Весь год журналисты берут интервью, комментарии, погружаются в истории сотен людей, вытаскивают на свет самые разные происшествия и служат для всего этого как бы зеркалами. Зеркало молчит, оно только отражает происходящее. Но отражения копятся внутри, и время от времени имеет смысл спросить само зеркало – а что же оно обо всем этом думает. Два журналиста Север.Реалии – Светлана Прокопьева и Татьяна Вольтская ненадолго выходят из своего зазеркалья и говорят друг с другом о том, что из отраженного за год глубже всего взволновало их поверхность и амальгаму.
Светлана Прокопьева: Прежде всего, Татьяна у нас иноагент. И это – главный итог года.
Вольтская: Во всяком случае, выражением года признали именно его. Но, конечно, жизнь изменилась. Любые мои посты в фейсбуке помечены специальной плашкой: "ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА". Это, конечно, особенно когда стишок выставляешь, у читателей возникает когнитивный диссонанс от соединения этих 24 слов и идущего следом лирического текста. И если я книжки свои продаю, я и в них должна листочки вкладывать с теми же словами. Такого никогда не было. Я думаю, что это объемно показывает мир, в котором мы живем. Но эта плашка – не единственное, что сваливается на тебя. Мне в страшном сне никогда не снилось, что мне придется открывать ООО – ну, где я и где ООО?! А вот оно есть. И еще мне прислали отчет на 43 страницах Excel, с которым я мало знакома. Я очень надеюсь, что мой младший сын, который учится на экономиста и сдал экзамен на Excel, поможет мне 2–3 января запихнуть этого зеленого крокодила в ванну, как-то с ним справиться, одомашнить его, потому что отчет должен быть послан до 15-го числа. И вот это новая реальность. И вообще, где бы я ни появлялась, ни выступала, я теперь должна эту плашку прилепить. Хотя я иноагент, можно сказать, еще молодой, с небольшим опытом, но мы с тобой обе меченые, ты помечена раньше меня. Хотелось бы мне знать, что круче – иноагент или… ведь ты у нас целый действующий экстремист и террорист. Ты же в списках Росфинмониторинга. И каково это?
Прокопьева: Пальму первенства я тебе отдаю без борьбы, даже не сопротивляясь! Во-первых, кто знает про этот список, кроме Росфинмониторинга и его жертв? Никто из СМИ не обязан помечать, что я фигурант этого списка. Я не обязана у себя в соцсетях помечать, что я фигурант этого списка. Я прихожу с наличкой в магазин и не говорю продавцам: эта купюра предоставлена или распространена фигурантом перечня Росфинмониторинга. Никаких ограничений, в общем, кроме того, что у меня счета заблокированы, кредитов не дадут, ипотеки у меня нет. Я уже как-то свыклась с этой историей. А когда я читаю свою ленту в фейсбуке, у меня там буквально через сообщение идет вот это "Данное сообщение", которые ты прочитала, из 24 слов, потому что друзей-иноагентов у меня выше крыши, и их становится все больше и больше. Совершенно дикая, на мой взгляд, ситуация, когда наша коллега Лиза Маетная ставит фотографию своего маленького сына, такого кудрявого ангелочка, и пишет – "Данное сообщение…". Я вообще не понимаю, как у служащих Роскомнадзора в голове укладывается, что вот с этим можно жить и работать?
Вольтская: С одной стороны так, а с другой, вот сейчас не стало Зимина… Ну, ладно я наговорила и написала что-то на агентство, но разве сравнить мой вклад с тем, что сделал Зимин! Он столько невероятного добра, столько пользы принес отечеству и получил в благодарность вот это клеймо…
Прокопьева: Я хочу напомнить и про другие НКО, которые, как и фонд "Династия" Дмитрия Зимина, был назван иноагентом еще несколько лет назад. Это Центр защиты прав СМИ, наш любимый, который не закрылся, в отличие от многих, и продолжает работать. Это Саратовское общество диабетиков – группа взаимной поддержки больных сахарным диабетом была признана иноагентами! Я уж не говорю про "Мемориал". Да, не надо делать ничего хорошего в этом государстве, не надо делать добро, поддерживать науку и просвещение, стихи не надо писать – иноагентом станешь.
