После того как подтвердилась информация об участии срочников в военных действиях на территории Украины, их семьи через Минобороны стали добиваться их возвращения. До дома пока никто не доехал – повоевавшие призывники остаются в частях дослуживать срок до конца. Матери солдат, которые вместо учений оказались на войне в Украине, рассказали корреспонденту Север.Реалии, что им пришлось высылать сыновьям деньги на одежду и обувь, а командование заставляло их подписывать контракт.
Матери (почти все согласились говорить с Север.Реалии на условиях анонимности, попросив поменять все имена, все реальные данные есть в распоряжении редакции. – СР.) рефреном повторяют одно и то же: "Сыну еще там дослуживать". По их информации, 20-летних мальчишек, переживших войну, никто не планирует отпускать домой раньше официального дембеля. Более того: далеко не факт, что статус ветеранов, обещанный президентом Путиным участникам этой войны, распространится на срочников, пригнанных командирами в зону боевых действий. Формально они были "на учениях" в Белгородской или Курской области, отправлять их в Украину нельзя было по закону. Но они там были.
"Сапоги подклею – и нормально"
– Мне надо, чтобы сын пришел домой. Чтобы он просто вернулся домой. Здоровый и с нормальной психикой, – раз за разом повторяет Светлана.
Ее сына призвали в армию в июле прошлого года. В военкомате маленького карельского городка его экипировали сапогами, которые были малы ему на размер.
– Я ему говорю: ну, что поделаешь, давай купим, какие тебе там надо, – рассказывает Светлана. – Да ладно, говорит, обойдусь. Потом уже из части позвонил, хвастается: надыбал какие-то сапоги, говорит, подклею немножко – и нормально будет. А другие ребята – кто на присланные родителями деньги лопаты покупал, кто скребки какие-то, Паша мне рассказывал. То есть их должны всем обеспечивать, но они на всё просят родителей деньги посылать. Я удивлялась, а сын говорит: "Мама, тут такая нищета, мы всё сами покупать должны". Ну и мы, конечно, последнее отдадим, чтобы только ему денег послать. Как сын оказался в Украине, я вообще не знаю. Им всё говорили, что отправляют на учения. Они и правда сначала поехали как будто на учения. Он всегда звонил мне в выходные, а тут в будний день прислал голосовое сообщение: им велели для учений купить теплую одежду – сапоги, носки, все остальное, чтоб одеться теплее. Я еще удивилась: как же так, их отправляют голыми, что ли? Разве в армии не должны обеспечивать всем необходимым? Ну, и на это я деньги ему отправила, он еще фотографии прислал, что купил шапку, носки.
В последний раз Павел позвонил матери 23 февраля, она поздравила с праздником. Тогда срочники еще были на учениях, и речи не шло о том, что они куда-то пойдут через границу. Впрочем, Светлана предполагает, что сын мог и скрыть от нее негативные новости – у него всегда "все хорошо": "Только понаслышке узнавала, мальчики-то, которые с ним вместе, своим мамам совсем другое говорили".
– После 23 февраля – всё, как пропал, – рассказывать мать срочника. – Позвонил только в начале марта. И я узнала, что он на Украине. Выяснилось, что там их и уговаривали подписать контракты, и заставляли, и пугали. Что только ни обещали. А пугали, что иначе они дезертиры будут. Павлик не подписал, но кто-то из ребят подписывали. Слава богу, как поднялся скандал, начали срочников выводить оттуда. Потом в нашем чате "мамочек" кто-то написал, что часть детей обратно на Сумы поворачивают, а тех, кто идти откажется, будто бы расстреляют. Не знаю, правда ли это, но читать было очень страшно. Успокоюсь я только тогда, когда сына увижу. Сейчас нам, мамам, говорят, что мальчики на какую-то реабилитацию пойдут. Якобы психологи будут с ними теперь работать. Я звонила в Минобороны – мне тоже посоветовали к психологу сходить. Какой же психолог тут поможет? Если они такое пережили, что им психолог нужен, почему их домой-то теперь не отпустить?
