Ежедневно до двух сотен беженцев с оккупированных территорий Украины минуют латвийскую границу и продолжают путь дальше в Европу через Ригу. Они едут на своих автомобилях, добираются до границы на поездах, автобусах и попутках с детьми и сумками, с ранеными и стариками, иногда идут несколько километров пешком до границы и оказываются на краю Латвии, не зная, как двигаться дальше. В итоге они все оказываются на автовокзале.
Этот поток игнорируют латвийские госучреждения, Рижская дума не хочет заниматься этими людьми. На их счастье, на Рижском автовокзале обосновался волонтерский пункт молодежной организации Young Folks.
Волонтеры на автовокзале
История эта началась в начале мая, когда основателю Young Folks Александру Морозову написали давние партнеры – молодежная организация из приграничной Нарвы. Единственный способ для украинцев с оккупированных территорий попасть из России в Европу – это пересечь эстонскую и латвийскую границы по земле, в основном через Нарву. В какой-то момент город перестал справляться. Но тут открылось немецкое направление: из Риги автобус, бесплатный для украинцев, везет их в латвийскую Лиепаю, где их бесплатно же сажают на паром до Травемюнде и там уже распределяют по разным городам Германии. Нарвский филиал эстонской организации "Друзья Мариуполя" решил направить несколько семей к Морозову в Ригу с тем, чтобы он нашел им ночлег и отправил их дальше по маршруту. Саша кинул клич в фейсбуке, задачу решили, и на следующей неделе таких запросов было уже 40.
"Друзья Мариуполя" наладили контакты с российскими волонтерами, в телеграм-чаты сыплются запросы от украинцев, которых затем персонально ведут через всю Россию. С немецкой стороны работает организация Rubikus. В Латвии Young Folks – единственный узел с двумя опорными точками в Риге и Лиепае. От автобуса до парома полчаса пешего хода, эту дорогу трудно преодолеть груженым тяжелыми сумками людям, детям, старикам, раненым в колясках и на костылях. И теперь обычные жители Лиепаи подхватывают украинцев на автовокзале и на своих машинах довозят до парома, кормят, заботятся.
В Латвии проблемы людей, бегущих от военных действий из Украины, решает пожарно-спасательная служба. Теоретически она должна принимать звонки от пограничников, самих украинцев, всех причастных и неравнодушных по всей Латвии и расселять людей. Однако государственная помощь предназначена только тем, кто намерен остаться в Латвии. Транзитниками же никто из госслужб не занимается.
Александр Морозов понял, что нужно открывать пункт прямо на автовокзале. Администрация приняла волонтеров с распростертыми объятиями, поскольку до сих пор все заботы о беженцах лежали на плечах администраторов, кассиров и охранников. Young Folks бесплатно выделили компьютеры и оргтехнику и помещение прямо на выходе на платформы. Теперь ни один украинец, приехал ли он через куратора или своим ходом, не станется голодным и не будет ночевать на улице.
– Нам позвонили и сообщили, что с границы на поезде едут люди с раненой пожилой женщиной в коляске, – рассказывает Александр Морозов. – За ними из Польши должен приехать сын, они прибыли поздно вечером, собирались дождаться его в два ночи на вокзале и сразу двинуться дальше. Я уговорил их остаться на ночь в Риге, потому что сын почти сутки находился в пути, и предстояло ехать обратно еще столько же времени.
В первую же неделю на призыв стать волонтерами на автовокзале откликнулось 60 человек, но людей все равно не хватает. Волонтерский центр работает с 8 утра до полуночи в три смены, потому что беженцы есть в любое время суток. Людей распределяют по близлежащим хостелам, добавляя при необходимости деньги из пожертвований, по частным квартирам, есть церковь, которая может приютить и накормить 30 человек. Звонят спасатели, просят встретить и помочь добраться до автобуса людей, которых посадили на поезд в приграничном Зилупе. Звонят из полиции, куда люди забрели, заблудившись в незнакомом городе. В волонтерский чат приходит запрос на прием цыганской семьи из 35 человек, 24 из которых – дети. Поезда привозят людей из приграничных Валки и Резекне, автобусы – из Москвы, Таллина и Нарвы. Лучше бы всем этим занималась Рижская дума – так же, как она организует жизнь беженцев в Риге, говорит Морозов.
