15 сентября (по новому стилю) 1907 года родился археолог и антрополог Михаил Герасимов, который без преувеличения вернул из небытия лица сотен людей далекого прошлого, от неандертальцев до Ивана Грозного.
Русский философ-космист Николай Федоров в конце XIX столетия заявил, что "долг сынов – возвращение жизни отцам", чтобы "умершие соединились с ныне живущими". Идея в высшей степени религиозная, если понимать ее буквально. Однако на рубеже XIX и XX веков она легко находила отзвук в сердцах ученых-материалистов, стремившихся узнать, какими были наши предки. Археологи делали открытия одно за другим. Неандертальцы, питекантропы, кроманьонцы… Чаще всего в руки исследователей попадали отдельные кости и каменные орудия, по которым даже метафорически "воскресить" древнего человека было невозможно. Давая волю воображению, можно было приблизительно представить его жилище. Предположить, на кого он охотился, чем питался, какого роста был и сколько лет жил. Но получить индивидуальный портрет существа, жившего несколько десятков тысячелетий назад, – это казалось полной фантастикой.
А все-таки каждый раз, когда в руки исследователей попадали останки древних людей, возникал соблазн реконструировать их внешность. Французский ученый Жорж Кювье давно открыл "органические корреляции", которые помогли ему восстановить облик многих вымерших животных (иногда вообще по одной-двум найденным костям или зубам). Поэтому "прочитать" телосложение неандертальца было в принципе вполне возможно, если сравнить его с крупными приматами и с человеком. Художники естественно-научных изданий легко "переключились" с изображений динозавров и бронтотериев на рисунки стоянок неандертальцев. Последних изображали волосатыми, широкоскулыми, с монголоидной внешностью – просто потому, что все "монгольское" априори казалось древним.
Но когда в распоряжении ученых появились целые черепа обитателей древних стоянок, начались попытки воссоздать по черепу лицо. Одним из первых это сделал (вернее, попробовал сделать) в 1877 году немецкий анатом и антрополог Герман Шаафгаузен, в руках которого оказался неплохо сохранившийся череп эпохи бронзового века. Но он действовал скорее интуитивно, "на глазок", и сам остался недоволен полученным результатом. Несколько ученых в Германии и Франции повторили его опыт – и подверглись жесткой критике коллег. Контрольные опыты (то есть попытки восстановить облик современных, недавно умерших людей по черепам) также принесли разочаровывающие результаты. И правда, череп – это всего лишь череп! Мягкие ткани, которые его покрывают, не копируют в точности "костный рельеф". А значит, портрет человека по нему не восстановишь (разве что в порядке художественного мечтания – но к науке это отношения не имеет).
И так считалось почти до середины XX века, то есть до тех пор, пока не появился метод Герасимова, позволивший действительно "воскрешать" портреты людей иных эпох.
Что может быть интересней скелета?
Михаил Герасимов родился в Петербурге, в семье врача. В 1912 году отец решил переехать в Иркутск, где его ждала работа на медицинском пункте для переселенцев. Это все были отголоски столыпинской реформы, когда из центральных губерний Российской империи в Сибирь хлынул поток небогатых крестьян. Обещали им небо в алмазах, а получили они все возможные тяготы. В том числе и болезни. Государство, спеша исправить свои же ошибки, на скорую руку строило новые госпитали и медицинские учреждения и, конечно, предлагало медикам, решившимся переехать в Сибирь, немалые деньги. Да и вообще дело было благородное. Вот почему детство и юность "коренного петербуржца" Миши Герасимова оказались связаны с Иркутском.
Конечно, он с детства интересовался медициной, но не только ею. Из Петербурга в Иркутск вместе с семьей переехала огромная отцовская библиотека, в которой преобладали книги, посвященные естественным наукам. Одна из них, со множеством ярких иллюстраций, особенно поразила мальчика. Это были переведенные на русский язык работы Кювье – с описанием методов реконструкции облика вымерших животных. Некоторые из этих картинок Михаил тщательно перерисовал к себе в альбом (у него явно обозначался талант художника) и долго играл в реконструкции, придумывая фантастические кости и черепа – а затем изображая их обладателей.