Вольтская: Старуха Шапокляк давно говорила: "Хорошими делами прославиться нельзя".
Прокопьева: Хочу сообщить, в чем еще моя выгода, как действующего экстремиста и террориста. У меня понятный выход из этого перечня: в феврале с меня снимется судимость, через год после уплаты штрафа, и, соответственно, вместе с судимостью, по идее, должен сняться и этот статус, а вам, иноагентам, – хрен выйдешь. Кстати, у меня апелляция была 2 февраля – это был один из дней массовых протестов зимы 2021 года, когда феерически вернулся Алексей Навальный в Россию, когда его незаконно посадили. И как раз 2 февраля у него был суд в Москве.
Вольтская: Да, мы это наблюдали. Я со своими двумя сыновьями ходила на все эти протесты. Было страшно. Помню, мы были у ТЮЗа. Тогда еще рассуждали – а почему они начинают особенно сильно избивать людей уже к концу? Казалось бы, ты уже отработал, уже упаковал в автозаки всех кого можно, но почему-то на последней получасовке, когда люди вот-вот разойдутся, начинается жестокое месилово. Кто-то предположил, что им не дают ни поесть, ни сходить в туалет, ни погреться, и они все это вымещают на людях. И действительно, нам удалось пройти шествием по Петербургу, мы посмотрели, сколько нас, – это было невероятное зрелище, духоподъемное, очень хорошие лица, видишь своих знакомых, встречаешь молодых людей, что-нибудь хорошее поющих. Колонна растекалась по набережным, по улицам, потом опять собиралась. И я помню, что мы пришли к ТЮЗу и там стояли, а потом на нас пошел ОМОН и мы бежали, как зайцы. Конечно, это адреналин, когда ты убегаешь от черных стражников, а с другой стороны, это унизительное действо – бежишь, прыгаешь через кусты, через ограды. Я бегаю и прыгаю не так ловко, как мой 17-летний сын, он тогда еще был несовершеннолетний. И, честно говоря, это был предмет беспокойства, потому что если несовершеннолетний будет задержан, непонятно, что нам прилетит. Это был неприятный момент.
И был очень острый момент с одним парнем, приезжим: на нем, лежащем, сидел омоновец и лупил его дубинкой. Потом омоновец с него слез, этот парень встал кое-как и говорит: "Ну что же вы не заступаетесь?! Ну как же так?! Как это можно?!" Это было такое ужасное чувство, потому что, с одной стороны, ты понимаешь, что когда человека бьют, по всем параметрам ты должен заступиться, но если ты заступишься, то сядешь надолго за сопротивление.
Это чувство гнева, стыда, бессилия было ужасным. И когда мы наконец вошли в вестибюль станции метро "Звенигородская", за нами хлынули омоновцы, и мы едва успели проскользнуть через турникеты. Я не помню, чтобы до этого они в вестибюлях ловили людей. На наших глазах во время этих протестов поведение силовиков все ужесточалось и ужесточалось. После первого дня протеста еще казалось, что все неплохо, а на следующие выходные, когда никто и не собирался выходить, весь город был зачищен, "космонавты" стояли на Невском, на прилегающих улицах, и детям было не пройти из школы! Это была суббота. Идет ребенок, а омоновец говорит: "А что ты здесь делаешь?!"
Прокопьева: Я это видела только на фотографиях – не была в Питере в те дни.
Вольтская: Это было на фотографиях, это было в родительских чатах. Это тоже было очень унизительное ощущение, что ты не можешь пройти по своему городу, ощущение злости и ярости. И ведь после этих протестов, насколько я понимаю, люди стали очень активно уезжать. Ты заметила этот поток?