В 11 часов утра на арендованном минивэне мы с Сашей отправляемся от автовокзала к границе. Татьяну из Хмельницкого надо отвезти к погранпереходу Лухамаа на эстонско-российской границе. Едем через город Алуксне, откуда забираем Ольгу из Гостомеля – ей тоже нужно в Россию. Обеих женщин на той стороне встретят волонтеры. В Лухамаа забираем семь человек – две семьи и одного молодого человека и везем обратно в Алуксне: завтра на автобусе они доберутся до Риги.
– Такие поездки происходят ежедневно, – объясняет Саша. – Когда на границе стоит 20–30 человек, а у волонтера одна легковая машина, он не может взять всех и делает пять ходок между границей и Алуксне, а обратно в Ригу везет тех, кому нужно в столицу срочно.
По дороге он говорит по мобильному телефону, руля виртуальным потоком беженцев и одновременно отдавая распоряжения по написанию грантов на путешествия по Европе, открытию нового спортивного движения в микрорайонах Риги, организации походов по родному краю и прочей привычной деятельности, которую он ведет уже десяток лет.
Воздушная тревога в латвийском интернате
Мы добрались до общежития в Алуксне, где нас уже ждет Ольга. Разговариваем с Татьяной. Она родом из России, много лет назад вышла замуж за украинца. Ее мама живет в Пскове, ей 92 года, у нее деменция, последние два года лежит в больнице. "Я ее привезти в Украину не могу и не могу ее оставить одну, так как я у нее единственная дочь. Мне нужно за маму заплатить – там частная клиника, только наличные принимают. И за ее квартиру внести коммунальные платежи – мы ее просто закрыли. И хочу увидеть маму, это же самое главное. Как я приезжаю, ее выводят, она идет по коридору и издалека: "Таня, ты приехала!" и плачет. Я боюсь, что ее однажды выведут, и она скажет: "Кто ты такая?" – рассказывает Татьяна. – Раньше я ездила рейсом Хмельницкий – Москва каждые три месяца, в Брянске пересаживалась, чтобы попасть в Псков. Но там сейчас все разбомблено. И вот мне подсказали вариант через Ригу. Из Хмельницкого ехал автобус Одесса – Варшава. По интернету заказала билет. Во Львове сделали пересадку на рейс Львов – Рига. Но когда я спросили в кассе в Риге про автобус на Псков, мне сказали, что он будет через двое суток. Куда деваться? У меня евро нет, я только немного рублей поменяла. Я случайно обнаружила волонтеров на автовокзале и так им благодарна… Они согласились меня подвезти до границы, бесплатно поселили в гостинице. Душ, горячая вода, кровать, даже интернет. А так я вообще как бомж сидела на вокзале. А потом я собираюсь обратно как-то добираться в Хмельницкий. У меня же там муж, сын, внуки. Я когда приехала сюда, встретила парня из Пскова. "Я шел 15 километров через границу", – говорит. Посмотрел на меня с сомнением: куда мне такое расстояние пройти".
Вдруг в коридоре общежития мирного Алуксне взвывает воздушная тревога. Мы с Татьяной вздрагиваем, потом она достает из кармана телефон: в ее родном Хмельницком ожидают авианалета. Раздается голос Алексея Арестовича, приглашающего горожан пройти в укрытие.
В интернате Алуксненской гимназии живут учащиеся разных школ края. "В свободные комнаты мы пускаем переночевать украинских беженцев, – рассказывает администратор Сармите. – На сегодняшний день их 57. Некоторые остаются на время. Кто-то ищет здесь работу, кто-то – возможность уехать дальше. Но первые беженцы, прибывшие в первые дни войны, уже прожили у нас три месяца (латвийская власть в начале войны гарантировала три месяца бесплатного размещения. – РС). Есть транзитники, которые остаются на одну ночь, мы их кормим и провожаем дальше. Как они нас находят? Есть волонтеры с той стороны границы, они связываются с нами и интересуются, есть ли места".
