16 февраля, в один день с Алексеем Навальным, погиб фотограф Дмитрий Марков – художник "непарадной России", автор честных и красивых снимков на тему обычной, антиглянцевой провинциальной жизни. Дима снимал жизнь, которую хорошо знал и любил. Помимо фотографии, с международными премиями, выставками в Нью-Йорке и Париже, в его жизни была большая социальная работа – с сиротами, бездомными, людьми с зависимостями. В последний год Дима был занят в проекте "Выжившие" – серии документальных фильмов о людях, пытающихся преодолеть наркозависимость.
Самый знаменитый снимок Маркова – омоновец в балаклаве под портретом Путина – был продан на аукционе за два миллиона рублей (в пользу проекта "ОВД-Инфо"). Дима сделал его в феврале 2021 года, когда был задержан на акции в поддержку Алексея Навального, только что вернувшегося в Россию после отравления. "Меня действительно это очень волнует. Это не какая-то моя журналистская работа, а мое человеческое отношение, моя гражданская позиция, – рассказывал он тогда в интервью. – Я специально оставил удостоверение дома, чтобы не иметь никаких преференций по сравнению с людьми, которые вышли".
Несмотря на мировую известность, Марков не раз говорил, что не видит себя вне России. Уже после начала войны в Украине, когда уже были приняты репрессивные законы о военной цензуре, на одной из публичных встреч в Пскове его спросили, не задумывается ли он об отъезде теперь, когда риск лишиться свободы стал более чем реален. "Тюрьма – это тоже Россия, там тоже люди живут, – ответил он тогда. – А что мне делать за границей, я не представляю".
Последний год Марков работал над проектом "Выжившие" (основатель – Максим Урядов), это серия документальных фильмов о проблеме наркозависимости. В начале февраля проект был представлен на публичной встрече в Нижнем Новгороде, все собранные средства должны пойти на создание социально-реабилитационного центра для наркозависимых подростков (теперь его решено назвать именем Дмитрия Маркова).
Об этой проблеме Дима знал изнутри. И в своих книгах (он успел выпустить две – "Черновик" и "Россия в квадрате" – и работал над третьей), и в соцсетях он честно рассказывал о собственном опыте зависимости.
"Но есть и те, кто подсел с первого раза. Например, я. Это, конечно, не было так, как многим умозрительно представляется: я не побежал системно колоться с первого раза и тащить вещи из дома. Я просто понял, что если есть такой кайф, он теперь будет всегда в моей жизни. Элементарный логический вывод, – писал он в конце января. – Я затем работал, даже добился чего-то в жизни, но всегда была эта дверца, куда я время от времени сбегал от мира. Сперва редко, потом чаще. И однажды случилось то, к чему, в общем, и шла эта история – дверца захлопнулась с той стороны, и если б не врачи скорой, я бы там остался".
16 февраля дверца захлопнулась с той стороны уже окончательно.
Официально причина смерти Дмитрия Маркова еще не установлена. Прощание планируется провести в Пскове, а похороны пройдут в Подмосковье, где живут родители и сестра.
Мы вспоминаем Дмитрия Маркова вместе с его друзьями и близкими.
"Странный парень, который приехал из Москвы в глухую деревню"
Журналистка, волонтерка, близкая подруга Дмитрия Маркова.
Мы познакомились довольно давно – наверное, лет 13–15 назад. У меня стерся момент из памяти, когда именно это произошло, но совершенно точно это случилось на каких-то благотворительных тусовках. Тогда Дима жил в Федково в Порховском районе (там работал частный благотворительный проект "Росток"), я и не знала, что он фотограф, узнала об этом сильно позже. Для меня он, прежде всего, был волонтер, активист, странный парень, который приехал из Москвы в глухую деревню возиться с детьми с нарушением здоровья.
Мы стали общаться сначала в рамках совместной движухи. Тогда было такое время, что мы были очень активные, идей было очень много, задора было много, чтобы все это реализовывать. Что-то мы вместе делали, какие-то вещи, потом я узнала, что Дмитрий фотографирует, и буквально несколько раз мы работали вместе. А потом так получилось, что на одном из наших проектов я познакомилась с учеником интерната, Лешей. Он стал моим подопечным, очень близким. Я стала брать его в гости, в формат гостевой опеки. Он часто приезжал ко мне в гости и постепенно стал частью моей семьи. И со временем я познакомила его с Димой.
