и колониях были свои расстрельные планы, туда спускались цифры: расстрелять столько-то, – поясняет Анатолий Разумов. Для выполнения плана они подбирали в первую очередь тех, кому в свое время расстрел был заменен на 10 лет лагерей, таких просто автоматически включали в этот расстрельный план. Ну, и, кроме того, включали тех, кто чем-то досадил начальству. Вот Дурнякин и попал в этот список. И ведь даже после того как он был реабилитирован, его родным не сказали, что он был расстрелян – сказали, что умер в заключении в 1941 году, а правда стала известна гораздо позже, во время расследования истории Соловецкого этапа.

Дело было пересмотрено в 1956 году, в процессе пересмотра отмечалось, что ряд арестованных, в том числе Дурнякин В. И., "признали, что они допускали антисоветские высказывания. Показания этих обвиняемых не конкретизированы, носят общий характер, к тому же, объективно они ничем не подтверждены". 25 сентября 1958 года Президиум Ленинградского городского суда отменил постановление Тройки ОГПУ в ЛВО от 9 апреля 1933 года и постановление Коллегии ОГПУ от 28 мая в отношении Дурнякина и его "подельников и прекратил дело за отсутствием в их действиях состава преступления".

Антисоветчики и "шпионы"

Среди тех, кому были установлены таблички на стене дома на Рубинштейна, 23, музыкант Николай Гнедич, в первый раз арестованный еще в 1929 году и тогда отделавшийся трехлетней ссылкой, но повторно арестованный за "антисоветскую деятельность и шпионаж" в 1938-м и тогда же расстрелянный.

Николай Гнедич

Одна из табличек напоминала о том, что когда-то в этом доме жил музыкант Николай Гнедич, в первый раз арестованный еще в 1929 году и тогда отделавшийся 3-летней ссылкой, но повторно арестованный за “антисоветскую деятельность и шпионаж” в 1938 и тогда же расстрелянный. Жильцами этого дома были инженер Бронислав Беганский, перед арестом работавший заместителем декана машиностроительного факультета Ленинградского энергомашиностроительного института повышения квалификации ИТР, санинспектор Ленинградского торгового порта Владимир Петровых, экономист строительства Фрунзенского универмага Яков Бакалейников. Жил здесь и одесский грек, 65-летний Константин Стилианудис, арестованный в декабре 1937-го и после года тюрьмы расстрелянный за шпионаж. Сохранилась фотография, сделанная на свадьбе его сына Юрия: Константин Николаевич, элегантный мужчина в костюме с бабочкой – третий справа в верхнем ряду.

Свадьба сына Николая Стилианудиса

А самая первая табличка на доме на Рубинштейна, 23, была установлена по запросу Валерия Эдуардовича Аваляна. Сам он не помнит своего расстрелянного родственника Эриха-Аршавара Аваляна, жившего в этом доме, но в семейных преданиях трагедия запечатлелась.

– Семья Авалянов была большая, и репрессии 30-х годов, к сожалению, ее затронули, – говорит Валерий Авалян. – У меня был дедушка, папин отец, Гайк Сменович Авалян, а у него был родной брат Арсен Семенович Авалян.

Гайк Авалян

В 1938 году его сын Эрих Аршавар Арсентьевич Авалян был арестован и расстрелян. Мне об этом рассказал Карлос Гайкович Авалян – сын моего дедушки от второго брака. Он посылал запросы в КГБ, где ему и дали эту информацию совершенно официально. После этого я обратился к проекту “Последний адрес”, и в Петербурге на улице Рубинштейна, 23, была установлена памятная табличка, посвященная нашему погибшему родственнику. При жизни мы его не знали, но я помню этот дом, мы с моим папой, мамой и сестренкой Светочкой не раз были в гостях у близких родственников Эриха – его родной сестры Рузаны и ее мужа Януша. Мне тогда было четыре года.

Дом, а не кладбище

Один из жильцов дома, Кирилл Полысаев, говорит, что он не против табличек, хотя, по его мнению, их слишком много и дом не должен выглядеть как кладбище. Кроме того, он считает, что таблички установлены незаконно – дать на них добро могло только общее собрание жильцов, которого не было.

– Я пообщался с "Последним адресом", мне прислали согласование, и оказалось, что оно дано некой дамой, которая выдавала себя за председателя совета дома. Но общего собрания с выбором ее на эту должность мы не проводили. Я считаю, что ни в коем случае нельзя забывать о том, о чем напоминают эти таблички, – надо знать, в какой стране ты живешь. Но надо все делать правильно, то есть по закону.

В доме на Рубинштейна, 23, живет известный кинорежиссер Алексей Герман-младший.