"Сразу телефон был заблокирован"
Валентин, призывник из Карелии, не должен был попасть в армию. Он учился в университете, в 2021 году планировал получить перспективную профессию программиста, родители начали подыскивать ему место работы. Но из-за ковида он запустил учебу, пришлось брать академку. И в июле 2021-го вместо диплома получил повестку из военкомата. К началу войны Валя прослужил семь месяцев.
– Когда их только привели на Украину, сразу сказали: имейте в виду, вас здесь не было, – передает его мама Людмила то, что успел рассказать по телефону сын. – От них начали требовать, чтобы подписали контракты. То есть предлагали-то им контракты с самого начала службы, обещали кучу всяких льгот. И квартиру, и зарплату какую-то огромную обещали. Уже потом, когда я звонила в Минобороны, меня там спрашивают: он у вас контрактник? Нет, отвечаю. Точно, спрашивают, не подписывал контракт? Да точно, точно! Я ему запретила это делать, как бы вы ни уговаривали! У нас не та ситуация, чтобы ему в армии оставаться. У него перспективная специальность, вернется – получит диплом. Квартиру мы ему уже купили.
Особенно настойчиво срочников убеждали подписать контракт, когда уже пришли они на Украину, пугали, что все отказники пойдут под трибунал, рассказывает Людмила. Она считает, что командиры должны нести ответственность за такое давление: "Сын мне позвонил: мама, если что – знай, что я сам ничего не подписывал".
– На учения они поехали где-то 6 февраля, – вспоминает она. – Перед этим дня за два сын мне позвонил и сказал, что ему нужна теплая одежда. Говорит, им сказали, что "сменки" никакой не будет, надо самим купить всё, иначе так и будут ходить, в чем приехали. Мы послали сыну деньги на трусы, на носки, на термобелье, на футболки – на всё-всё. Вплоть до зубной пасты – всё надо было самому покупать. А потом, как я поняла, их с учений этих срочно сорвали, что все вещи у него в палаточном лагере остались. И все время, что они были в Украине, они не мылись, не брились, одежду с себя не снимали. Носки на себе сушили. И спали при этом на земле. Еще когда они ехали на учения, в феврале, сын звонил мне и спрашивал, не начнется ли война. Ну, разговоры-то такие уже тогда ходили. Я до последнего не верила, что это может случиться. Еще и его успокаивала: вы же срочники, вас в любом случае туда не пошлют, не имеют права.
Как и другие матери срочников, Людмила услышала сына последний раз накануне войны. Вечером 22 февраля Валентин позвонил и сказал, что их отправляют в Украину.
– Я снова не поверила, – вспоминает мать. – Говорю: наверняка вас в оцепление поставят у границы. А дальше – тишина. Утром 24-го числа я увидела выступление Путина по телевизору… Это такой шок был… Сейчас уже вспоминаю какими-то урывками, помню только, в какой была панике. По телевизору-то говорили, как все хорошо, а у меня в голове только одно стучит: почему не звонит сын. Смотреть что-то кроме телевизора я, честно, боялась. Один ролик увидела в интернете – узнала мальчика из нашего города среди пленных. Мне так стало страшно… Бросила работу и со всех ног побежала в военкомат. Спрашиваю: это фейк какой-то? Мне там отвечают: нет, это действительно наш мальчик, у нас в городе призывался. Мне стало совсем худо.
Людмила звонила в часть, где служит сын. Замполит и командир не отвечали.
– Дозвонилась в итоге в дежурную часть, только услышали, что я мама военнослужащего, сразу разговор оборвали, – рассказывает она. – И дальше мой телефон был, видимо, заблокирован, потому что больше я не смогла дозвониться. Никакой информации не было, о сыне я ничего узнать не могла. Потом оказалось, что нас, таких мамочек, много. Мы создали чат, у нас свой язык есть конспиративный: "дрозды" – это часть, где служит мой сын, "орлы" – это часть в том же поселке через дорогу. Оказалось, что из обеих "туда" отправили срочников. 2 марта сын позвонил, наконец, и сказал, что они где-то под Киевом. И опять телефон замолчал. А 10 марта он позвонил таким голосом, что я похолодела сразу. "Мама, – говорит, – нас перебрасывают в Сумы, там нас будут убивать". Я ничего не поняла, но по голосу слышу, как ему страшно. Такой ужас был в голосе, это и мне передалось. Вот тогда я и стала звонить в Минобороны, а они меня про контракт спрашивали. И говорят потом: информация принята, ждите.
