Виктория, беженка из Мариуполя, живет в Петербурге. У нее есть ребенок, который родился за три дня до так называемой "спецоперации". Но если сама Виктория для российских властей существует, то ее малыша, чей первый месяц жизни прошел в ледяном подвале, как бы не было, потому что родители не успели на него получить документы. Пережив ужасы в Мариуполе и уехав в итоге в Россию, Виктория с малышом попала в бюрократический лабиринт Петербурга.
Виктории 27 лет, она родилась в Мариуполе. В 2014 году она уехала вглубь Украины, чтобы оказаться подальше от приграничной зоны, в последнее время жила в Одессе. За пару месяцев до войны они вместе с мужем вернулись в Мариуполь, чтобы там родить ребенка: срок был как раз 24 февраля, в день начала так называемой "спецоперации", но малыш появился на свет на три дня раньше. А потом, вспоминает Виктория, "начался ад".
Война застала ее в роддоме. Утром 24 февраля раздались взрывы, а на телефон прилетело сообщение о начавшемся вторжении.
– Я перепугалась, сразу же написала мужу. Он сначала не поверил в происходящее. А когда вышел на улицу, увидел, что люди выстраиваются у банкоматов, чтобы снять деньги, и бегут в магазины закупаться едой. Из роддома всех в тот же день срочно выписали, а его подвал, как и подвалы других зданий, стали использовать для укрытия от бомбежек. Там прятались отец моего мужа вместе со своей семьей. Первые три дня бомбежек мы находились в доме моих родителей, который расположен на окраине Мариуполя, а когда начались авиаудары, стало очень страшно, и мы перебрались вглубь города к родственникам, подальше от блокпостов. Но 3 марта снаряд прилетел и туда. И после этого начался уже настоящий ад. Мы спрятались в подвале многоэтажки, где провели 22 дня. Там людей было очень много, человек 50–60, наверное. Но, когда мы оттуда уезжали, их стало еще больше.
За все 22 дня из подвала выходили одни мужчины, только затем, чтобы принести воды и еды. Рядом с частным сектором, в котором стояла многоэтажка, разбомбили склады с продуктами и водой. Туда и ездили короткими вылазками, под обстрелами. Запасались сразу на несколько дней, похватав в темноте все, что попадалось, и все, что было можно унести в руках. Сама Виктория за все это время выходила из убежища только один раз. Ради сына. У малыша, которого негде было купать, появились ранки на коже, поэтому они с мужем выбрались из подвала и добежали до одного из домов в частном секторе. У людей в этом доме был камин, в нем они нагрели воду и помыли ребенка.
Продукты, принесенные со складов, еще нужно было как-то приготовить. Виктория рассказывает, что готовили на самодельных мангалах, сложенных из кирпичей недалеко от входа в подвал. Делать все приходилось очень быстро, даже рядом с готовящейся едой старались не стоять. Выбежали – помешали кашу – и назад в укрытие. Поставили чайник – забежали обратно. Самое плохое, что воды становилось все меньше, и ее приходилось очень сильно экономить. Последние дни перед тем, как выбраться и уехать, воду перед кипячением процеживали, поскольку она было откровенно ржавой, коричневого цвета.
– Но хуже всего был холод, спрятаться от которого было невозможно, – вспоминает Виктория. – 8 марта температура на улице была минус 10, а в подвале минус 3 градуса. В воздухе стояли клубы пара от выдохов, спать приходилось, закутавшись в одеяла, и накрывшись всем, что есть. Но это все равно не помогало. Ни отопления, ни света в доме к тому времени уже не было. Связи не было тоже.
По словам Виктории, последним перестал работать МТС.
– Это случилось где-то 2 марта. Нас полностью отрезало от внешнего мира. Из источников информации у нас было только радио ДНР, по которому передавали короткие сводки. А когда связь появилась, примерно через две недели, до нас смогли дозвониться родственники из Петербурга и рассказали о том, что есть гуманитарный коридор в сторону России. Но есть ли коридор на самом деле, достоверно никто не знал. В новостях рассказывали одно, а люди говорили другое. Кто-то из попробовавших уехать возвращался и говорил, что никаких коридоров нет и все это неправда. А у кого-то получалось выбраться. Все пытались выбираться по-разному. Кто-то ехал проселочными дорогами, не зная, заминированы они или нет. Те, кто уже добрался до Бердянска или дальше, кидали весточку, что вот, сюда можно выехать.
