39-летняя Олеся Зябко родила дочку в тюрьме. Сейчас она с четырехмесячной девочкой находится в больнице, но сотрудники ФСИН уговаривают ее отказаться от четырехмесячной Есении, поскольку в колонии-поселении нет места для мам с детьми. В отсрочке наказания до 14-летия ребенка суд ей уже отказал.
Олеся – одна из тысяч женщин, осужденных за наркотики. Сама употребляла и приторговывала по мелочи среди знакомых, ради денег на дозу, как делают в этой среде очень многие. Система хорошо известна: правоохранителям нужны “палки”, отчетность – и такие наркозависимые, как Олеся, периодически садятся на 8–10 лет, пока крупные наркоторговцы гуляют на воле. Олесю осудили на 7,5 лет, пять из них она уже отсидела. Поскольку в колонии общего режима проявила себя хорошо, то ей смягчили режим – перевели в колонию-поселение в Княжево Ленинградской области. Там она встретилась с Валентином, вскоре ставшим ее мужем, четыре месяца назад у них родилась Есения.
Валентин недавно освободился по УДО, Олеся с Есенией находятся в Республиканской инфекционной больнице, но назад в колонию-поселение их вдвоем уже не примут.
Хотя осужденные женщины по закону имеют право не разлучаться с детьми до трех лет, сотрудники ФСИН уговаривают Олесю написать отказ от Есении, пугая тем, что ей с младенцем будет трудно выдержать этап до Красноярска, а везти их придется именно туда: колонии-поселения, где могут находиться матери с детьми, ближе Красноярска нет. У Олеси есть еще двое старших детей; когда ее посадили, ее мама смогла оформить опекунство и забрать их к себе – теперь они все, мама, дети и муж, навещают ее в больнице два раза в неделю.
Ехать в поселок Металлострой долго, больница, где лежат Олеся с дочкой, стоит на берегу Невы. Глухая дорога, асфальт наполовину сошел, обнажив булыжник царских времен. Но сама больница выглядит чистенько, на проходной с посетителями разговаривают приветливо, а при входе в палату сразу видно, что двум женщинам с маленькими детьми здесь должно быть неплохо – и кроватки, и столики пеленальные есть, и ванная – помыться и постирать.
Но вид покоя и комфорта обманчив. Вряд ли кто-то будет радоваться, узнав, что у него гепатит, а вот Олеся только благодаря своей болезни может оставаться с маленькой Есенией: пока длится лечение, они живут здесь, а когда оно закончится, об этом Олеся боится и думать, после того как суд отказал ей в отсрочке наказания до достижения ребенком 14 лет.
– Судья мотивировала свой отказ тем, что я бывшая наркоманка, раньше употребляла, и я не заслуживаю освободиться и воспитывать своего ребенка. Они решили, что раз у меня есть муж, то он может воспитывать ребенка – а он сам только что освободился. Он занимается грузоперевозками, у него с сестрой свое ИП. И вот, если он бросит работу – на что он будет жить? Это их не волнует.
Олесе повезло: ее хорошо приняла семья мужа.
– И мама готова помогать, и сестра, нас все ждут, а нам никак не освободиться. И старшие дети ждут – Андрею 18 лет, он в техникуме учится, – рассказывает Олеся. – Кристине 11, и она не знает, что я попала в тюрьму. Когда меня забирали, она была совсем маленькая, ей сказали, что мама поехала лечить голову. Но она запомнила, что на меня надели наручники, и теперь все пристает к бабушке: ведь у мамы нет наручников, почему она не может к нам приехать?
Но прокурора положительные характеристики не убедили: он напирал на ее прошлую наркозависимость
В постановлении суда говорится, что Олеся “за время нахождения в учреждении (больнице) режим не нарушала, проявила себя аккуратной, заботливой матерью, эмоционально привязанной к ребенку”, что суд учитывает “положительные характеристики Зябко О. Н. по месту отбывания наказания, нахождения на лечении; наличие у осужденной 9 поощрений и отсутствие взысканий; ее семейное положение…” Но прокурора положительные характеристики не убедили: он напирал на ее прошлую наркозависимость и то, что она дважды срывалась после лечения.