Прокопьева: Да. На самом деле, буквально каждую неделю мы слышим о том, что кто-то уехал, и чуть ли не каждую неделю я редактирую текст о том, что кто-то уехал. Уезжают координаторы штабов Навального. Наш псковский координатор тоже уехал, Алексей Дорожкин, отец пятерых детей, замечательный компьютерщик, великолепный совершенно специалист. Для меня лично это потеря, я это ощущаю. Я понимаю, что человек такого уровня вряд ли приедет в Псков жить. Дорожкин здесь родился, он здесь жил, у него здесь была большая семья, у него был бизнес. Но он, как и практически все координаторы штабов Навального, понял, что небезопасно, и они уехали довольно рискованным образом – через туристическую поездку в Мексику, перешли границу нелегально, добровольно сдались американским таможенникам. Их подержали в тюрьме. И сейчас они пытаются как-то там освоиться, найти способ жить, зарабатывать. Понятно, что они не могут пока еще ни работать, ничего, живут на какое-то пособие. Человек просто был вынужден переломать свою жизнь. Следом точно так же из нашего региона уехал координатор калининградского штаба. Это тоже был бизнесмен, человек, который работал, хотел сделать страну лучше. Он тоже уехал. Из Пскова буквально только что уехал Володя Жилинский, замечательный человек, активист: где какой пикет – там Жилинский, где какая инициатива – там Жилинский, "ЛизаАлерт" – Жилинский, "Голос" – Жилинский. Он был организатором креативного пространства "Шаг", который очень многие знают. Если кто-то приезжает в Псков и хочет провести какое-то мероприятие – его шлют в "Шаг", потому что это было прекраснейшее пространство, очень уютное, чай-кофе, отличный интерьер, аппаратура. Я не знаю, что сейчас с "Шагом", сохранится ли он. Это тоже потеря, это тоже дыра. И Жилинский тоже был бизнесменом, он зарабатывал нормальные деньги и платил нормальные налоги. Сегодня в нашей новости и написано, что тут получил какую-то справку ФНС и высчитал, что за последние пять лет полмиллиона долларов внес в экономику в регион и заплатил налоги. Вот таких людей мы теряем.
Вольтская: Самых энергичных.
Прокопьева: Да, самых энергичных, самых активных, самых думающих, готовых что-то решать. Кто остается? Остаются люди типа нас с тобой, которым некуда деться, у которых профессия связана с языком. И те, кто просто не может уехать. Я не знаю, сможем ли мы вернуть этих людей потом. Происходит то же самое, что в Беларуси. Мы все чаще сравниваем себя с Беларусью. По твоему ощущению, кто впереди – они или мы?
Вольтская: Не знаю, если сравнивать масштабы репрессий, наверное, конечно, все-таки пока Беларусь. Мы все следили за протестами там и восхищались этими людьми, которые снимали обувь, вставая на скамейки во время протестов. И, конечно, проигранная революция всегда страшна для ее участников, потому что власти звереют, отыгрываются, мстят. Меня еще впечатляет подлость наших властей, которые выдают из России в Беларусь граждан Беларуси. Им также небезопасно находиться здесь у нас, как и на родине. И ведь еще и уехать куда-то сложно сейчас из-за пандемии.
Прокопьева: Да, я думаю, что многие в Грузию и едут, потому что проще по прививке. Почему через Мексику народ ломится? Потому что в Мексику можно со "Спутником" попасть. Сегодня я вдруг задумалась – я и не представляю уже, как было по-другому. Это стало настолько привычным фоном – вот эта невозможность куда-то пойти, невозможность просто подстричься, невозможность даже запланировать какую-то публичную акцию. Раньше мы парились – согласуют, не согласуют, а теперь мы знаем, что вообще нет шансов заявить о какой-то своей активности, просто этого не будет. Плюс реально страшно, что заболеют друзья, что заболеют родственники. Многие болеют и болеют тяжело, сколько смертей…
Вольтская: Да, и при этом люди становятся жертвами мифов, отказываются прививаться. Петербургская история про женщину, которую кто-то убедил, что если заразишься от легко болеющего, то переболеешь легко, получишь иммунитет. У нее вся семья переболела, а она погибла. Ужас!
