28-летняя Алена из Москвы несколько лет пыталась найти хоть какую-то информацию о своем прадеде, даже не зная его фамилию. Через годы поисков в архивах обнаружились документы, из которых стало ясно, как ее предки пострадали во время Большого террора и как в прошлом одной семьи отразилась вся трагическая история России 20-го века.
Текст: Окно
– Когда мне было семь лет, бабушка повезла меня в Питер, искать деда. Она не объясняла, почему решила поехать. Но мы не ходили там в Эрмитаж или смотреть фонтаны. Это все были какие-то окраины, промзоны, старинные застройки. Мне казалось, что мы участвуем в каком-то квесте по поиску мистического персонажа. Помню, мы ехали обратно, и я спросила бабушку: "А мы нашли его?" Как будто я могла этого не заметить, – рассказывает Алена.
Бабушка, вспоминает она, мало рассказывала о деде. Вскользь упоминала только имя – Олег Иванович Востряков и что родителей его репрессировали, и говорила про его вторую семью.
Но то путешествие в Петербург Алена забыть не смогла. И еще в детстве сама пыталась узнать хоть что-то о своем деде, не предполагая, конечно, что эти поиски когда-то откроют ей много семейных тайн.
Когда ей было 12 лет, она нашла в интернете документ с именем Олега Вострякова – это был некий инженерный патент.
– Собственно, на этот момент все закончилось. Я посмотрела, поняла, что ничего больше в сети о нем нет, и на время перестала искать, – вспоминает Алена.
Уже после смерти бабушки, разбирая семейные документы, они с мамой нашли свидетельство о смерти Олега Ивановича Вострякова, которое бабушке прислали по запросу из адресного бюро. Так Алена узнала, что ее дед умер в 2005 году. На свидетельстве был и его домашний адрес в Петербурге.
Алена возобновила поиски и обратилась в питерский МФЦ.
– Я тогда просто не поверила в это (что в МФЦ хранятся документы с 1925 года. – "Окно"). Я прихожу туда и говорю – вот у меня дед, его зовут Востряков Олег Иванович, посмотрите, пожалуйста, все, что вы про него можете найти в системе. Они спросили: "А вы вообще кто?" Я говорю, что внучка. Но в паспорте у меня, конечно, другая фамилия. Юридически он – посторонний мне человек, – рассказывает Алена. – Я говорила, что прадеда расстреляли, а девушка такие глаза сделала, словно не поверила, что такое с людьми бывает вообще.
Но тем не менее ей согласились помочь в поисках.
В базе данных нашлись три карточки об одном и том же человеке – Олеге Вострякове – но с разными отчествами и местами рождения. Один из Востряковых, записанный в документах, как Олег Васильевич, был из Ленинграда.
– Это был большой прорыв, – говорит Алена. – В том документе было указано имя матери дедушки – Валентина Вострякова.
"Враг народа"
Алена начала искать информацию про свою пробабушку – Валентину – и наткнулась на воспоминания петербурженки Инны Дмоховской, которая в возрасте 11 лет вместе с матерью – женой "врага народа" – оказалась в ссылке в Южном Казахстане.
Из воспоминаний Инны Дмоховской:
"Были другие драмы. Матери, имевшие малолетних детей, вообще потеряли их навсегда. Была такая ссыльная ленинградка Валя Вострякова. В Глинкове она работала портнихой, открыла мастерскую. Сонечка Тухачевская у нее занималась вышивкой. Однажды Валю и в ссылке арестовывали за отказ от срочного изготовления какой-то одежды. Вел ее пешком в райцентр Чаян за 35 км НКВДшник на лошади. Потом ее отпустили. Так вот маленькие сыновья Вали вместо ссылки попали в детдом, во время войны бежали. Младший так и потерялся, а старшего взяли в юнги, потом он учился и жил в Одессе. Валя нашла своего сына, одного из двоих, только через 20 лет, в 1958 г. От такого потрясения заболела раком и вскоре умерла. А ведь во время войны она добровольно ушла на фронт и дошла до самого Берлина. Вот она какая "враг народа".
Валентину Вострякову арестовали 16 декабря 1937 года, выяснила Алена позже в одном из архивов. После этого двоих детей "ссыльной ленинградки" действительно отправили в детский дом. Один из них и был тем самым дедушкой Алены, которого они с бабушкой пытались найти в Петербурге в ее детстве. Это все, что удалось выяснить тогда Алене про свою прабабушку.
Она также продолжала искать репрессированного мужа Валентины Востряковой – своего прадеда. Бабушка не помнила его фамилии, упоминала только, что она начинается на букву "К".
– Что-то типа Василий Канюхевич, – запомнила Алена с маминых слов.
Но поиски по этому имени долго время ничего не давали. И оставалось неясным, почему у сына Василия Канюхевича – Олега Вострюкова – оказалась не только фамилия по матери, но и другое отчество – Иванович.