В школе, где он учился, в кабинете биологии (как и во многих подобных школьных кабинетах) стоял в качестве наглядного экспоната человеческий скелет. Настоящий. Пластмассу тогда еще не изобрели, а недостатка в человеческих костяках Россия никогда не испытывала. Возле этого скелета Михаил задерживался надолго, представляя, как костяк обрастает плотью, а вокруг черепа формируются черты лица… Потом разыскивал изображения черепов кроманьонцев в отцовских книгах и научных журналах – и пытался сравнить их с черепом из кабинета биологии.
Поэтому неудивительно, что уже в 11 лет Миша Герасимов присоединился к Иркутскому археологическому кружку и стал участвовать в раскопках. Как легко можно сосчитать, это произошло в 1918 году, в самый разгар Гражданской войны. Но для семьи Герасимовых революция и последовавшие за ней события не припасли никаких особо грозных сюрпризов. В конце концов, хорошие врачи нужны любой власти – а отец, кажется, был как-то связан с революционным движением (вот, возможно, еще одна из причин, почему семья переехала из Петербурга в Иркутск). Их жизнь практически не изменилась. И точно так же как ни в чем не бывало продолжал свою деятельность в Иркутске руководитель археологического кружка профессор Бернгард Петри, у которого Герасимов вскоре начал брать уроки археологии.
Под крылом Бернгарда Петри
Это был человек необыкновенный, по-настоящему одержимый наукой. Он родился в Швейцарии, детство провел в Италии, окончил университет в Петербурге (куда переехал с отцом, известным швейцарским антропологом), работал в Музее антропологии и этнографии и совершал регулярные экспедиции на Байкал, где вел раскопки палеолитических стоянок.
Интереснейших находок в этом не исследованном до сих пор регионе было так много, что к 1916 году Петри фактически переселился из столицы в Иркутск. А в 1918 году (очень кстати) усилиями Временного Сибирского правительства в городе открыли университет, и Бернгард Петри получил там должность приват-доцента, а вскоре и профессора. Однако на исследования деньги не выделялись (не до того было – то белые, то красные), и Петри решил продолжать их, что называется, "на энтузиазме". А для этого собрал "кружок народоведения", в который пригласил всех желающих участвовать в раскопках. Как ни удивительно, в 1918 году в Иркутске таковых нашлось множество. И это были люди далеко не случайные.
Среди мальчишек, посещавших в Иркутске "археологическую школу Петри", оказались знаменитые в будущем ученые. Не только Герасимов, но еще и будущий академик Алексей Окладников, и несколько других исследователей, оставивших яркий след в науке. Для них этот кружок заменил университет. Причем практическая работа на раскопках давала будущим ученым "живой" опыт, а беседы с Петри заменяли лекции. Ни Окладников, ни Герасимов так и не получили высшего образования. Благодаря Петри они сразу перешли к ученым степеням, минуя студенчество. Так тоже бывает.
Свою первую научную статью Герасимов написал в 18 лет, а в 1927 году, то есть в 20, он уже был заведующим отделом археологии Иркутского краеведческого музея (где начал работать еще школьником). И, конечно, он продолжал работать и учиться у Петри, участвуя в его многочисленных экспедициях. Но однажды произошло событие, перевернувшее всю его жизнь.
У талантливых археологов такое случается: находится "свое" место, возникает "своя" экспедиция, которой будешь заниматься годы и десятилетия – может, до самой смерти. А если ты еще и первооткрыватель – считай, жизнь твоя предопределена. Копай и пиши. Пиши и копай.
Герасимов был именно что первооткрывателем. Однажды зимой 1928 года в музей позвонили из села Мальта́ (Усольский район Иркутской области, ударение на последней букве) и сообщили, что там нашли бивень мамонта. И какие-то кости, покрытые резьбой. Михаил вместе с сотрудниками немедленно выехал туда и, чтобы не терять времени, приказал разводить костры. Две недели в оттаявшей земле шли раскопки, которые преподнесли сенсацию. Там, помимо прочего, обнаружилось множество изящных женских статуэток ("палеолитических венер" – их до сих пор находили только в Европе), фигурки летящих птиц и другие странные предметы. Их возраст был оценен в 24 тысячи лет – это была самая древняя палеолитическая стоянка на территории Сибири!
Сохранность "венер" оказалась столь хорошей, что увидевший их Окладников с подозрением посмотрел на друга – и прямо спросил:
– А не твоих ли это рук дело?
