Медсестра Людмила, сотрудница НИИ травматологии и ортопедии имени Вредена, четвертый день держит голодовку: по ее словам, она почти три недели находится на карантине, но до сих пор не знает результатов своих тестов на коронавирус. О заражении коронавирусом врачей и пациентов центра стало известно еще 9 апреля: запертыми на карантин оказались около 200 медиков и 600 пациентов.
26 апреля в интернете появился ролик – Людмила, медсестра НИИ травматологии и ортопедии имени Вредена, рассказывает, что она осталась на карантине в 21-м отделении, чувствует себя плохо, качественной медицинской помощи не получает. Но больше всего Людмилу мучает неизвестность: она сдала уже пять тестов, но ей до сих пор не сказали результатов ни одного из них.
– Я нахожусь на карантине с 6 апреля, хотя официально он начался 9-го. Большая часть сотрудников уже переболели – одних отправили в больницу Боткина, других в 40-ю. Я лично сдавала анализ на коронавирус пять раз, ни одного результата нет, я сижу здесь и не могу понять – зараженная я или не зараженная. Кашель идет, грудина болит, врачи не смотрят – некому смотреть. Лечения вообще нет – ни персонала, на пациентов, нам ничего не дают – грубо говоря, святая вода. Я работаю на 21-м отделении, 9 апреля все мое руководство – старшая сестра, заведующая, два великолепных доктора – было увезено в Боткинскую больницу, и санитарочка с ними, пациентов тоже развезли по больницам, в основном в госпиталь ветеранов. После этого нас здесь оставалось пятеро, сегодня я осталась одна.
Корреспондент сайта Север.Реалии поговорил с Людмилой подробнее.
Мы впятером стали отмывать отделение, хотя были уже больные
– Я просила показать мне мои результаты тестов, мне ответили, что они проходят общим списком и они не могут показать. Двух пациентов перевели на другое отделение – они были прооперированы, нуждались в перевязках и прочем. А мы впятером стали отмывать отделение, хотя были уже больные, – санитарка и четыре медсестры. Мы все полностью вымывали – кровати, окна, тумбочки, отдавали в дезкамеру на обработку все постельные принадлежности – матрасы, подушки одеяла, сдавали в прачечную постельное белье, потом возвращали матрасы из дезкамеры, и тогда уже пришла какая-то служба и обработала отделение. 17 апреля забрали одну медсестру с пневмонией, 20-го еще двоих, и 26-го забрали наконец четвертую девочку, это вообще ребенок, 21 год. Она маленькая, худенькая, за нее мы все особенно переживали. Все мы работали до последнего – температуру больным мерили, бегали, градусники раздавали, уколы делали.
– А как вас лечили?
– Еще до закрытия на карантин, спасибо нашим врачам, которых от нас еще не перевели, нам был выдан арбидол. А потом еще добавился антибиотик лефлобакт, который применяется при лечении верхних дыхательных путей, пневмоний, бронхитов – это мы уже сами решили его пропить. Когда затемпературила вторая девочка, к нам пришла терапевт и назначила нам анвимакс – это обычный противопростудный препарат. 23 апреля меня и оставшуюся девочку перевели на другое отделение, потому что наше готовилось для приема пациентов как чистая зона. Туда опять пришла терапевт и написала нам, что мы должны принимать противовирусный препарат акрихин и еще один антибиотик – азитромицин. Ее назначения не были оформлены как положено, в истории болезни, раз мы заболели в закрытом стационаре. Нам ничего не оформляли, и последнюю медсестру отправляли в больницу не по истории болезни, а по эпидномеру. Это все равно как если вас из дома забирают – по номеру, под которым числится ваш анализ.
– И что это значит – что вам не будет никаких выплат как заболевшим медикам во время эпидемии?
Больных по коронавирусу мы не принимали, не готовились к этому, поэтому защиты у нас не было
– Может, и не будет, но, честно сказать, я сейчас уже не хочу никаких выплат, я хочу ясности. Если у меня нет коронавируса, хочу пойти к своей семье и видеть дома. А если есть… Не знаю, у меня боли в районе грудной клетки, кашель приступами, иногда лающий. Мое отделение сейчас не функционирует, мои сотрудники не работают. Больных по коронавирусу мы не принимали, не готовились к этому, поэтому защиты у нас не было. Вот уже во время карантина к нам врачи приходили в защитных костюмах – и терапевт, и инфекционист: в длинных бахилах, комбинезонах, очках, респираторах.
– Почему вы решились опубликовать такой отчаянный ролик с криком о помощи?