В фойе нас уже ждет Ольга. Она заметно взволнована. Рассказывать о цели поездки не хочет, говорит, что ситуация сложная и сопряжена с риском для жизни: "И так уже наплакалась. Если выберусь оттуда живой, расскажу". Ольга провела в Гостомеле под обстрелами неделю, потом выбралась в Ирпень к сестре "с котом и рюкзаком", оттуда они вместе уехали на последней электричке. Выбрались в Польшу, там их распределили в Германию. Это уже вторая эвакуация в ее жизни – Ольга родом из Лисичанска, во время АТО в 2014 году ей пришлось оттуда уехать. Ее гостомельская квартира единственная во всем доме разрушена шальной миной, но квартплату снова собираются взимать. Незадолго до войны Ольга открыла швейную мастерскую, оборудование купила в кредит. Мастерской нет, оборудования тоже, но проценты в банке продолжают снимать со счета. Из России Ольга собирается возвращаться в Германию и обратно в Украину ехать не намерена. Объясняет, что это ей не по карману: во Львове цена аренды квартиры доходит до трех тысяч евро.
Лухамаа к приему беженцев готов
Морозов провожает женщин к границе, затем мы подходим с ним к окошку погранохраны. Офицер эстонской погранохраны Алдис рассказывает, что в основном через границу едут транзитники, в Эстонии остается мало народу. Пограничники кормят, заправляют машины. У них есть на границе восьмиместный домик, этой ночью там ночевали четверо. Больше всего он нужен тем, кто приходит пешком. Но бывает, люди долго едут без сна и нуждаются в отдыхе, чтобы продолжать путь. Однажды пешком пришли 30 человек, за ними приехал волонтер Йонас на автобусе.
В ватсап приходит сообщение от Татьяны: "Ольгу забрала допрашивать ФСБ и долго не отпускает". Мы с новыми людьми грузимся в машину и отъезжаем в Алуксне.
Студент Харьковского университета Максим и его мама Мария бегут из Купянска Харьковской области.
"Выбрались мы 11 мая, – рассказывает Максим. – Россияне зашли 27 февраля, 30 марта они нашли провода и перерезали. До 7 апреля я еще мог звонить другу во Львов, потом выключили и связь. А 18 апреля выключили свет и вслед за этим пропала вода в домах. На улицах стояли толпы на колонках, люди вручную качали воду в ведра, баклажки. Я стоял, бабушкам качать помогал. Не было бензина завести генераторы. Заправки все позакрывали еще с 25-го. Мы ездили в соседний населенный пункт Сватово на маршрутке, это в 40 километрах, оккупирован ЛДНР сейчас. Сейчас везде "зетки" понарисовали, по всему городу ходят с автоматами, как у себя дома. Три блокпоста на въезде в город. На соседней улице взяли бывшего полицейского, посадили в УАЗ, побили и выкинули".
– Высотки стоят: ни канализации, ни воды, ни света, – включается Мария. – К роднику километровые очереди. Молочный комбинат и мясной стоят. Фермеры наши привозили молоко каждый день бесплатно, ведрами раздавали – на сыр, на творог. Россияне заезжали на БТРах, больших крытых КамАЗах, ходили в каждый двор, стучали в двери, чтобы им все показывали: подвалы, летние кухни. Заходили в квартиры, дома, устраивали обыски, грабили, мародерствовали. Они ужасные люди, уничтожают все прекрасное, что только видят. Раздавили БТРами теплицу с цветами просто так, без причины. Когда они зашли, люди собирались на митинги, и они забрали нашего активиста, депутата горсовета Николая Маслия, его до сих пор не нашли. И жителей, которые за Украину, наиболее активных преследуют. В городе у нас нашлись люди, которые сдавали их координаты.
Путь из этого ада был один: через российскую границу. Максим и Мария выходили через КПП Уразово. Дальше Белгород, Москва, Псков. Направлялись на запад сначала своим ходом. На Ленинградском вокзале Максим познакомился с человеком, который ехал в Европу с помощью волонтеров. Далее по маршруту – Рига, Лиепая, Травемюнде, Варшава, Львов, Ивано-Франковск. Максим твердо намерен вернуться в Украину. "Я не могу жить нигде, кроме своей родины", – говорит он.
Александр и Алина едут из Мариуполя с сыном Кириллом лет четырех и дочкой Машей, которой чуть больше года.