Прокопьева: Среди моих знакомых в основном люди с нормальным образованием, с открытым взглядом на мир и критическим мышлением. Практически все мои друзья такие, но привились единицы. И большинство – потому что "пришлось". Я понимаю, что все это, на самом деле, следствие глубокого недоверия власти. Мы об этом пишем постоянно и постоянно это обсуждаем, что люди не верят власти ни в едином слове. Раз власть говорит, что "Спутник" хорошая прививка, значит что-то не так с этой прививкой. И у многих не включается голова, чтобы посмотреть в масштабе на эти цифры, что сколько народу уже привилось и вроде живы.
Вольтская: У меня другая картина. Знакомые тоже образованные, и они привились практически поголовно, кроме знаешь кого? Кроме врачей. Вот это поразительно! Мои знакомые врачи в абсолютном большинстве против прививок. И я не могу их обвинять в чем-то, потому что они знают гораздо больше меня. И им с профессиональной точки зрения этой официальной информации о вакцинах, видимо, мало. Что касается вообще этих антивакцинных настроений, очень многие замечали, что так называемый ядерный электорат Путина сейчас – это как раз антипрививочники. И тут власть по сути напоролась на плоды рук своих. Вот нам все время говорят, и Путин тоже говорит, что столько-то миллионов людей привилось. И тут мне мой близкий знакомый показывает на компьютере извещение на Госуслугах о том, что он привился такого-то числа в другом городе, а его там не было в это время! Он проходит по ссылке Госуслуг – ему пишут, но QR-код формируется после второй прививки, а потом ему приходит второе сообщение: "Поздравляем! Вы привиты, у вас QR-код". Что это значит?! И при этом мы хотим, чтобы люди верили! Я думаю, что это недоверие своей вакцине – лакмусовая бумажка, вот этот потрясающий замер отношения к властям, и он точно не в пользу властей. Как ты считаешь, это недоверие власть беспокоит?
Прокопьева: Я думаю, что власть должно беспокоить движение антиваксеров хотя бы потому, что в лексикон широких слоев населения возвращаются такие вещи, как права человека. "У меня есть права, не подходите ко мне со своим шприцом, мое тело – мое дело, никто не имеет права меня заставить, у меня есть право выбора", – говорят эти люди. До сих пор мы слышали это только из уст правозащитников, которых власть клеймила иноагентами, кем только не клеймила, а теперь это говорит базовый путинский электорат.
Но давай обсудим еще одну важнейшую тему, которая как раз к концу года случилась, – ликвидация "Мемориала".
Вольтская: Я совсем недавно закончила некое драматическое произведение, которое сделала с помощью Софокла, оно называется "Антигона". Мне кажется, что древний сюжет об Антигоне очень похож на сюжет про "Мемориал". Древний город Фивы. Убиты два брата. Новый правитель Креонт считает хорошим погибшего брата Этеокла, который защищал Фивы, и предателем Полиника, который нападал на Фивы. Поэтому тело Полиника он выбрасывает собакам и не разрешает его хоронить, а кто приблизится – тому смерть. Сестра Полиника Антигона совершает обряд погребения, и за это ее Креонт приговаривает к смерти, но это ведет к гибели его самого и его царства. Собственно говоря, за что боролся "Мемориал"? За то, чтобы мы похоронили своих мертвых. У нас еще есть поисковики, которые ищут непохороненных солдат. Ведь их не наше государство ищет, которое трындит безостановочно о патриотизме, о победе, о "можем повторить" и допускает гибель воинских памятников, небрежение к могилам. А "Мемориал" в основном занимается поиском людей, которых репрессировали. И это очень важно для любой нации, потому что нельзя выбрасывать своих сограждан, своих братьев собакам и нельзя назвать похоронами тайное зарывание где-нибудь во рву, в лесу, в овраге. Это невозможно! У меня в моем ремейке Софокла все кончается тем, что "Мемориал" обрушивается и хоронит под собой и росгвардейцев, и правителя Креонта, и всех. По сути это и есть ответ на твой вопрос. Конечно, "Мемориал", наверное, падет в формальном смысле. Я не думаю, что наше государство затеяло такую войну, чтобы потом сказать: "Извините, мы здесь как-то пережали, давайте отступим, они хорошие, мы погорячились". Что касается "Мемориала" правозащитного, который признает людей политзаключенными и публикует списки, который напрямую связан с современностью и протягивает нить от репрессированных в 30-х, 50-х, 60-х годах к нашим репрессированным, вот этот "Мемориал" стоит у них костью в горле. И этот "Мемориал" они, конечно, никогда не отпустят.
