"Задача государства – уничтожить человека, задача народа – запомнить каждого", – говорит историк Юрий Дмитриев в документальном фильме нидерландского режиссера Йессики Гортер. Благодаря Дмитриеву и его единомышленникам в урочище Сандармох были найдены места захоронений тысяч жертв Большого террора. Урочище стало местом памяти, туда приезжали родственники расстрелянных, журналисты и историки, гости из многих стран. Все это не нравилось чекистам, укреплявшим свою власть в путинском государстве; деятельность Дмитриева, возглавившего карельское отделение "Мемориала", решили дискредитировать. Военно-историческое общество затеяло альтернативные раскопки в Сандармохе, чтобы доказать, что там похоронены не жертвы сталинского террора, а красноармейцы, убитые белофиннами. А Юрия Дмитриева опорочили, сконструировав уголовное дело об изготовлении порнографии и развратных действиях в отношении приемной дочери. В 2016 году Дмитриев был арестован, началась международная общественная кампания в его защиту, первый суд в 2018 году его оправдал, он вышел на свободу, был арестован вновь, и постепенно суды ужесточали приговор: в декабре 2021 года, когда в Москве расправлялись с "Мемориалом", Петрозаводский городской суд ужесточил наказание Дмитриеву до 15 лет лишения свободы в колонии строгого режима.
Йессика Гортер начала снимать Юрия Дмитриева незадолго до его первого ареста. В 2016–2018 году он давал беспощадные оценки положения дел в стране, у него не было сомнений, что готовится реставрация сталинского режима ("как раньше было, так и будет") и что готовы все инструменты для повторения террора, поскольку Россия "живет по законам лжи и страха". Судьба Дмитриева стала печальным доказательством справедливости его предчувствий: известного человека, в поддержку которого высказывались знаменитые деятели культуры, автора исторических трудов, лауреата международных наград, в том числе премии Сахарова, бросили за решетку по грубо сфабрикованному обвинению, в точности как в сталинские времена. В фильме Йессики Гортер мы видим Дмитриева в кругу семьи — с дочерью Катей и приемной дочерью Наташей, с единомышленниками, во время поисковых работ в Сандармохе, в беседе с писателем Дмитрием Быковым и, наконец, у дверей суда, где на него с остервенением набрасывается съемочная группа НТВ.
"Дело Дмитриева" – третий российский фильм Йессики Гортер, завершающий ее трилогию об исторической памяти. В фильме "900 дней" (2011) она дала слово свидетелям блокады Ленинграда. К тому времени уже сформировалась идеология победобесия: ура-патриоты славят Сталина, устраивают помпезные парады, раздают медали, и все это не имеет отношения к подлинной истории людей, которые мучались и умирали от голода, в то время как сытые чекисты подслушивали их разговоры и пресекали проявления недовольства. В фильме "Красная душа" (2017) Гортер фиксирует углубление раскола в обществе. Энтузиасты-одиночки вроде Юрия Дмитриева собирают свидетельства о ГУЛАГе, а власть игнорирует их, и – с ее благословения – процветает движение реваншистов. Один из героев фильма – убежденный сталинист, который уверен, что его юный сын, погибший от передозировки, стал жертвой капиталистической бездуховности, которой не было в СССР.
Йессика Гортер рассказала Радио Свобода о том, как она оказалась в России и начала снимать фильмы о прошлом и настоящем этой страны.
– Эта история началась в Амстердаме, рядом с тем домом, где я сейчас живу. В 1989 году я встретила парня по имени Алексей, он впервые в жизни приехал на Запад на три месяца и готовился вернуться на своей "Ладе" в Ленинград, потому что у него кончалась виза. Его машина была набита вещами, которые у нас выкидывали, а он собирался все это починить и продать в СССР. Мы познакомились в баре за день до его отъезда, и Алексей предложил мне прислать приглашение в Ленинград. Мне было 19, я хотела приключений, к тому же много читала русских писателей, от Достоевского до Солженицына. Я росла во время холодной войны, меня учили остерегаться СССР, так что я решила воспользоваться этим приглашением, поехать в Ленинград и посмотреть на всё своими глазами. Я многого не знала в ту пору, потому что была очень юной, но я любила историю, а мой отец сказал: "Рухнула Берлинская стена, исторические события происходят на наших глазах, зачем же ты сидишь в Амстердаме?" Но мне не очень хотелось ехать в Берлин, я решила добраться еще дальше. И вот в декабре 1989 года я приехала в СССР в самый разгар перестройки. Я чувствовала, что вокруг творится история. Потом я поступила в киношколу, сняла свой первый фильм, начала работать в России, пытаясь разобраться с том, что происходит вокруг меня, сняла там еще два фильма, и вот дошло до "Дела Дмитриева".
— Как вы познакомились с Дмитриевым?