"У нас в Приморском районе все началось 2 марта, – рассказывает Александр. – Отключили свет, потом воду и газ. По районам полетели снаряды, стали попадать в дома. Мы в подвале жили неделю. Готовили на костре под снарядами. Скидывались с соседями едой. В нашем подвале были люди с машиной, они нас довезли до Бердянска, а там уже мы сами покупали билеты на частный автобус. Как только мы уехали, наш дом уничтожили. Из Бердянска поехали в Крым. Шесть часов автобус стоял в Джанкое. Мессенджеры просматривали, фотографии, читали переписку, весь телефон облазили. У меня ничего не нашли, я все поудалял. Спрашивали, откуда я, собираюсь ли оставаться в России или возвращаться назад, раздевали, смотрели, есть ли наколки. На границе с Эстонией телефоны не проверяли, но спрашивали, поддерживаю ли я Россию. Поддерживать людей, которые с автоматами пришли ко мне домой? Но я молчал. Говорил: следующий вопрос".
– Зеленых коридоров не было, мы ехали на свой страх и риск, – дополняет Алина. – Выехали колонной, нас обстреливали градами. Мы проскочили, а за нами машины пострадали. Жили две недели в Нефтекумске у родни, потом пришлось освободить квартиру, и мы сняли дом. Муж работал грузчиком, зарабатывал 15 тысяч рублей. На дом уходили все деньги, а помощи от государства никакой не было. Сказали оформлять гражданство за свой счет, только тогда обещали какие-то выплаты. Я вообще в России не хотела оставаться, хотела сразу уехать в Европу. Но я не знала, что можно бесплатно, что есть люди, которые помогают. Откуда у нас деньги? А потом муж нашел в интернете волонтеров. Я говорю: давай поедем, терять уже нечего. 28 мая мы поехали в Москву, потом в Псков и приехали сегодня сюда на поезде. У меня подруга из Умани уехала. Она купила билет до Варшавы, а сейчас ее везут в Германию, встретимся с ней. Хотелось бы остаться в Германии. В Украину возвращаться нам некуда. Пока мы дождемся, когда нам жилье восстановят или какие-то деньги выдадут, нам негде будет жить. И как-то возвращаться, все эти разрушения видеть, страдать не хочется. Страх остался внутри. В Мариуполе бабушка. Она ездила в Нефтекумск к своей маме, вернулась. "Там мой дом, – говорит, – но не вздумайте возвращаться". Квартира целая, вещи на месте, только окна разбиты. Но света, газа, воды, отопления не будет, зима ожидается холодная и голодная".
Прибалтийские снайперши
Мы доезжаем до уже знакомого интерната и прощаемся с большинством пассажиров. Морозов снова отправляется на машине к границе, уже к латвийско-российской, а мы с молодым человеком, путешествующим в одиночку, садимся на автобус до Риги. Александр из Мариуполя едет к своим землякам, которые нашли прибежище в Риге. В довоенное время он жил на левом берегу Кальмиуса, что в Донецкой области, в микрорайоне Восточный.
– 24 февраля я выехал с левобережного района и поехал в район Ильича, там брат работал каким-то главным в цеху на заводе Ильича, и ему сказали, что можно укрыться в бункере. Мы думали, что это ненадолго, но просидели там до 7 апреля, – вспоминает Александр. – Последние недели не могли выйти, потому что интенсивность обстрелов с российской стороны зашкаливала. Похоронили двух мужчин и одну женщину. Они погибли под обстрелами. Бункер был большой и прочный, рассчитанный на ядерную войну. Свеху шесть метров железобетона. Двойные титановые двери, свой генератор. У нас был свет, каждый день по полчаса. Солярку, еду мы должны были добывать сами, выносили из цехов все, что могли. Украинские военные помогали едой, водой, еще чем-то. С 3 по 7 апреля стрелять стали так, что не было ни минуты тишины. Бункер, несмотря на глубину, ходил ходуном, даже упала люстра – над нами стояло четырехэтажное здание, в котором раньше базировались украинские бойцы. Они оттуда ушли, а русские об этом не знали и поливали авиабомбами, артиллерией, даже пехота подбегала и бросала "коктейли Молотова". В бункере нас сидело 140 человек, из них 40 – дети. Выходили на свой страх и риск. Мы перелезли через забор и миновали все воронки глубиной метра под три и десяти метров диаметром. После этого место, которое мы покинули, стали сравнивать с землей. Мы пришли в квартиру (одна из двух моих квартир оказалась цела), переночевали, пошли