Он прекрасно знал о художественных талантах Герасимова, а стилистика статуэток и правда была какой-то слишком современной…
Они чуть не поссорились, однако через несколько дней Окладников, участвуя в раскопках, сам откопал несколько таких же фигурок из древнего культурного слоя.
Казалось бы, дело жизни найдено. Такие стоянки раскапывают много десятилетий, пишут на их материалах докторские диссертации, и вообще… Герасимов, может, так бы и сделал. Но у него все сложилось иначе.
В 1932 году он поехал в Ленинград, на конференцию, с докладом о результатах своих сенсационных раскопок в Мальте. И ровно в эти же дни в Иркутске начался "разгон" кружка Петри. Советская власть не терпела никаких неформальных структур, а Бернгард Петри (о, ужас – иностранец!) собрал вокруг себя чуть не целую научную школу. Теперь она оказалась под запретом.
В итоге Михаил остался в Ленинграде, устроившись работать в Государственную академию истории материальной культуры, а позднее в НИИ антропологии и этнографии РАН. А Петри остался в Иркутске, где его и арестовали в 1937 году. В лучших традициях того времени, чтобы "мало не показалось", его обвинили в "участии в немецко-японской, фашистской, панмонгольской диверсионно-разведывательной и право-троцкистской организации". Следствие шло "по-быстрому": дело – тройка – приговор – расстрел. 25 ноября того же года Бернгара не стало. Говорят, что он не подписал ни одного "признания" и никого не оговорил.
С этого момента Иркутск стал для Герасимова чужим. Родители умерли, друзья разъехались или погибли. И к тому же раскопки привлекали его меньше, чем новые исследования, в которые он теперь погрузился целиком. Новые – но, впрочем, старые.
Путь длиной в тысячу черепов
Еще в 20-е годы, работая в иркутском музее, Михаил тайком заглядывал в одно чрезвычайно мрачное место. В анатомический театр иркутского меда, где препарировали трупы. Он уговорил прозектора доверить ему работу с головами – и подвергал их заморозке в жидком азоте, а потом препарировал, исследуя прилегание тканей к черепу. Звучит не слишком аппетитно – а уж выглядело это, надо думать, и вовсе чудовищно. Однако только таким образом можно было нащупать связь между строением черепа и лицом человека.
Нащупать – не в переносном, а в самом прямом смысле. Герасимов пальцами ощупывал десятки, сотни черепов, определяя точки, в которых следует измерять толщину мышечной ткани. Постепенно выявлялись некоторые закономерности. Герасимов учился создавать "карту лица", на которой отмечал более ста измерительных и описательных параметров с промерами костных структур.
Уже в 1928 году он попробовал реконструировать внешность питекантропа и неандертальца. Конечно, черепов в его руках не было – только рисунки и фотографии, с некоторыми замерами. Поэтому и результат получился, на его взгляд, весьма приблизительный (хотя позднее выяснилось, что интуиция почти не подвела). Но ему важнее было другое: научиться создавать эти портреты, освоить скульптурную технику. И руки, давно уже привычные к ощупыванию мельчайших неровностей, оказались руками скульптора. Герасимов будто балансировал на границе между наукой и искусством, он скрупулезно, с точностью до миллиметра, измерял отдельные точки черепа и создаваемого портрета. И – одновременно – он как будто заранее знал, каким этот портрет будет.
Это вообще очень трудно объяснить, если не употреблять слово "талант". Вот только талант в какой-то особенной, до сих пор неизвестной людям области. Талант воскрешения лица.
В Ленинграде в этот талант сначала не слишком верили. В институте интерес Герасимова к черепам коллеги воспринимали как нелепое хобби – основной его работой была систематизация и реставрация коллекций. Даже когда в 1936 году он создал портрет Ярослава Мудрого (музейщики тогда вскрыли усыпальницу князя в Лавре, и череп ненадолго попал в руки Герасимова), над ним лишь смеялись. Но Михаил публиковал в научных журналах одну за другой статьи с описанием своего метода, и московские коллеги наконец обратили внимание на его работы. Вероятно, им хотелось посмеяться над безграмотностью "ленинградской школы", где практикуются такие явно ненаучные методы. И Герасимову устроили проверку.