— Мой фильм "Красная душа" – о наследии сталинизма в современной России. Когда изучаешь такую тему, неизбежно пересечешься с Юрием Дмитриевым. Так и вышло. В фильме шесть героев, и он один из них. Мы приехали со съемочной группой в мае 2016 года, и сразу же, как только я увидела Дмитриева, я сказала себе: это необычайный человек, занимающийся потрясающим делом. Мы с моим оператором одновременно решили, что будем снимать его как можно больше, хотя нам не нужно было так много для "Красной души". Юрий сам как будто чувствовал, что время поджимает, и рассказал нам всю историю своей жизни. На меня произвела большое впечатление его работа. Я два года путешествовала по России, снимая "Красную душу", встречалась с разными людьми. К 2016 году стало очевидно, что режим становится все более жестким, но при этом многие люди говорили мне: ну, это не тема, со сталинизмом разобрались в 90-е, сейчас мы думаем о совсем другом, это никому не интересно. Но я, проработав в России почти 20 лет, пришла к выводу, что дискуссия о том, что происходило в сталинские времена, не завершена. А Юрий в буквальном смысле голыми руками раскапывал прошлое, пытался найти братские могилы, где людей тайно хоронили 80 с лишним лет назад, и это было своего рода процессом исцеления. Он сам говорил, насколько важно понимать, откуда ты родом, кто твоя семья, кто твои родители, потому что это фундамент общества. Мы снимали несколько дней, и я спросила его, можно ли вернуться и поснимать его работу, и он сказал: хорошо, но я не уверен, что буду тут. Я спросила, что он имеет в виду, и он ответил: "Мною интересуются, не знаю, что они задумали, но чувствую, что что-то готовится". И через полгода, в декабре 2016-го, мне сообщили, что он арестован.
– Он очень проницательный человек, и меня поразило, что уже в 2016 году он так точно оценивал ситуацию и понимал, что сталинизм возвращается.
– Он это понял даже раньше. Мы с его дочерью Катей сидели на кухне и подшучивали над ним: конечно, он делает сложную работу, она не всем нравится, но мы находимся тут, снимаем о нем фильм, не может быть, что его деятельность запретят, у него просто легкая паранойя. Но, конечно, он не был параноиком. Он отлично понимал, как работает система.
– А вы за столько лет работы в России поняли ее суть?
– Я, конечно, не способна так понимать систему, как ее понимает Юрий, потому что выросла в другом обществе. В 2016 году я была достаточно наивной, потому что, несмотря на все свои познания, я просто не могла поверить, что всё идет именно в эту сторону. Но я не сомневалась, что он делает важную работу, вытаскивая скрытое на свет божий. И я в своих фильмах пытаюсь делать то же самое – показывать то, о чем не принято говорить. В этом смысле мы с ним связаны.
– Но вы тоже чувствовали, что сталинизм возвращается, иначе бы не выбрали эту тему для фильмов.
– Да, это так, но я не подозревала, что ситуация дойдет до того, что творится сейчас, до такой жестокости. Сначала я сделала "900 дней" – о последних свидетелях блокады. Там была пожилая пара, которая не выносила Сталина. В точности как Юрий, они понимали систему. Я была у них 1 января 2000 года, и, когда мы пришли поздравить их с Новым годом, они были в полном ужасе. "Неужели люди не понимают, кто такой Путин? Почему же все радуются? Неужели они не догадываются, что прошлое вернется?" Это они говорили уже 1 января 2000 года, и я никогда об этом не забывала, но потом, когда я снимала фильм о блокадниках, я обнаружила, что многие пожилые люди с уважением отзываются о Сталине, хотя, конечно, не всегда искренне, – это может быть вызвано страхом или другими причинами. Но я сразу поняла, что никто не приравнивает Сталина к Гитлеру, не считает его абсолютным злом. Конечно, люди этого поколения, выросшие при том режиме, после перестройки многое потеряли и чувствовали, что работали на общество, которого больше нет. Все это было вполне понятно, и тогда я решила выяснить, что об этом думают более молодые люди. И быстро обнаружила, что никакой однозначности нет, все сбиты с толку, потому что не было судебного разбирательства, подобного Нюрнбергскому процессу. Я была на кладбище в Москве, где похоронен палач Василий Блохин, убивший тысячи людей. У него красивая могила, здесь же похоронена его жена, а его родственники или люди, которые его любят, приходят туда, приносят цветы, и нет никакого указания на то, что он злодей. А совсем рядом — братская могила с пеплом репрессированных, — может быть, Блохин их и убил. И чем больше я погружалась в эту тему, там больше я понимала, как все это сложно. Но, снимая "Дело Дмитриева", я все глубже постигала суть системы.
– Дмитриев говорит в вашем фильме, что власть ведет войну с народом. Это противоречивое умозаключение, потому что как определить, где кончается власть и начинается народ?