– Началось все в конце 90-х, тогда на это мода была, это считалось как бы круто – наркотики попробовать. У нас была компания, ну и попробовали. Я дважды лечилась, но потом встречала какого-нибудь старого знакомого, и все начиналось сначала, – вспоминает Олеся. – Это у многих так бывает, даже у тех, кто уже несколько лет не кололся, поэтому врачи и говорят: героин умеет ждать.
– А действительно, где гарантия, что вы и сейчас не сорветесь – встретите опять кого-нибудь…
– Нет, уже некого встретить – из нашей компании кто-то по-настоящему вылечился, они уверовали в Бога и стали другим людьми, кто-то сидит, а многие уже и лежат – на два метра ниже. Ну, и потом, я ведь не вернусь на старое место, я буду жить с мужем.
Решение суда об отказе в отсрочке наказания до достижения ребенком 14 лет Зябко будет обжаловать. И параллельно подаст ходатайство о смягчении режима – чтобы жить не в колонии, а регулярно ходить отмечаться в полицию.
Если не давать людям шанса, как же они тогда встанут на ноги?
– Что бы в суде ни решили, ребенка я не отдам, даже отцу. Ребенку сейчас нужна мама. У папы-то и детей никогда не было – что он с ней делать будет – смотреть, как на икону? – спрашивает Олеся. – Я знаю, как это делается – всем женщинам говорят: пиши отказ от ребенка, отдавай в дом малютки. Некоторые, когда освобождались, забирали оттуда детей, но многие дети так там и оставались. Я никаких собственноручных отказов писать не буду. Вообще, все были удивлены, что суд мне отказал, после того как я столько отсидела. Я же не убийца какая-нибудь, а что наркозависимая – так у нас полстраны таких, и что теперь – никому шанса не давать, даже если человек сидит и шестой год не употребляет?
Несмотря на то что Есении уже четыре месяца, она ни разу не была у педиатра.
– Муж нас прописал, полис нам сделал, но приехать мы никуда не можем. И положенное пособие на ребенка тоже не можем получить. Муж поехал оформлять документы на себя, а ему сказали: нужен мой паспорт, и вообще, хотят видеть жену. Говорят – вот если бы жена умерла, то сразу бы ему оформили все документы: и пособие, и детскую карту. Мы им предоставили все справки, рассказали, что я нахожусь в тюрьме, но все равно нет. И теперь, если мы до конца декабря все не оформим, эти деньги пропадут.
Всего, по данным ФСИН России, в 2018 году в российских колониях отбывали сроки 45 тысяч женщин. На всю страну 46 женских колоний и всего 13, где есть места для женщин с детьми (в 2017 году за решеткой было 308 беременных и больше 500 женщин с детьми до трех лет). В Петербурге нет своего дома ребенка при колонии и при СИЗО, и родивших осужденных женщин везут во Владимирскую область. Или вообще в Красноярск, если до родов она, как Олеся Зябко, отбывала срок в колонии-поселении, именно в Красноярске находится единственная такая колония на всю Россию.
Леонид Агафонов, автор проекта "Женщина, тюрьма, общество", считает, что давать такие огромные сроки обычным наркопотребителям нельзя.
Беременной Шавенковой суд дал отсрочку на 14 лет, а в 2015 году освободил от наказания по амнистии, она не сидела ни дня
– Их обычно берут с двумя дозами – для себя и еще кого-то, и это уже распространение, а на самом деле это, конечно, просто употребление. И давать такие огромные сроки за это – дикость. Олеся отсидела в колонии пять лет, потом попала в колонию-поселение, ну, и мы видим – даже в тюрьме бывает любовь. То есть у нее началась новая жизнь, прекрасные отношения с семьей, все ее навещают. А если ее отправят под Красноярск, легко ли будет к ней приезжать? При этом все мы помним нашумевшее дело 2009 года, когда дочь иркутской чиновницы Анна Шавенкова сбила на своей машине двух сестер Пятаковых, одна из которых погибла, другая осталась инвалидом. Тогда беременной Шавенковой суд дал отсрочку на 14 лет, а в 2015 году освободил от наказания по амнистии, в результате она не сидела ни дня.