– Сейчас каждый закрыт на своем отделении, я сижу на чужом, даже из палаты не выхожу. Если бы мы еще были в своем коллективе, наверное, заведующий бы сказал – знаете, такая-то ситуация у нас, надо потерпеть примерно столько, а там будет видно. Но даже таких разговоров с нами никто не ведет. "До особого распоряжения", "До последнего пациента". И никаких действий руководства я не вижу ни по отношению к персоналу, ни по отношению к пациентам, у которых тесты дали положительный результат. На карантин отводится 14 дней, а мы, посмотрите, сколько сидим – уже скоро три недели будет, даже если от официальной даты считать. Вот я и решилась на голодовку: я хочу быть либо дома, либо при деле на работе. Сроки карантина кончились, по идее, нас должны хотя бы начать отпускать домой, но этого нет, мер никаких не предпринимается – видимо, не справляются. Но если они сами не справляются, наверное, можно обратиться за помощью – к другим медикам, другим больницам, но я этого не вижу. Если бы нам на помощь пришли другие специалисты, может быть, мы быстрее встали бы на ноги?
– Как вы себя чувствуете?
– Я уже четыре дня лежу, ничего не делаю, и сейчас я чувствую себя намного лучше, чем тогда, когда я работала в заболевшем состоянии. И как же мне было плохо в четверг – вот с четверга, с обеда я тупо лежу на кровати, и мое состояние тогда и сейчас – это небо и земля.
– А вы не боитесь, что ваше состояние ухудшится из-за голодовки?
– Я таким манером просто хотела обратить на себя внимание руководства – чтобы оно либо меня к себе позвало, либо ко мне пришло и просто поговорило, рассказало, какие у меня анализы и что будет дальше. А то я лежу целыми днями на чужом отделении – и не работаю, и домой не иду.
– Сейчас появилась информация, что людей из института Вредена начали отпускать – то есть процесс все-таки пошел.
– Но не до конца же он пошел, у нас еще куча больных.
– А больничный у вас есть?
Все сотрудники переносят болезнь на ногах и работают – потому что некому работать
– Какой больничный? Ни у кого его тут нет, и все сотрудники переносят болезнь на ногах и работают – потому что некому работать. Вот тот персонал, который увезли в больницы на скорой, у них уже есть больничные, правда, не у всех, но пока они были тут и работали больные – ничего не было. И оформили их как обычных заболевших, а не как врачей, заболевших на рабочем месте.
– А почему так делается, как вы думаете?
– Не знаю. Может, боятся, что придется платить людям какие-то деньги, которые обещал президент, но людям уже и деньги не нужны – здоровье бы вернуть. Может быть, если бы позвали бригаду медиков на помощь – они помогли бы справиться с тем, с чем тут никогда не сталкивались, и не дай бог, чтобы еще кто-то столкнулся. Ведь есть такая возможность – почему не попросить помощи? Получается, что они отвечают за жизни людей, которые здесь находятся, а сделать ничего не могут.
Сотруднику другого отделения, пожелавшему остаться неизвестным, ситуация в институте имени Вредена видится не в таком мрачном свете, но он предполагает, что хуже всех пришлось именно 21-му отделению, где находится Людмила.
– Наверное, на этом отделении все так сложилось, потому что они первые приняли удар, у них были тяжелые больные, а нам уже достался более легкий вариант. Но все равно людям очень тяжело морально, что приходится сидеть здесь так долго. Почему не приглашают никакой помощи извне? Мы понимаем, что если пригласим кого-то из внешних, он сядет тут вместе с нами.
Нам еще повезло, что мы не полегли одномоментно: если бы лежал весь персонал, мы бы не могли помочь друг другу
Нам на нашем отделении еще повезло, что мы не полегли одномоментно: если бы лежал весь персонал, мы бы не могли помочь друг другу. Почему карантин длится дольше обещанных двух недель – возможно, имеются в виду совершенно определенные указания в военной системе: не снимать карантин до последнего пораженного. Именно от него отсчитывается инкубационный период – и только когда он пройдет, людей выпускают. Нам очень тяжело, мы тут заперты все вместе, и врачи, и пациенты, но мы стараемся сохранить лицо. Что там на других отделениях, мне трудно судить – мы же не выходим из своего инфекционного бокса. Но все же мы знаем, что где-то есть очень высокий градус напряжения. Тут многое зависит от самих сотрудников и от пациентов – как они воспринимают ситуацию. Роспотребнадзор распорядился, что можно выпускать людей, у которых два отрицательных анализа. Вот уже начали выпускать потихоньку, по одному, по два человека с отделения.
О заражении коронавирусом врачей и пациентов в НМИЦ имени Вредена стало известно 9 апреля: запертыми на карантин оказались около 200 медиков и 600 пациентов. Исполняющий обязанности директора НМИЦ Андрей Черный сообщил, что в институте созданы два "чистых" отделения для пациентов, у которых коронавирус не обнаружен, оттуда людей начинают постепенно выписывать. По всем телефонам, указанным на официальном сайте центра, включается автоответчик, который просит "сидеть дома" и "беречь себя". Замдиректора по общим вопросам Василий Вальский, которому удалось дозвониться, услышав вопрос корреспондента Север.Реалии про медсестру, ответил, что комментариев не будет.