Ни о чем заранее не предупредив, ему поручили провести реконструкцию лица по черепу из московской академической коллекции. А надо сказать, что череп этот хранился в Академии наук больше полувека и принадлежал он одному из папуасов, привезенных в Москву будто бы самим Миклухо-Маклаем. Папуас от дурного климата Северной столицы вскоре умер, но тело его гуманные российские ученые решили не хоронить, а использовать на благо науки. Так и появился в коллекции череп, внешне вроде бы похожий на все остальные черепа. Только этикетка сообщала, что это череп папуаса. Московские коллеги были убеждены, что Герасимов этого не поймет и "вылепит" портрет европеоида. Между тем у "экзаменаторов" имелась фотография именно этого жителя острова Папуа. Так что проверка предполагалась предельно жесткая.
И Герасимов ее блестяще прошел.
"...мне дали череп, – вспоминал он. – С ужасом я обнаружил, что это негроид, а я никогда не препарировал ни одного негроидного черепа и не видел ни одной рентгенограммы. И вот в течение двух часов я работал и сделал такую схему... Оказалось, что папуас (в соседнем зале висела его фотография) выглядел именно так, и мои коллеги сразу могли убедиться в степени достоверности".
После этого слава Герасимова пошла по всей стране. Но, как ни странно, сильнее всего заинтересовались его работой не в научных кругах, а в "органах". Ведь ДНК-анализа тогда и близко не существовало, и метод Герасимова был единственным способом идентифицировать жертву. Ему приходилось лепить голову 12-летнего мальчика (которого тотчас опознали родители) или восстанавливать лицо убитой женщины, найденной в подвале (муж, увидев портрет, в ужасе признался в совершении преступления). Криминалисты буквально засыпали его подобной работой – и Михаил охотно брался за нее. Тем более что там ему предоставляли кабинет и все необходимые инструменты, а в институте до сих пор, что называется, негде было приткнуться. Начальство продолжало смотреть на его опыты как на какую-то антинаучную художественную самодеятельность и не спешило их финансировать.
Но вскоре пошли новые заказы, по поводу исторических реконструкций. Уже в 1937 году Герасимов восстановил облик матери Достоевского (его скульптурный портрет полностью совпал с единственным прижизненным портретом, подтвердив таким образом его подлинность). Потом, в начале 1941 года, работал над бюстом князя Владимиро-Суздальского Андрея Боголюбского, чей череп также попал в руки археологам (эту реконструкцию он считал очень удачной). С Боголюбским, кстати, вышло неожиданно: у него вдруг оказались азиатские скулы и монголоидный разрез глаз. Но позднее историки обнаружили в летописях упоминание о матери Андрея Боголюбского – дочери половецкого хана Аепы. И тогда все встало на свои места.
Дух Тимура и орден Ушакова
В 1941 году Герасимова позвали в Самарканд, где собирались вскрывать могилу Тимура.
Это масштабное научное "осквернение могил" было приурочено к юбилею узбекского поэта Алишера Навои, которого советская власть провозгласила народным поэтом Узбекистана. И, будто бы для того, чтобы лучше понимать его эпоху, было решено вскрыть могилы Тимуридов – самого Тимура (Тамерлана), его сыновей и внука – знаменитого Улугбека. Могилу Тимура вскрыли в последнюю очередь и с некоторым опасением. Существовала легенда, что потревоживший останки великого завоевателя выпустит в мир дух войны. Как известно, гроб, в котором был похоронен Тамерлан, вскрыли утром 22 июня 1941 года.
Но, так или иначе, череп воинственного императора попал в руки Герасимова и он немедленно принялся за работу.
Впрочем, времени у него теперь было в достатке – возвращение в Ленинград определенно откладывалось. Его институт готовился к эвакуации и через несколько месяцев оказался рядом, в Ташкенте. К счастью, жена и трое дочерей Герасимова также успели покинуть город до начала блокады и вскоре воссоединились с ним. До 1944 года они жили в Ташкенте, где Михаил заканчивал реконструкции, прославившие его на весь мир: бюсты Тамерлана, его сына Шахруха, внука Улугбека и других Тимуридов, об облике которых до сих пор было вообще ничего не известно.
Семья вернулась из эвакуации в начале 1944 года, но уже не в Ленинград, а в Москву, где Герасимов получил место сотрудника Института истории материальной культуры. И наконец у него появился кабинет для работы, а вскоре при институте была создана специальная Лаборатория пластической реконструкции, которую он возглавил. Все это произошло буквально на протяжении нескольких месяцев, как по волшебству. К тому же Герасимов получил ученую степень кандидата наук, которую присудили без защиты диссертации, "по совокупности заслуг". И это не удивительно, ведь в газете "Известия" появилась большая, почти на половину полосы, статья, посвященная "ученому-новатору Герасимову", которому "косное начальство не дает кабинета и возможностей для работы".