Это был период, когда Леша заканчивал школу и нужно было поступать где-то в городе. Тогда ребят из интерната распределяли как бог на душу положит: куда проще, куда точно возьмут в среднее учебное заведение. И Леша попадал в какое-то совершенно ему не близкое, и он обратился ко мне за помощью – помочь перевестись. Мы с Диманом взялись плотно за этот вопрос, и как-то так очень сильно сблизились на этой почве, так с тех пор и остались в формате названых родителей для Леши, в шутку так называли друг друга. Потом вместе ездили на присягу к Леше, и просто в армии его навещали, и после армии помогали ему. В общем, наша с Димой история была такая, околосемейная, но довольно забавная: у меня были свои отношения, у Димы – свои, но мы были с ним ситуативная семья.
В последнее время мы общались меньше, потому что он был очень сильно занят на проекте "Выжившие". В Пскове он появлялся довольно редко. Наверное, где-то после Нового года он мне позвонил, рассказал о том, что у него очень активно идет работа над новой книгой. Я его всегда пинала немножечко по-дружески, с упреком, что, мол, "ты звезда, ты такая вся из себя популярная личность, а нас тщательно скрываешь ото всех". Он мне клятвенно обещал: "Когда-нибудь я расскажу про то, что ты для меня значила в жизни". И вот он мне звонит и говорит: "В третьей книге хочу рассказать подробно о ситуации, как Леша попал в нашу жизнь, о тебе. Давай встретимся и пообсуждаем детали". Мы договорились встретиться в феврале. Но вот уже не встретились.
Конечно, в его жизни были сложные моменты, были сложные ее аспекты, в которых он совершенно терялся и не знал, как действовать. У меня создавалось такое впечатление, что в своей жизни он разбирается сильно хуже, чем в других, но это верно для всех, кто занимается помогающей профессией. Мы тоже говорили с ним об этом. Ты часто ходишь помогать другим, по сути, чтобы не вникать в проблемы, которые происходят у тебя в жизни. Он задавался такими вопросами, насколько я знаю, что "вот я взрослый человек, что происходит в моей жизни, доволен ли я ею". Он об этом писал много, много размышлял. И всегда очень критично относился к тому, что оставит после себя.
Меня всегда восхищал его подход к жизни. Никогда не помню, чтобы он шел на какие-то компромиссы с собой. Он никогда не делал то, в чем он не видел смысла. Иногда разрывал отношения, в том числе и деловые, отказывался участвовать в том, в чем сначала согласился. У него всегда был внутренний критерий оценки. Чего в нем не было, так это никакой компромиссности, в том числе, и со своей жизнью.
"Просто святой рядом"
Константин Горожанко – журналист, блогер, редактор паблика "Граждане Гдовского края".
Осенью 14-го года я приехал в Псков. Мы жили с Димкой: он искал себе компаньона, когда у него была квартира напротив Детского парка. Мы жили вместе, но он предупредил сразу тогда, что "не пугайся, ко мне могут дети приходить". А у Леши Зуева, которого я позже узнал, просто ключи были: он мог приходить без Димки. У него на кухне висели фотки, в основном с детьми как раз. Причем, как он сам считал, что фотки неудачные, которые он никуда не отдал, "никуда не пойдут". Но там даже и сослепу было видно, что это фантастические снимки. Если сначала, когда мы встретились, я думал, что, ну, человек не от мира сего, чудит, но, в общем, мне быстро стало понятно, что реально просто святой рядом. Мало того, что гений – просто святой человек.
Мне повезло прочитать его "Черновик" еще до того, как он в редакцию отправил, потому что Димка – жуткий перфекционист. Он попросил посмотреть, потому что в какой-то момент посчитал, что текст вообще книге не нужен, что у него там что-то не получилось, что-то не так. Я сам ему подсовывал что-то, чтобы мнение его спросить. А тут он мне как-то загрузил этот файл и говорит: "Если будет время – посмотри". Картинки-то его и так уже видел и понимал, что и как он из себя представляет. А когда текст этот прочитал, ну, просто охренел – настолько пронзительно жесткий. Я не думаю, что мое мнение было каким-то решающим, но я рад, что тогда же ему высказал все, что думаю по этому тексту: что текст обладает не меньшей силой, чем снимки, которые он собрал для книги.
Сейчас, когда Димка умер, я хотел собрать какие-то именно гдовские снимки для нашей местной публики в память о нем и понял, что ни фига нет. А он столько раз приезжал, иногда целенаправленно, на Крещение, хотел снимать какие-то работы. Я однажды у него выпросил телефон, просто полистать картинки, что он наснимал. Там каждый снимок был такой, что, если бы я это сделал, гордился бы по гроб жизни. А он все забраковал, все в корзину ушло.
