Я уже забыла, как это – выползать из вагона с тяжелым чемоданом на низкую платформу по почти вертикальной лесенке. Потому что катаешься из Петербурга в Москву и обратно, где все ровно и удобно, а жизнь – она другая на самом деле, и твердая пристань далеко не везде подставлена прямо под ноги. Когда ты становишься отпускником эпохи ковида, путешествующим по родной земле, обретаешь эту землю прежде всего в виде платформы, на которую не так-то легко соскочить. А когда соскочил, вернее, перевалился кое-как, то это только начало. Вот, например, в славном городе Шарье платформа оказалась из песка и камней, и не потому, что работы ведутся, а просто асфальт распался, исчез, испарился, вези свой чемодан на колесиках, как хочешь.
А когда, насладившись Шарьей, садишься в поезд Новокузнецк – Петербург, чтобы доехать до Вологды, оказывается, что платформа на четверть короче поезда, и всех "в целях безопасности" пропускают через один вагон: толпа, крики, возмущение, долгое продирание с вещами через несколько вагонов до своего места. Уф. Справедливости ради, поезда попадаются чистые, с приличной вентиляцией, вежливыми проводниками, и еще начальник поезда, одетый с иголочки, обходит все вагоны и у каждого спрашивает, всем ли он доволен, чисто ли в туалетах, не нахамил ли, часом, проводник.
На улицах Вологды
Вологда хороша. Храмы большевики, конечно, зачистили, поэтому главная площадь пустынна, не спасает ни Ленин, ни белая двойная стела жертвам революции, которую вологжане прозвали "зубом". По городу нас водил человек, влюбленный в Вологду, он с гордостью рассказывал, что Иван Грозный хотел сделать ее столицей и уже заложил кремль больше московского, но когда с новенького собора ему под ноги упал кирпич, царь обиделся и больше в Вологде не бывал. А собор велел разобрать и построить заново – раз уж кирпич-то упал. Ну, вологжане купола, конечно, сняли, потоптались, почесали в затылках, подождали несколько лет, купола обратно надели и доложили царю, что собор заново построен. Вот это по-нашему, я считаю – начальство дурит, а жизнь потихоньку его дурость выправляет. Где можно, конечно.
"А вот это позор Вологды", – вздыхает наш провожатый, указывая на длинное грязно-желтое здание, общежитие для преподавателей. "У меня там много знакомых, там сплошь кандидаты наук живут, университетские преподаватели, – объясняет он. – Там один туалет в конце коридора и один душ, и живут они так десятилетиями – с семьями, с детьми, сколько я их ни встречаю, ничего не меняется. А теперь еще наш педвуз с университетом слили, это вообще беда, филфак совсем захирел, в руководстве технари, они вообще не понимают, зачем нужны филологи. Я видел списки, по всей стране почему-то именно педагогические вузы уничтожаются".
На улицах Вологды. "Резной палисад"
Напротив общежития – парк, очень симпатичный, с памятником букве "о" – вологжане же окают. Неподалеку на травке памятник открытой двери – намек на местное гостеприимство. Около них гуляющие обожают сниматься, хотя, честно говоря, большим художественным достижением эти чугунные затеи не являются. Рядом древние соборы дивной красоты, чудесные деревянные дома с резьбой, но странно, никто на их фоне не позирует, все бегут к букве "о" и двери – прикольно ведь. Еще прикольнее сняться у чугунной писающей собаки, задравшей лапу перед памятником первому в городе газовому фонарю, но эта радость подальше, на набережной. Между "о" и дверью катает детей очень грустный пони с чудовищными "ангельскими" крыльями на спине, это, боюсь, чисто вологодское изобретение.
Пони в парке Вологды
Правда, выйдя на меланхолическую речку Вологду, весь этот китч сразу забываешь, такие прекрасные виды открываются. Хотя сама набережная… Два года назад об нее было сломано немало копий – и жители, и специалисты не хотели, чтобы ее закатывали в сплошной бетон, инкрустированный булыжником. Конечно, никого не послушали, всю прежнюю дренажную систему похоронили, какие-то странные трубы торчат тут и там, но удивляет не это – когда у нас людей-то слушали, в конце концов. Удивляет то, что на всем протяжении набережной никто не догадался сделать ни удобной дорожки для гуляния, ни одного спуска к воде и ни одной скамейки. Как будто все грандиозное благоустройство делалось не для людей, а как-то само по себе. Никто не подумал, как хорошо будет здесь прогуливаться с детьми, с собаками, как чудесно посидеть, глядя на реку. Нет, конечно, мальчишки с удочками спускаются к воде, кому-то удается примоститься на краешке бетона, но согласитесь, все же это странно – благоустроить реку в центре города и не предусмотреть дорожек и скамеек.
На реке Вологде. Набережная
Вообще-то вологжанам здорово удаются клумбы, но там, где их нет, буйствует лебеда, полынь и лопухи – вот не доходят руки покосить всю эту вольницу, и все тут. В Эстонии доходят, в Латвии доходят, в Литве не увидишь некошеных обочин даже в деревнях, а тут… Загадочная русская душа как будто культивирует бурьян – только отойди на сто метров от смотровой площадки, куда подъезжают автобусы с туристами, – и все, кривые заборы, полегшие веерами, крапива, развалины, трубы, торчащие из самых неожиданных мест.