– Когда мы купили квартиру на улице Рубинштейна, то узнали, что это очень криминальный дом. Я писал десятки писем в полицию, МЧС, Роспотребнадзор. В моем подъезде были бомжи, нехорошие истории с покойниками – там мертвое тело валялось на лестнице; а в другом подъезде моей беременной знакомой угрожали ножом. Полиция практически ничего не делала. Так вот, я был поражен, что, несмотря на все это, жильцы мало обращались в полицию. Когда у вас явно присутствуют так называемые нехорошие квартиры, когда у вас женщинам ножами угрожают, лишь небольшое количество жильцов дома проявило сознательность. Мне кажется, вместо того чтобы бороться за достойное существование свое и своих соседей, люди занимаются не тем – я считаю, что таблички надо вернуть, а тех, кто требовал их снять, проверить на психическую вменяемость.

Недавно двое молодых людей упали с крыши этого дома и разбились. По словам Алексея, многие жильцы знали проблему с постоянно открытыми чердачными дверьми.

– Я сам поднимался на чердак и видел, в каком чудовищном состоянии все находится. Там был открыт распределительный щиток, стояли бутылки, любой пьяный мог вырвать всю электрику, закоротить лифт, но жильцов дома это не особо волновало. Их оскорбляет память о невинно убиенных, а своя жизнь их не волнует. Они закрывают глаза на сомнительные хостелы и мини-отели, которые здесь существуют, в подъездах стоят и курят какие-то непонятные люди. Но, видимо, жильцы побаиваются владельцев мини-отелей. А стучать на мертвых им не страшно. Их интересует не законность, а дела давно минувших дней. Это проблема нашей страны – ты займись своим подъездом, лестничной клеткой, двором, вот на этом надо сконцентрироваться, а не бороться за прошлое. Я очень уважаю прошлое – это сложная вещь. Но ты давай сделай экосистему в доме, которая ужасна! Мне пришлось взять кредит в банке и выкупить одну из соседних квартир, потому что там была сложнейшая ситуация с точки зрения пожарной безопасности, в каждой комнате сотни тараканов, клопов, и вонь шла на полподъезда. Мне пришлось решать проблемы подъезда за свои деньги – и там стало спокойнее. Но когда я всем этим занялся, стал писать в полицию, чтобы она хоть что-то сделала, я выяснил, что обращений было очень мало, хотя проблема была понятна всем. А что касается снятых табличек "Последнего адреса", то я обращаюсь к ЖКС и к руководству района с призывом не слушать голоса противников этих табличек, поскольку их в доме абсолютное меньшинство. Таблички надо вернуть.

Регламент, которого нет

Собственников жилья в этом доме около 400, собрание, похоже, не собиралось никогда. Волонтер "Последнего адреса" Марина Демиденко, которая пять лет занимается согласованием табличек, то есть ходит по квартирам и собирает подписи с разрешением их устанавливать, считает, что закон надо менять и создавать для установки табличек регламент, которого сегодня нет.

– Нас посылали за согласованием в КГА – Комитет по градостроительству и архитектуре, в Комитет по печати, в Комитет по культуре и т. д. – у нас есть письма от всех комитетов, ни один из которых не взял на себя ответственность, все сказали, что это вне их компетенции, поэтому они не могут ни разрешить, ни запретить установку такой таблички, – рассказывает она.

– Фасады действительно принадлежат жильцам, это их долевая собственность, и никакая городская администрация, никакие депутаты тут не нужны – только сами жильцы. Но тогда встает такой вопрос: если собрать их даже на то собрание, где решаются их денежные вопросы, не удается годами, то собрать их по поводу установки табличек не удастся никогда. Надо известить каждого лично – то есть знать фамилии всех собственников, надо посылать письма с уведомлением или отдавать под роспись. Должна быть правильно оформлена повестка этого собрания, выбран секретарь, должен вестись протокол. Что это значит? Вот мы сейчас повесили 370 табличек, в разработке еще 220, а репрессированных – только в Левашово 45 тысяч в этих рвах лежит. Я не знаю, кто и когда им будет устанавливать таблички, и почему жильцы этого дома сегодня могут решать такие важные и сложные вопросы нашей истории. Вот скажет две трети жильцов: а мы не хотим никаких табличек – и все, память об этом человеке вообще никогда не вернется.

Депутат Законодательного собрания Петербурга Борис Вишневский недоумевает, почему таблички, которые висели на доме около пяти лет, вдруг стали им мешать.

– Я тут заглянул в разные паблики и чаты, там идут разговоры в стиле – дом не кладбище, а что других проблем нету, сперва наладьте жизнь, а потом таблички вешайте – и это еще хороший вариант. Но и есть и такой вариант, когда пишут: зачем нам эти таблички, там одни еврейские фамилии, или – это были враги народа, не так много и расстреляли, и все не так однозначно в деятельности товарища Сталина, и вообще, от автокатастроф больше погибло, чем расстреляли – стандартная демагогия, но от этого не менее грустная. И это люди пишут открыто, не стесняясь, в 21-м веке, в том числе живущие в доме, где находится "Мемориал" – могли бы зайти посмотреть экспозицию, документы и лично убедиться, какие это были "враги", которых расстреливали. Все это чудовищно, я бы на месте управляющей компании игнорировал такие жалобы. Я был в офисе управляющей компании "ЖКС Северо-Запад", после ремонта фасадов таблички обещали вернуть на место.