Он все время что-то снимал в кулачок. Когда смотришь – непонятно, то ли парень прикурить хочет, то ли что. А он снимает, историю делает. Иконы снимает! Я видел, что это нереальные, чумовые были снимки, но для него они не тянули. Он с невероятной, запредельной требовательностью относился к своей работе. Полстены у нас были в детских снимках на кухне, из них любой сам по себе ценен, ну, просто каждая картина! А у него выбраковка, его не устраивает, у него уровень.
У нас в гдовском паблике появлялись молодые фотографы – школьники и чуть постарше, которые пытались что-то делать, чему-то учиться. Димка это видел. Одного мальчика он даже опекал в свое время, но тот так и не проникся этой ответственностью. Но уговорились как-то, и Димка приехал встретиться со школьниками. И директриса решила – мы дадим анонсы, но приходят пусть только те, кому действительно интересно. А Дима уже был тогда звезда – и куча премий, и Getty Image, и для IPhone снимал рекламную кампанию. Короче, собралось восемь или десять человек в ДК. Он провел для этих нескольких человек полноценную творческую встречу, наверное, плотнее и содержательнее даже, чем были публичные встречи, которые снимали и выпускали потом в виде фильмов. Потом уже признался, что выбрал Гдов, хотя в этот день у него открывалась выставка то ли в Стокгольме, то ли в Осло, но он не поехал. "Уже сил нет торговать е***лом", как он сказал.
Димка – удивительный человек, человек сердцем наружу, совершенно беззащитный. Человек, который живет нервами, как величайшие из актеров, художников. Дима – настоящий художник. Для меня его снимки – это как иконы. Он, по сути, и занимался современной иконописью. Его герои, кто бы они ни были, – это часть святости, которую он переносил на них или находил в них, вытаскивал в своем снимке.
"Взадимодействие без зазора"
Рома Либеров – режиссер, кинопродюсер.
Я не был с Димой знаком, поэтому я сторонний наблюдатель. Каждый сочинитель, неважно, он фотохудожник, режиссер, если он значительный сочинитель, то он утверждает мир, которого до него не было. И в этом мире значительный художник утверждает вещи, которых до него не было. Чем больше художник, тем объемнее и реалистичнее утверждаемый им мир. Он гораздо более реалистичен, чем сама жизнь. Если я у вас спрошу, что происходило в XVII веке, перед вами встанут ряды полотен – Рембрандт, Веласкес. И в этом смысле Дима брал тот мир, в котором жил, и его утверждал. Он считал, что этого мира, который он выхватывает, мало присутствует в остальном мире.
И он утверждал этот малый мир в большом мире и смог об этом малом мире рассказать тем, кто о нем знал плохо или кто не видел его таким образом. Любой художник в широком смысле слова научает заново видеть вещи. Однажды столкнувшись с работой Ван Гога, первые его зрители глубоко не доверяли, отторгали, считали его работы дикостью и тем, что не имеет отношения к живописи, но постепенно выясняется, что это гораздо больше, чем живопись. И в этом смысле, глядя на Димин снимок, ты хоть на йоту, но, конечно, видишь вещи по-другому.
Многие пытаются, особенно в России, взаимодействовать с этим так называемым "малым миром". Многие пытаются экспортировать русскую провинцию в мир, обращаясь прежде всего к ее хтони, к ее дикости, к ее варварству и занимая, скорее, положение гостя в этом мире, занимаясь такой социальной антропологией и вынося в мир вот этот взгляд чужестранца, туриста. Но, конечно, в каждом Димином снимке видно, что человек, который нажимает на кнопку, он сам часть этого мира, в нем нет отношения не то что свысока, даже со стороны нет отношения к этим героям. Это, если говорить стихами Мандельштама, взаимодействие без зазора. Между ним и его героями нет дистанции, в этом-то и есть ценность.
Но самое главное, у Димы есть любовь, как бы патетично это ни звучало, и милосердие к любому, кто проявляется в этом кадре. И это не обязательно участник "СВО" (так российские власти и СМИ называют войну в Украине. – СР), который их угощает, или плачущий над гробом. Даже этот несчастный омоновец в балаклаве на той работе, которую знают чрезвычайно широко во всем мире, там же тоже очень много милосердия, над ним же тоже навис этот кровопийца.