Эффект этой публикации оказался мгновенным. "Костное начальство" обросло лицом и приветливо заулыбалось. Вероятней всего, заказчиком этот газетной статьи был сам Сталин, неожиданно оценивший талант Герасимова.
Но вовсе не благодаря его реконструкциям облика Тамерлана, Улугбека или матери Достоевского. Такие мелочи не могли интересовать генералиссимуса. Герасимов помог ему решить вполне конкретную задачу – создать орден Ушакова.
Еще в 1943 году Сталин очень хотел ввести эту награду, ведь Ушаков не проиграл в своей жизни ни одного сражения, и это было бы очень символично. Но существовала одна проблема: из прижизненных портретов Ушакова сохранился всего один. Он был отвратительным. И ракурс неудачный, и лицо какое-то вытянутое. То есть для ордена решительно не годился. Можно было, конечно, положиться на фантазию художников – но тут, очевидно, кто-то рассказал Сталину про реконструкции Герасимова. И генсек распорядился найти череп Ушакова.
Дело это оказалось непростым: блистательный флотоводец в конце жизни впал в немилость, и после смерти его похоронили в фамильном склепе, в родовом имении на территории Мордовии. Конечно, часовню и захоронение "барина" после революции никто не пощадил: все было разрушено, останки перемешаны в земле. Каким-то чудом, по адмиральскому погону, после долгих поисков удалось все-таки опознать прах Ушакова. Череп, на счастье, прекрасно сохранился, и его немедленно отвезли в Москву, к Герасимову. Тот сразу взялся за дело.
Правда, его реконструкция совсем не походила на известный портрет адмирала. Череп оказался гораздо короче и шире, и лицо получалось широкое. Однако по воспоминаниям современников Ушаков именно таким и был. Что же касается портрета, выполненного придворным живописцем, то в Александровскую эпоху было принято удлинять лица, чтобы придать им "больше аристократизма". А главное, реконструкция Герасимова понравилась Сталину – и он распорядился рисовать орден именно с нее.
Кстати, позднее, спустя несколько лет, на Корфу (где Ушаков недолго был комендантом острова) обнаружился еще один прижизненный портрет адмирала, нарисованный каким-то итальянским художником. И сходство этого портрета с герасимовской реконструкцией оказалось поразительным.
Победы и провалы. Казус с Шиллером
Так или иначе, теперь Герасимов получил "зеленый свет" на все свои работы. В 1950 году его наградили Сталинской премией, а в 1949-м он выпустил книгу "Основы восстановления лица по черепу", посвященную своему методу, "запустил" по нему спецкурс и продолжил вместе с сотрудниками лаборатории создавать новые и новые исторические реконструкции. Вопреки устоявшимся представлениям, Герасимова интересовали не знаменитости, а типичные представители различных этносов. Поэтому большая часть его реконструкций (а за свою жизнь он сделал более 150 портретов) – безымянная. Найденные в скифских курганах, в древних азиатских и кавказских захоронениях останки превращались в скульптурные портреты, по которым можно было судить об облике давно исчезнувших народов. Именно здесь Герасимов осуществлял свою мечту, находя лица людей, живших тысячи и даже десятки тысяч лет назад.
Но, разумеется, в лабораторию регулярно поступали заказы на "бюсты знаменитостей", причем не только из СССР, но и из других стран. Один из таких "заказов" принес Герасимову всемирную славу: он вроде бы наконец решил проблему подлинности останков Шиллера, которая беспокоила немецких ученых много лет. Позднее оказалось, что это был эпический, хотя и редкий, провал его метода.
Дело в том, что Шиллер был похоронен в 1805 году на веймарском кладбище, а в 1826 году его останки решили перезахоронить, но обнаружили, что в склепе находится прах сразу нескольких человек. Из останков выбрали самые "подходящие" кости скелета и череп, и они были похоронены на новом кладбище, в княжеской усыпальнице рядом с могилой Гете.