Прокопьева: Да, потому что они делают очень важное дело. Мы видим, что правозащита сегодня преследуемая область.
Вольтская: Да, не только "Мемориал". С "Мемориалом" же очень тесно связаны и "ОВД-Инфо", и адвокаты. Что с адвокатами у нас происходит. Ты же наверняка помнишь, что они тоже стали уязвимыми, страдающими, что именно в этом году на них пошел наезд.
Прокопьева: Это совершенное презрение к праву как таковому. Мне кажется, это очень опасная история. Потому что когда государство начинает уничтожать право, уничтожать законы, то становится непонятно, а что мы все делаем в этом государстве, что нас тут держит? Почему мы должны верить этим людям в форме, почему мы должны верить этим бумажкам с гербовыми печатями, если это ничего не значит? Если они своими действиями и судебными решениями сами говорят нам, что это даже для них ничего не значит? Если они свои собственные законы трактуют совершенно в антиправовом духе? Вот это опасно. И я боюсь, что это очень плохо кончится для страны.
Вольтская: А попробуй при этом над властью посмейся, а люди же смеются, как они обижаются на это. Ты заметила?
Прокопьева: Да.
Вольтская: Смотри, вот карикатуры рисуются. Вот замечательная серия в YouTube про чиновника Наливкина. А ведь они сидят под домашним арестом и больше не могут снимать про Наливкина. Это особенно замечательно! Но все равно сам факт того, что Наливкин появлялся в YouTube в этом году, меня радует.
Прокопьева: Я помню, была еще школьницей в советские времена. И тогда нас всех жутко поражало, что в совке "сажали за анекдоты". Дикостью это казалось необычайной. Господи, это вернулось! Это снова с нами! У нас уголовные дела за фельетоны. У нас оскорбление чувств верующих есть в карикатурах! Не знаю даже, как теперь выйти на что-то хорошее. В чем есть хорошее, Таня?
Вольтская: Мне кажется, что через асфальт, толщину которого мы с тобой замеряли по мере сил, все-таки травка прорастает. У меня в работе есть такой материал, я делаю его с большим удовольствием. Жили-были эти два школьника в центре Петербурга в жуткой коммуналке. Их воспитывает бабушка, родители лишены родительских прав, но семья хорошая, отношения с бабушкой прекрасные, дети воспитанные, домашние. Тем не менее, приезжает опека и забирает их в детский дом. Об этом узнали родители их одноклассников – сейчас же очень развились родительские чаты – и возмутились. Как же так?! Эти дети, кстати, не могли даже заниматься во время дистантного обучения, потому что у них не было гаджетов. Ни школа, ни родное государство не обеспечили их даже планшетами. И сначала родители одноклассников подарили детям телефон. А потом подумали – ведь если бы в квартире был сделан ремонт, их бы не забрали в детдом. Давайте соберем денег и сделаем ремонт. Денег понадобилось очень много, но подключились все, собрали столько, что сейчас уже доделывают ремонт. Бабушка собирает документы на временную опеку. И на каникулах дети уже смогут быть дома. Денег хватит и на то, чтобы репетиторов нанять, и подтянуть их к школе. И это, конечно, говорит о том, что все-таки не все потеряно. Что если бы власти обращались не к худшим сторонам человеческой природы, к которым они постоянно апеллируют, а к лучшим, то можно было бы горы сдвинуть и преобразить страну – если бы такого желания было хоть на горчичное зернышко.