В апреле 2020 года Олеся сможет подать на условно-досрочное освобождение, но Агафонов сомневается, что ее отпустят. Пока она с младенцем в больнице – и это единственное место, где мама с дочкой могут находиться вместе, хоть и в подвешенном состоянии.
Самый простой способ для системы – избавиться от ребенка, тогда он не будет портить статистику
– Прокуроры и судьи не располагают квалифицированной информацией о положении осужденных женщин с детьми, к тому же они никогда не привлекают экспертов. То есть люди, берущие на себя ответственность за жизнь женщины и ребенка, рассматривают только женщину, а ребенка не имеют в виду вообще. Самый простой способ для системы – избавиться от ребенка как от лишнего нахлебника, тогда он не будет им мешать, портить статистику. Если к ним поступает беременная женщина, ей сразу предлагают сделать аборт – если позволяют сроки, мол, не надо губить ребенку жизнь в тюрьме. А аборт, стало быть, – это не губить жизнь. Они только так и умеют решать проблемы.
Осужденных женщин вообще нельзя увозить из их региона, особенно с детьми – надо, чтобы их постоянно навещали мамы, бабушки, мужья, сожители, это позволит им быстрее вернуться к нормальной жизни, убежден Агафонов. Олесю сейчас навещает семья, правозащитники, детские фонды, например, фонд “Врачи детям”, ассоциация E.V.A. Помогает и благотворительный фонд “Свеча”. По словам директора фонда Марии Яковлевой, к ним обратился за помощью муж Олеси, Валентин.
Это просто ужасно, что суд ей отказал в отсрочке
– Он нас попросил походатайствовать за них обоих – что мы берем их на социальное сопровождение в случае, если им дадут освобождение: ему условно-досрочное, а ей отсрочку. Что было бы логично: а куда девать ребенка в тюрьме? Это просто ужасно, что суд ей отказал в отсрочке, это неправильно – у нас вообще много неправильного в системе ФСИН.
Адвокат Виталий Черкасов, ранее уже работавший с проектом “Женщина, тюрьма, общество”, говорит, что хотя по закону Олеся может находиться с Есенией до трех лет, но на деле их могут разлучить.
– Правоприменительная практика такова, что администрация учреждения ФСИН не хочет отягощать себя этапированием женщин, родивших в тюрьме, туда, где они могут содержаться вместе с детьми. И бывает, что администрация колоний заставляет женщин писать отказ от новорожденных детей. Тут нужно уповать на апелляцию, на то, что суд высшей инстанции будет более гуманным, более объективно отнесется к тем положительным характеристикам и поощрениям, которые у нее есть. Но многое зависит и от прокурора. Когда мы освобождали из тюрьмы онкобольных женщин, тут и закон был на нашей стороне, и заключение медицинской комиссии, и всем было очевидно, что у человека остались считаные месяцы жизни, но при этом на выездном заседании в тюремной больнице прокурор, не смущаясь, говорил: она осуждена по тяжкой статье, пусть отбывает наказание, у тюремной больницы есть все возможности для оказания медицинской помощи. Хотя все прекрасно знают, что ничего там нет. Так и здесь – положительные характеристики ничего не стоят, если прокурор против.
Если в развитых странах стараются думать о реабилитации человека, попавшего в тюрьму, то в России считают, что если попал в тюрьму, то должен страдать, а если у тебя ребенок, пусть и он страдает вместе с тобой. Это говорит о недостатке гуманизма в стране в целом, считает Черкасов, а не только в тюремной сфере.