"Это ваш сын в плену?"
Николай Польщиков из Рязани был ранен в Украине и попал в плен. Неделю его мать Елена вообще не знала, где он, и не находила себе места. Потом увидела сына в ролике, записанном украинцами.
– Я уже не знаю, кого просить, к кому еще обратиться, – говорит она. – Сын позвонил и сказал, что он в плену. Говорит: мама, заберите нас отсюда, как угодно, потому что мы не знаем, ведутся ли о нас переговоры. Ему дали позвонить украинцы, разрешили нам поговорить три минуты. Ну что он мог сказать? "Не волнуйся, мама, я в плену, здесь кормят, я в порядке". Звони, говорит, в Красный Крест, Путину, куда угодно, собираются ли нас отсюда забирать. А я как раз в этот день, но еще до его звонка, узнала, что он в плену. Потом говорила еще с одним папой, у которого в плену сын – Саша Морозов, и с одной мамой, так они то же самое рассказывают.
Николай учился в колледже на бухгалтера, одно время они с матерью работали вместе в одном магазине. Он был продавцом-кассиром. Потом уволился, чтобы сдать экзамены и получить права, "потому что дальше-то мы знали, что призовут на военную службу", объясняет Елена.
– Он к ней готовился. Кто ж знал, что служба будет такая… – вздыхает мать.
Служит Николай в Таманской дивизии, в Наро-Фоминске под Москвой. 30 января их часть отправили на учения в Курск, оттуда – в Белгород. С учений он звонил матери, рассказывал, что они на БМП рисовали краской какие-то пометки. Это было еще в начале февраля.
– Еще никакой войны не было, а они уже рисовали на машинах Z. Им объясняли, что это тоже часть учений: если будет бой, это нужно, чтобы не подстрелить своих, – говорит Елена. – А 23 февраля сын со мной поговорил – и пропал. Позвонил только 28-го: мы, сказал, на Украине. Как это, спрашиваю, на Украине, там же война?! Ты же срочник! А их затащили туда обманом. Никто из ребят не знал, куда они едут. Им сказали – на учения. Ну, учения и учения, они и поехали. И через границу они переходили – это тоже были вроде как учения. А потом Владимир Владимирович объявил, что это спецоперация. Они не подписывали никаких контрактов, ничего, это я точно знаю, он бы мне обязательно сказал, а я бы не позволила. А 7 марта мой сын попал в плен. Неделю – неделю! – я ничего об этом не знала, никто мне не сообщил, никто не позвонил из его командиров. И вот на работе выхожу на обед, а меня один мальчик наш спрашивает: "Это правда, что ваш Коля в плену?" И показывает мне видео: там мой Коля говорит словно каким-то чужим языком. Мне стало плохо. Побежала домой, звонить в часть, в Наро-Фоминск, а там ответила только психолог Марина Владимировна. И она подтвердила, что мой сын действительно находится в плену уже неделю, с 7 марта. Почему же мне никто не сказал, где он?! Потом я узнала, что он был еще и ранен в плечо. Я знаю, что его уже подлечили там, но сердце все равно не на месте. Господи, ему же всего 20 лет, а он уже такое пережил! Это же всю жизнь ему перевернет… Я прошу, умоляю, кому только ни звоню… В прокуратуру написала заявление, в Минобороны звоню постоянно. Мне только отвечают: ваше дело рассматривается. А что мне с их "рассматривается"?! Мне сын мой нужен.
"Лучше подпиши"
Кирилла призвали осенью 2021 года – к началу российского военного вторжения в Украину он успел прослужить три с половиной месяца.