Но позднее в старом захоронении обнаружился ещё один череп, который приписали Шиллеру. С этими черепами все было непонятно в течение 50 лет. Поскольку Веймар оказался на территории ГДР, Сталин распорядился решить проблему раз и навсегда – и отправить останки Герасимову. Тот смиренно взялся за дело.
Пока он работал над черепами, сзади, за его спиной, стояли немецкие специалисты-антропологи (и, вероятно, по совместительству сотрудники Штази), нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. И, едва Михаил закончил наносить на один из черепов материал, немцы в один голос закричали: "Ja! Шиллер, настоящий Шиллер!" Проблема вроде бы была решена. Но нет, не навсегда.
Весной 2008 года, в рамках акции "Код Фридриха Шиллера", экспертиза ДНК показала, что ни один из черепов на самом деле Шиллеру не принадлежал. А останки в гробу Шиллера вообще оказались "миксом" из праха трех разных людей, причем они тоже к этим двум черепам не имели никакого отношения. Был ли там хоть кусочек Шиллера? Кто знает.
Впрочем, немцы поступили мудро: фонд "Веймарский классицизм" принял решение могилу сохранить, но оставить гроб Шиллера пустым.
Был ли это промах Герасимова, которому, что называется, "смотрели под руку", или он сознательно слепил портрет Шиллера, чтобы отделаться от докучливых посетителей? Этого мы, вероятно, уже не узнаем никогда.
Страдания Ивана Грозного
В последующие годы Герасимов, ставший уже доктором исторических наук, сделал еще две знаменитые реконструкции, о которых вспоминают до сих пор. Первая – лицо персидского поэта Рудаки. Согласно многим историческим источникам, он был слеп от рождения – но эта гипотеза не совпадала с обилием зрительных образов в стихах Рудаки. Проводя реконструкцию, Герасимов определил, что Рудаки был ослеплён в зрелом возрасте: ему были выжжены глаза "куском раскаленного железа".
А вторая реконструкция касалась как раз того, кто запросто и с удовольствием мог ослеплять раскаленным железом своих подданных. Царя Ивана IV Грозного. В 1963 году в Архангельском соборе Кремля шли ремонтные работы, и Министерство культуры дало разрешение вскрыть белокаменные саркофаги Ивана IV и его сыновей. Так скелет и череп царя попали в лабораторию Герасимова. Одного взгляда на останки было достаточно, чтобы понять, что его подозрительный и жестокий характер, возможно, во многом был предопределен болезнью:
"Весь его скелет бы скован в едином положении. Остеофиты (патологические наросты по краям суставов, которые ограничивают подвижность суставов и обычно вызывают боль. – С.Р.) на позвонках образовывали "замки". Вокруг суставов длинных костей конечностей возникли гребни и наросты остеофитов. Необычайно сильное разрастание их обнаруживается во всех местах прикрепления мышц. Всё это причиняло ему, не старому человеку, неимоверные страдания".
И реконструкция портрета Грозного получилась у Герасимова соответствующая: "Человек с массивным полным торсом, сильной шеей, с лицом властным, умным, но жёстким, достаточно неприятным, с брезгливой гримасой губ, вислым носом, массивным подбородком..."
Впрочем, именно такие, с "достаточно неприятным лицом", люди в большинстве случаев правили и правят Россией, а за их болезни и проблемы во все времена расплачиваются подданные.
Герасимову повезло. Он имел дело только с мертвыми, наделяя их человеческими лицами. А живым властителям было более-менее наплевать на его существование. Ему дали звание заслуженного деятеля науки РСФСР в 1969 году, незадолго до смерти. После него осталась лаборатория (она продолжает работать до сих пор) и метод, который с небольшими усовершенствованиями используется учеными всего мира. Работать с ним теперь очень просто: с помощью компьютерной программы и томографа из любого черепа можно создать портрет за считаные минуты.
Но "герасимовского зрения", позволяющего провести такую реконструкцию в воображении, больше нет ни у кого в мире. Да и быть не может.
Что почитать:
1. Михаил Герасимов: Я ищу лица. О восстановлении внешнего облика исторических лиц. – Москва, Наука, 2007
2. Флоренсов В. А., Флоренсов Н. А., Медведев Г. И. Непроторённым путём: Жизнь и творчество М. М. Герасимова. — Иркутск, 1979
3. Документальный портрет Ивана Грозного // КСИА. 1965. Вып. 100. – С. 139–142