к [супермаркету] Metro – это у нас было место сбора, там русские военные раздавали гуманитарную помощь. Когда мы выходили, нам сказали, что без фильтрации мы не сможем пройти даже метра. Запись на фильтрацию составляла несколько дней. Чтобы уехать, мы должны были ночевать где-то в садиках, погода не то чтобы теплая, но их это не волновало. Каждый день нужно было приходить, отмечаться в очереди. Брат договорился с водителем, который нас отвез в Володарск. На блокпостах люди в форме подозревали всех мужчин в том, что они где-то воюют. В Володарске нам сказали, что мы будем теперь жить здесь из-за того, что не прошли фильтрацию в Мариуполе. Размещали в школе, все места были там заняты, два общих неразделенных туалета, ни душевых, ничего. Пришли волонтеры, сказали, что можно ехать в Ростовскую область без фильтрации. Мы с семьей сразу поехали и добрались до границы. Там из-за фильтрации, о которой нам сказали, что ее не будет, простояли 27 часов. У нас копались в телефонах, прямо в очереди били мужчин за то, что что-то не так сказали. Могли избить и оставить, не вызвав скорую. Я попался на фото моих разрушенных домов в телефоне. Они решили, что я был наводчиком или разведчиком. На первом блокпосту мне сказали, что я обязан пойти служить за ДНР. На дэнээровской таможне между ДНР и Россией ФСБ заподозрила меня в том, что я был чуть ли не на Змеином острове. Записали в потенциальные преступники России, сказали, что занесут в базу данных и я не смогу получить гражданство России и устроиться на работу. Фильтрация в России проходила немного легче. Но в итоге, когда хотели оформить все справки беженца, с нас начали требовать деньги. Заполнение одного бланка стоило шесть тысяч рублей. У меня не было прописки, поскольку некоторые документы сгорели, меня чуть ли не в Мариуполь обратно отправляли.
Поначалу нас привезли в Таганрог, в центр перемещенных лиц на ночь. Потом предложили заселяться в Ижевск или ехать дальше своим ходом. Нас забрал дядя, отвез к себе в Армавир, там мы провели около месяца. Не понравилось, с матерью за свой счет приехали в Подмосковье, в город Можайск. Брат с матерью остался в России, он уехал в Иваново, за все заплатил, устраивается на работу. Отец и его женщина катаются по России и думают вернуться в Мариуполь, но не на зиму, потому что газ там будет не раньше чем через три года. В Можайске я связался с волонтерами и выехал в Латвию, за что им большое спасибо, потому что в России я находиться уже не мог. Боялся проходить российскую границу, потому что, по слухам, там мужчин избивали и унижали. Там телефоны уже не проверяли, но допрашивали, допытывались, поддерживаю ли я Россию. Я не мог ничего сказать откровенно, потому что там бы и остался, меня бы "упаковали". Но в России, в Армавире я иногда уже не мог сдержаться, говорил людям, что думал про них, "освободителей".
Мы въезжаем в Ригу, и Саша радуется украинским флагам, висящим повсюду. Он признается, что в России, расписанной буквами Z и V, постоянно чувствовал себя в окружении врагов.
Александр собирается ехать в Чехию к знакомым, потому что там предлагают работу и жилье. Он признается, что по его семье пролегла "идеологическая" трещина. Его мать верит российскому телевизору несмотря на время, проведенное под обстрелами. Женщина лет 65, сидевшая с нами рядом, услышала, что Александр из Мариуполя, и сказала, что она тоже оттуда. Она тоже жертва российской пропаганды, уверен Саша. "Их легко узнать, достаточно увидеть, какие взгляды она бросала на меня во время нашего разговора", – объясняет он. И действительно, когда я помогаю ей донести сумку до хостела, она уговаривает меня не верить молодежи "с промытыми мозгами": "Мы же все понимаем. Это украинские войска бомбили город по НАТОвскому обычаю ничего после себя не оставлять. Это они взорвали Драмтеатр. А еще в городе было много снайперш из Прибалтики". Женщина направляется в Дублин, ее курируют американские волонтеры, все билеты уже куплены, хостел у вокзала оплачен, в ее телефоне карта с адресом. В Германию она не хочет потому, что ей не близок немецкий язык…
Уже в Риге приходит долгожданное сообщение от Татьяны: "Ольгу отпустила ФСБ, и волонтеры довезли их вдвоем до Пскова".