– Еще в декабре сын позвонил мне и говорит: нас скоро повезут на учения в поля месяца на два-три, – рассказывает его мама Татьяна. – В январе их действительно повезли в Курск, сын звонил оттуда. Он у меня служит водителем в РМО – роте материального обеспечения. Как-то звонит и говорит: мы уже под Белгородом. А 23 февраля часов в семь вечера сын звонит и говорит: мам, меня загрузили боеприпасами и отправляют на Украину. Ночь я не спала, как будто что-то чувствовала. А утром узнала, что там война.
Две недели она ничего не знала о сыне. А в начале марта вдруг позвонил его друг: "Тетя Таня, Кирилл не может вам дозвониться, а дело срочное. Он просит бить тревогу, потому что его заставляют подписать контракт". Потом уже, когда Татьяна связалась с сыном, он пересказал ей, что говорили командиры: вы лучше подпишите контракт, потому что вы с нами здесь все равно останетесь до конца, а по контракту вам хоть заплатят за это какие-то деньги. Кирилл подписывать контракт отказался. Один из офицеров дал ему телефон, чтобы позвонить матери: "Говори, что тебя заставляют подписать контракт, пусть она тебя отсюда вытаскивает".
– Не знаю, что это за офицер, но спасибо ему, – благодарит Татьяна. – Вообще-то предлагали ему контракт с самого начала, еще до Украины. Он мне звонил и спрашивал, стоит ли подписывать: обещают, мол, что он будет только что-то патрулировать, а зато деньги станут платить хорошие и жилье дадут. Я ему сказала: ни в коем случае. У него хорошая профессия, он у нас автомеханик. И работа есть, ждет его, он там уже три года отработал, еще в техникуме начал. Вы не представляете, что он умеет из машины делать. Дом они построили с папой вдвоем. Он у меня умничка. Так что я точно знаю, что ничего он не подписывал, нечего ему делать в этой армии. В общем, я дозвонилась до Министерства обороны, нашла какую-то горячую линию. Сказала им все, что думаю.
После того как в Минобороны стали звонить родители срочников, из Украины вывели 412 человек, в том числе Кирилла. Он вернулся с температурой и бессонницей, другие его сослуживцы – кто с обмороженными ногами пришел, кто с пневмонией. Жили они в Белгородской области в палатках.
– Он мне только сказал: "Мама, там было очень страшно". Он там тело без головы видел, кого-то без ног… – рассказывает Татьяна. – Бегали они там лесами, а сверху их бомбили с самолетов. Продуктов у них толком не было, сухпайки – и те просроченные. Есть, говорит, невозможно, но приходилось. Я же говорю: сын в роте матобеспечения служил, он эти пайки сам раздавал, так что своими глазами все видел. И в этом пайке рис, чай, а что с ними делать? Воды у них не было, они снег топили, чтобы попить. Они даже зубы не могли почистить, потому что, когда их на Украину отправляли, так даже личные вещи не дали взять из лагеря. Сын как уехал из лагеря загружаться – так больше туда и не вернулся. Теплой одежды у них тоже не было. Вот в чем мой уехал на учения, то и носил на Украине. А спали они там на земле.
Кириллу еще повезло, считает его мать. Вокруг него оказались военнослужащие гораздо старше по возрасту – кто-то долго прослужил на контракте, кто-то был в Чечне, и люди опытные оберегали мальчишку: "И не пришлось бегать с другими бестолковыми мальчишками. Наверное, это его и спасло".
– Я все-таки достучалась до их командира, – говорит Татьяна. – Он и со мной, как с другими мамочками, говорить отказывался, но я стала писать ему СМС. Задаю вопрос: "Где мой сын?" Он отвечает: "Я в другой области". Я: "Но он же там не один, какой-то командир с ним должен быть?" В ответ – тишина.
Потери российской армии во время войны в Украине Минобороны РФ в последний раз обнародовало 25 марта, на тот день, по данным ведомства, они составляли 1351 человек. Генштаб ВСУ 3 апреля называл другие цифры – примерно 18 300 убитых российских военнослужащих. По информации Госдепартамента США, это значение ближе к 10 тысячам. В плену по состоянию на конец марта, по данным вице-премьера Украины Ирины Верещук, находилось 562 военнослужащих ВС РФ. Российская сторона данные о том, сколько военнослужащих попали в плен, не раскрывает.