Прокопьева: Да, люди гораздо лучше, чем власти. Это для меня не вопрос – это очевидно. Говорить о том, что Путин – "единственный европеец в России", это наглая ложь и абсолютная неправда! Мы – европейцы, мы – нормальные люди. Европейцы, азиаты – неважно! Мы – русские, не русские, какие угодно – хотим хорошо жить. Мы хотим, чтобы наши родственники хорошо жили, чтобы наши соседи жили хорошо.
Ты рассказала про петербургских детей, а я вспомнила историю про другую семью из Калининграда, про них писала наша Юлия Парамонова. Маленький 9-летний мальчик Алик написал письмо Деду Морозу: "Дедушка Мороз, нам бы козу, потому что нас шесть человек, мы живем в однокомнатной "хрущевке". Мама у меня сидит в декрете с маленьким ребенком. Папа у меня работает дворником. 20 тысяч нам ни на что не хватает. Было бы у нас свое молоко, я бы работал, я бы сам за этой козой ухаживал, нам было бы полегче". Вот, правда, бывают безвыходные ситуации, когда такая системная нищета, что ничего не сделать. Ипотеку не дадут многодетной семье с доходом в 20 тысяч. Пособий тоже у них почему-то особо не было. Что-то от нашего государства получить – это такие круги ада надо пройти. Мы про это написали, прониклись, сбор попытались сделать в их пользу… Дедушка Мороз, в виде волонтеров, решил подарить Алику цыплят, потому что коза в однокомнатной "хрущевке" – это чересчур, а цыплята вроде ничего. И он стал выращивать цыплят и продавать их. Прошло буквально несколько месяцев. Всех так впечатлили Аликовы старания, что подключились волонтеры, подключились неравнодушные люди. У них был где-то далеко участок земли. Про них прочитал сосед, сказал, что "вот у меня сарай пустой, берите и пользуйтесь". Они взяли этот сарай, переселили туда цыплят. Тут же приехали эти козы, которых были готовы дарить волонтеры. У них появилось свое хозяйство. Они поставили тепличку, стали выращивать и продавать овощи. Они стали получать молоко и продавать. Они выращивают цыплят и продают, яйца продают. Закрутилось, и в итоге чем все кончилось? Кончилось ипотекой. Люди коллективными усилиями смогли пробить им ипотеку. Вот сейчас они купили какую-то совершенно убитую трешку. "Чем мы это заслужили? – говорили Алик и его мама. – Мы даже не верили, что это может быть". А вот такое может быть, потому что на самом деле мы все нормальные. Это когда нам по телевизору говорят про то, что мы окружены врагами, везде какие-то иноагенты, все против нас и мы против всех, начинает возникать странное ощущение, что, наверное, мир злой. Мир не злой.
Вольтская: Давай пожелаем помнить об этом в Новом году и стараться воспринимать эти агитки ненависти как белый шум, постараться помнить каждый раз, что мы добрые, и обращаться к доброй ноте в собственной душе.
Прокопьева: Мы всегда можем договориться, потому что мы все человеки. У нас базовые потребности одинаковые – мы хотим уважения, мы хотим благополучия, мы хотим дружбы, общения, теплоты. Мы можем дать это друг другу в любом случае. Мы должны защищать свои границы, мы должны защищать свое чувство собственного достоинства – безусловно! Но гораздо проще это делать договариваясь. Гораздо проще это делать, помогая друг другу, чем в постоянной борьбе, которую нам навязывает власть, которая живет в своей параллельной реальности и не имеет никакого отношения к нашей жизни, простой, человеческой.
Вольтская: С наступающим Новым годом! С грядущим Рождеством! Со всеми праздниками, которые ценны для наших слушателей, для наших сограждан, для всех. Я думаю, что нам придется очень сильно напрячь именно наши человеческие качества для того, чтобы противостоять той государственной машине, которая на глазах утрачивает остатки человечности. Нам надо готовиться к тому, чтобы оставаться людьми – это самое главное!