В сторону Украины семья побоялась ехать: для этого нужно было пробираться через весь город. Поехали в сторону Бердянска, до которого было ближе. В тот момент просто хотелось уехать из-под обстрелов и оказаться в каком-то месте, где спокойно, говорит Виктория. Тем более в Петербурге их уже ждала ее родная тетя. И вот, получилось так, что родственники по маминой линии уехали в Россию, а по папиной – в Украину. Семьи разделились. Все недели, которые Виктория с мужем, ребенком, родителями и братом провели в убежище, о бабушке с дедушкой у них не было никаких сведений.
– О том, что они живы, мы узнали совершенно случайно, по одному из видео, отснятых волонтерами. Мы ведь все это время, что просидели в подвале, не знали, что с ними. Их многоэтажка находилась прямо рядом с блокпостом. И когда начались бомбежки, мы уехали ближе к центру, к родственникам. А бабушка с дедушкой с нами не поехали, остались у себя. Как они потом рассказали, снаряд попал в соседнюю с ними квартиру. Они чудом успели выбежать в последнюю минуту, потому что следующее попадание было уже в их квартиру, которая выгорела полностью вместе с паспортами и документами на машину. После этого они пришли в наш дом. Две ночи, закутавшись в одеяла, ночевали во дворе, в собачьем вольере. На нем металлическая сетка есть, которая хотя бы от осколков могла защитить в случае попадания снаряда поблизости. В этот дом тоже, в конце концов, попали три раза, полностью его разрушив, и тогда они тоже перебрались в подвал многоэтажки, – рассказывает Виктория.
Из Мариуполя семья выбиралась частями, на нескольких машинах, выбрав паузу между обстрелами. За своими пожилыми родителями отцу и матери Виктории пришлось возвращаться из России в Мариуполь еще раз, рискуя собственными жизнями.
– Когда мы уже ехали 23 марта, я не хотела сначала смотреть на то, что осталось от города, но потом, когда мы начали спускаться к морю, я открыла глаза и все увидела. Проезжаем мимо дома, там один подъезд стоит, а второй полностью разрушен, – вспоминает она.
В многоэтажку в глубине частного сектора, в подвале которой отсиживались Виктория и ее семья, за все время каким-то чудом не попал ни один снаряд. И стоящий рядом транспорт тоже уцелел. Очередным утром, когда не было стрельбы, они решили рискнуть. Сели в автомобиль и двинулись в ту сторону, где стояли российские военные. По словам Виктории, это был единственный более или менее безопасный маршрут.
В обычную легковушку набивалось по 8 человек. Дороги после обстрелов были просто ужасными, но колеса никто не проколол – повезло. Вдоль дороги очень много людей шли пешком – с какими-то вещами, детскими и инвалидными колясками. Картина была жуткая.
Вспоминая о своей жизни в Мариуполе – и до так называемой "спецоперации", и до 2014 года, Виктория замечает, что русскоговорящих никто в городе не притеснял.
– В принципе, весь город у нас разговаривал на русском языке. У меня, по крайней мере, среди родственников и друзей не было тех, кто разговаривал на украинском. Но в то же время я могу свободно разговаривать на украинском, хотя я училась в гуманитарном университете по специальности "филолог русского языка и литературы". Мы с мужем последние восемь лет ездим по всей стране. Спокойно жили и в Запорожье, и в Одессе. Но, если бы не все эти события, которые начались тогда в 2014 году, я бы вообще из родного города никуда не уехала, так и жила бы там. Я не хотела ни в Россию, ни в Европу, хотела быть поближе к семье, к дому. Мариуполь ведь был очень красивый, и, если бы не заводы, наверняка стал бы туристическим центром. А сегодня… Ничего назад уже не вернуть.
Сейчас семья Виктории в составе восьми человек с помощью родственников снимает квартиру в Петербурге и думает остаться в России. Муж Виктории по специальности повар, он хочет устроиться на работу сразу же после того, как будут оформлены необходимые документы. Сама она пока занята маленьким ребенком.
– Я ведь раньше в Питере никогда не была. Мечтала съездить сюда, посмотреть город. Не думала только, что эта мечта сбудется вот так… – говорит Виктория.
Сбежав от бомб в Петербург, молодые родители не думали, что их беды на этом не закончатся. Но из-за начавшейся войны они не успели получить в роддоме справку о рождении малыша, а без нее невозможно получить свидетельство о рождении. И вот с конца марта, практически с первых же дней своего приезда в Россию, их семья пыталась получить необходимый документ. Питерский ЗАГС выдать без нее свидетельство о рождении сразу же отказался. Виктория обратилась в комитет социальной политики Петербурга. Там им ничем не помогли, посоветовав решать проблему через суд.