— Действительно, трудно сказать, где проходит эта граница. Дмитриев – сирота: мать бросила его в роддоме, он оказался в приюте и провел там полтора года, пока его не усыновили. Ему было ясно, что государство хочет заменить людям родителей и разорвать семейные связи. К счастью, его усыновили люди, которых он очень любит. Он считает, что они спасли ему жизнь. Он мне говорил, что, если бы остался в советском приюте, его уже и не было бы на свете, а выжил он и обрел цель в жизни благодаря приемным родителями. Тема семьи чрезвычайно важна для него.
— В вашем фильме он рассказывает о том, как удочерил Наташу. У вас, конечно же, нет сомнений в том, что дело против него сфабриковано.
— Первый суд его оправдал, что в России случается крайне редко. Через 3 недели после того, как его арестовали в декабре 2016 года, вышла большая телепередача, в которой его дело связали с "Мемориалом" и еще до приговора подали всё так, будто он уже осужден. Они подчеркнули, что он возглавляет карельское отделение организации, которая очерняет российскую историю и является иноагентом – не удивительно, что педофил работает на такую организацию. В декабре 2021 года он был осужден на 15 лет строгого режима, и на следующий день "Мемориал" ликвидировали.
– Интересно, что Дмитриев метафорически предсказывает войну с Украиной в вашем фильме. Он говорит, что власть будет держаться до последнего и перед кончиной может устроить "карнавал для всего мира". Вряд ли вы в 2016 году оценили его слова.
– Сейчас, когда я пересматриваю наш разговор, записанный в 2016 году, я многое понимаю гораздо яснее. Мы монтировали почти два года, это был сложный процесс, мы вставили эту сцену в фильм еще до войны, и потом, когда война началась, мы с моим монтажером ахнули – только тогда стало ясно, что имел в виду Дмитриев.
– Когда вы в последний раз с ним разговаривали?
– В 2018 году, когда его оправдали. После его ареста в декабре 2016 года я поняла, что фильм, который я планировала, необходимо снять, хотя он и будет совсем другим. Своего рода предопределенность. У меня собралось уже много материла, я понимала, что будет непросто, но все-таки удастся честно рассказать историю Дмитриева. У меня возникло предчувствие, что в какой-то момент он выйдет. И через год его действительно выпустили, он несколько месяцев провел дома до суда, мы разговаривали по скайпу, и я поняла, что мне нужно к нему поехать перед началом процесса. Я провела очень насыщенную неделю в доме Юрия, встретила много интересных людей: журналистов Радио Свобода, Дмитрия Быкова, "Новой газеты", русской службы Би-би-си и местных журналистов, все тогда приехали на суд и потом очень мне помогли. Вот тогда мы с Дмитриевым встречались в последний раз, а потом еще несколько раз говорили по скайпу. Я знаю, что он не сломлен в тюрьме. Он глубоко верующий человек, он говорит об этом в фильме, и он считает, что его жизненная задача определена свыше. Я не могу представить себя в тюрьме, удалось бы мне выдержать такое давление? Но ему это удается.
– Вы замечали за собой слежку, когда работали в России?
– Когда мы снимали "Красную душу", мы ехали в Медвежьегорск на поезде, и очень странная дама вошла в купе и сказала, что делает исследование о том, довольны ли мы поездкой. Единственное, что ее интересовало, – это номера наших телефонов. Это выглядело очень нелепо. Мы снимали 90-летнюю женщину, которая навещает могилу матери в Сандармохе. Мы собирались снять, как она выходит с поезда, и сразу заметили, что в Медвежьегорске на перроне много полицейских. Они подошли ко мне и спросили: "Знаете ли вы господина Кортера?" Я сказала: "Не знаю такого, но вот там в поезде ехали немцы, а фамилия звучит по-немецки, может быть, это кто-то из них". Полицейские ушли, мы смогли доснять сцену, но потом они вернулись – конечно, они искали госпожу Гортер.
– Как в Нидерландах восприняли "Дело Дмитриева"? Все-таки это запутанная и малоизвестная история.
— После премьеры и показа в голландских кинотеатрах были великолепные рецензии и глубокие статьи о фильме в главных газетах страны. Многие зрители пришли его посмотреть, хотя ничего прежде не слышали о Дмитриеве. Я очень впечатлена и тронута масштабом реакции. Это не самая известная история, но впечатляющий пример того, как в России поступают с диссидентами. Мне говорили зрители, что благодаря фильму лучше поняли механизм, позволивший развязать войну. Другие говорили, что не задумывались о том, что в России есть люди, борющиеся за свободу и демократию, а теперь поняли, что об этих людях нельзя забывать.
– Скучаете по России?
– Я там не была уже несколько лет. Да, у меня есть чувство, что я утратила важную часть моей жизни. Я давно не видела российских друзей, всё это тяжело, но, конечно, мои переживания нельзя сравнить с тем, что сейчас испытывают украинцы. И мои друзья, которые столько лет боролись за перемены в своей стране, сейчас испытывают чувство вины за то, что делает их страна.