"Пришли, забрали. И все"
– Однажды мой лучший друг прислал мне ссылку на сайте "Бессмертный барак" на интервью своей бабушки, репрессированной немки. На главной странице был алфавитный список репрессированных в годы Большого террора. Я без особых надежд начала смотреть все карточки на букву "К", а их было 315 536 штук, на предмет совпадений по критериям: Ленинград, инженер, расстрелян, поляк. Спустя несколько часов натыкаюсь на 100% попадание. Но фамилия не Канюхевич, а Коняхович. Неудивительно, что я не нашла ничего за предыдущие годы, – рассуждает Алена.
В одном из архивов, куда обратилась мама Алены, у самого Коняховича в домовой книге "обнаружился" сын с нужным именем и годом рождения – Аленин дедушка Олег. В домовой книге тогда он был еще указан под фамилией отца.
– Имя жены – Валентины Востряковой – тоже совпало с именем матери деда. И мы таким образом подтверждаем, что это он, – поясняет Алена.
По запросу семья Алены получила папку с личным делом Василия Коняховича из архива Петроградского университета (ныне СПбГУ). Среди документов сохранились анкеты, которые заполнял Коняхович во время обучения в университете, и его личное дело. Сначала в анкетах Коняхович везде указывал, что он украинец по национальности, и только в одном месте появилась информация о его польском происхождении.
Именно это, считает Алена, и стало причиной преследования ее прадедушки.
– Людей во время Польской операции просто расстреливали за то, что ты такой национальности или как-то связан с Польшей. Прадед работал инженером. И я думаю, что просто в какой-то момент к его руководству пришли, попросили список, условно, меньшинств, всех "ваших поляков", всех "ваших литовцев" и так далее. И они (руководители) выдали энкавэдэшникам список. Так что, скорее всего, никто ни в чем не разбирался. К нему просто пришли, забрали, и все. Энкавэдэшники тогда забирали одним днем, а через неделю человек уже похоронен в братской могиле, – говорит Алена. – Я уверена, что мой прадед ничего не совершал. Все знают, что люди, которые по 58-й статье осуждались, были ни в чем не повинны.
На сайте "Возвращенные имена" — электронном банке данных жертв политических репрессий в СССР — говорится, что Коняховича расстреляли по обвинению "в террористическом акте, направленном против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций (статья 58-8 УК СССР) 15 сентября 1937 года".
Приговор за шесть дней до этого ему вынесла специальная Комиссия НКВД, которая, по словам председателя правления международного общества "Мемориал" Яна Рачинского, существовала как раз для расправы с жертвами "национальных операций".
Только с 25 августа 1937 по 17 ноября 1938 года по "национальным операциям" были рассмотрены дела 346 713 человек, из них осуждены 335 513 и расстреляны 247 157 человек, то есть 36,3% всех жертв Большого террора. По сравнению с другими национальными операциями "польская операция" отличалась исключительным масштабом репрессий, а также их размахом и жестокостью. Расстрелянные поляки составляли 44,9% общего числа жертв всех национальных операций. Окончательное число людей, репрессированных в результате "польской операции", до сих пор неизвестно. По результатам исследований московского "Мемориала", репрессиям подверглись по крайней мере 139 835 человек, из которых приговорено к расстрелу не менее 111 091 человека, а 28 744 были направлены в лагеря.
Помнить не надо?
После многих лет расследования семейной истории Алена, как ей кажется, поняла, почему у ее деда – сына Коняховича – другое отчество, а в графе "национальность отца" написано "русский". Так в детском доме, по ее мнению, пытались скрыть его связь с "врагами народа".
Однако Рачинский полагает, что отчество и национальность в детдоме могли поменять и по другой причине.
– Это, скорее, следствия хаоса. Во всяком случае, распоряжений такого рода не было, а сотрудники детского дома такую инициативу проявлять вряд ли рискнули бы, – считает он.
Василия Коняховича и Валентину Вострякову реабилитировали Военным трибуналом Ленинградского Военного округа в 1957 году. На тот момент Коняхович уже 20 лет как был расстрелян. Прабабушка Алены умерла спустя два года после реабилитации.
Прадед по ее отцовской линии также стал жертвой репрессий. Он был кондитером, главой старообрядческой общины в селе Износки Калужской области. В 1930-е годы его раскулачили.
– И при этом вот сейчас снова пытаются максимально стереть память о репрессированных людях, – говорит Алена. – Людей могут задерживать за возложение цветов к памятникам жертвам политических репрессий, а потом предъявлять им какие-то обвинения в реабилитации нацизма. Государство глушит все инициативы, где люди хоть как-то пытаются восстановить историю, получить доступ к архивам и показать масштаб ужаса того времени. У нас сидят организаторы "Мемориала" (в феврале 2024 года сопредседатель правозащитного центра "Мемориал" Олег Орлов приговорен к двум годам и шести месяцам колонии. – "Окно"), у нас просто срывают мемориальные таблички "Последнего адреса". И государство как бы говорит нам: "Да, наши предшественники убили невиновных, а мы теперь считаем, что это нормально, и вам об этом помнить не надо, и извиняться мы за это не будем". Получается, что государство просто расписалось в убийстве, а дальше что?