Виктория послушно пошла в суд, где ей рекомендовали нанять юриста, а тот в свою очередь сказал, что для решения вопроса потребуется генетическая экспертиза стоимостью в 17 тысяч рублей, а само разбирательство может длиться до полугода. Все это время семья, лишившаяся буквально всего, не могла бы получить для малыша никакой помощи. Спасибо, что питерские волонтеры обеспечили ребенка подгузниками и детским питанием.
Рассчитывать на материальную помощь со стороны российского государства (соцобеспечение и медобслуживание) могут только те, кто подает документы на получение временного убежища, говорит секретарь правозащитного совета Санкт-Петербурга Наталья Евдокимова. Это все подробно прописано в федеральном законе "О беженцах" и постановлении правительства № 274 "О предоставлении временного убежища на территории Российской Федерации" от 9 апреля 2001 года. Если же у беженца документов нет, то тут появляется правовая коллизия. "В МВД вместо утерянных документов выдают справку, удостоверяющую личность. По таким справкам из Санкт-Петербурга можно пересечь границу с Эстонией или Финляндией, но по ней нельзя купить билет ни на поезд, ни на самолет. И получается, что права перемещения внутри России беженцы без документов фактически лишены. Эту проблему мы сейчас пытаемся решить, подготовили письмо в министерство по транспорту. У нас здесь граница рядом и мощное волонтерское движение развернуто, участники которого помогают людям доехать до границы на личном транспорте. А представьте, каково выбираться тем, кого вывезли, например, на Дальний Восток. Такие нюансы попросту не проработаны", – объясняет Евдокимова.
Отсутствие у ребенка свидетельства о рождении закрывает для него все возможности для предоставления и статуса беженца и любых льгот, говорит адвокат по семейным делам Марина Мастинская. "Человека как бы нет с юридической точки зрения. Факт того, что это ваш ребенок, вы тоже никак доказать не сможете. Может быть, вы его украли. Ни в садик, ни в школу ребенка вы тоже не устроите. Да, закон о беженцах предусматривает содействие в устройстве детей лица, признанного беженцем, в государственные или муниципальные дошкольные образовательные организации и общеобразовательные организации, профессиональные образовательные организации и образовательные организации высшего образования наравне с российскими гражданами, но он не отменяет требования иметь соответствующие документы, удостоверяющие личность", – говорит Мастинская.
Походив два месяца по чиновникам и судам, Виктория с мужем все же решили свою проблему. Без помощи российских властей. На их счастье, нашелся знакомый, который уезжал из Мариуполя в Россию. Он получил справку о рождении ребенка в местном роддоме и привез ее в Петербург. Все заняло неделю. Раздобыть необходимый документ на охваченной "спецоперацией" территории оказалось проще, чем в мирном городе на Неве.
Но у Виктории есть еще бабушка с дедушкой, паспорта которых остались в выгоревшей квартире, и вот они до сих пор не могут восстановить документы, без которых нельзя ни легализоваться в России, ни получить пенсию. Установление личности, по словам чиновников, может затянуться на те же полгода, и как решать эту проблему, никто не знает.
– Делается все максимально долго, и денег на это уходит много, – говорит Виктория. – Тем, кто решает вопрос через фильтрационные лагеря, справки делают почему-то быстрее. А здесь, на Римского-Корсакова (Управление по вопросам миграции. – СР), куда мы с мужем ездили, чтобы подать документы для получения разрешения на временное проживание, на улице просто толпа стоит. Из десяти окошек, когда мы пришли, работало только одно. Мы записывались на определенное время, а зашли только через полтора часа. И это единственное место на весь город, где принимают беженцев из Украины. Почему нельзя обратиться в какой-то другой отдел, я не понимаю. И анкету "Статус беженцев" мы не хотели оформлять, нам никакие льготы не нужны. Дайте только разрешение на работу, чтобы устроиться, и все, дальше мы сами.
Виктория и ее семья – не единственные беженцы из Мариуполя, оказавшиеся на Северо-Западе России. В апреле около 600 человек привезли в Ленинградскую область и разместили в пансионате "Царицыно озеро" в Тихвинском районе. Примерно в это же время около 400 беженцев из Мариуполя привезли в Псковскую область. Людей, вывезенных из разрушенного Мариуполя в Россию, размещают также в других российских регионах – например, в Ярославской области, в Таганроге и других городах.