Это я все не для того, чтобы обидеть Вологду, – нет, то же самое нам встретилось и в Костроме, не говоря уже о Шарье, и даже местами в Ярославле, хотя он выглядит гораздо наряднее и живее. Все эти города прекрасны – широкие улицы, гостиные дворы, церкви, многие из которых восстанавливаются, но везде как будто разлит тонкий дух энтропии, какого не встретишь у европейских соседей: только отвернулся – и угол дома осыпался, моргнул – и дорога пошла колдобинами, недоглядел – и за спиной все заросло колючками.
Вологда. Улица рядом с центром
Да, вот еще о церквях. Восстанавливаться-то они восстанавливаются, но иногда думаешь – лучше бы не трогали, целее будет. Приехали в ярославский храм Иоанна Богослова в Коровниках – а музей закрыт. Храмовый комплекс обнесен строительным забором, но где-то сзади ворота все же не заперты. Вошли – никого, тишина. Вспомнили объяснения музейщиков по поводу многих храмов, в которые, как только их передали Церкви, стало не попасть. Но мы туда проникли, а как – не скажу, чтобы не подводить никого из местных.
Ярославль, храм Иоанна Богослова в Коровниках
В галерее храма прекрасный музей, но он больше не действует, куда денут экспонаты, неясно. Но это еще полбеды, настоящая беда внутри, под лесами. В храме сохранились фрески XVII века, и прекрасно сохранились – это великое наследие, которое, кому бы этот храм ни передавали, принадлежит всем – христианам и мусульманам, буддистам и последователям Летающего Макаронного Монстра, верующим и не верующим, гражданам России и всего мира.
Ярославль, фрески храма Иоанна Богослова в Коровниках
Такие фрески не бывают слишком яркими, они пишутся темперой по влажной штукатурке, цвета у них благородные, приглушенные и безупречным вкусом старых мастеров, и временем. Кое-где небольшие фрагменты утрачены, но реставраторы всего мира давно договорились о том, что ничего дописывать и переписывать нельзя – можно только расчищать поздние наслоения, там, где они есть, и бережно сохранять все оставшееся. А осталось, повторяю, почти все. Но РПЦ, получив этот храм, наплевала на сохранение мирового наследия: к правой стене уже прилажены леса, и драгоценные фрески переписываются – яркими красками и с золотом. Деньги, по словам сторожа, московские, работники местные.
Ярославль, храм Иоанна Богослова в Коровниках. Фрески XVII века переписывают
При виде этого варварства хочется рвать на себе волосы. Я хочу спросить руководство РПЦ, а также министра культуры, потакающего уничтожению бесценных фресок, – чем эти действия отличаются от действий талибов, уничтоживших в Афганистане статуи будды, и ИГИЛ, взорвавших древние дворцы и храмы в Пальмире, Нимруде, Мосуле? (Обе организации запрещены в России как террористические. – С.Р.) Мне кажется – ничем. Потому что, с точки зрения иерархов Церкви, это обновление фресок, а с точки зрения всех, кто хоть что-то понимает в искусстве, это их уничтожение. Храм стоит на берегу Волги в малолюдном месте, зуб даю, что на службы никто сюда не пойдет и место это будет пусто – если не остановиться немедленно и не сохранить оставшееся для тех, кто готов ехать сюда издалека, чтобы благоговейно постоять под цветными сводами, а потом тихо выйти преображенными и наполненными красотой.
По счастью, на вологодской земле мы такого не видели – росписи в храмах вологодского кремля не тронуты, а уж над фресками великого Дионисия в Ферапонтове музейщики просто трясутся, и великое им за это спасибо.
Ферапонтово. Ферапонтов-Белозерский Богородице-Рождественский Мартинианов монастырь
И температурный режим сохраняется, и бахилы выдаются, все честь по чести, хочется суеверно переплюнуть через плечо – не сглазить бы. Но вообще-то Ферапонтово – таинственное место: приехать туда из городка Кириллова можно только на такси, выехать – тоже как знаешь. Местные жители сообщили нам, что автобус ходит раз в неделю, по понедельникам, нам удалось уехать в Вологду только с помощью бла-бла-кар. Спрашиваешь людей: а как же вы так живете, ведь и в поликлинику надо, и в магазины – они только руками разводят: так и живем, привыкли уже. А село, между тем, не маленькое.
В Кириллове автобусы ходят, и вообще, городок, выросший вокруг знаменитого монастыря, просто чудесный, хотя бурьян и здесь никто не отменял, но это (см. выше) общая примета. А вот что нас по-настоящему порадовало, так это памятник павшим во время Великой Отечественной войны – мемориал "Родина-мать" в окружении плит с именами погибших горожан. Фигура Родины-матери на удивление не пафосная, никаких у нее венков и трагических жестов – просто пожилая женщина в платке, стоит над могилами своих сыновей, посмотришь на ее лицо – и мурашки по спине побегут. Замечательный памятник, особенно он нам глянулся по контрасту с десятками стендов "Победа! Берлин взят!", стоящими на Аллее культуры в Костроме. И в Ярославле, и в Костроме люди говорили нам, что работать негде, заводы стоят, но все же в Ярославле Берлин на каждом шагу не берут, а вот в Костроме бурьяна побольше, и там, видимо, начальство считает, что без этого граждане совсем захиреют. А что от балкона на доме, где Островский останавливался, остались одни кружевные перила, так это пускай, победные плакатики важнее.
Так вот, полезла я в интернет, чтобы узнать авторов кирилловского мемориала (скульптор Е.А. Гендельман и архитектор А.Л. Богомолец, 1982 год), – и на тебе: оказывается, мемориал хотят переделать, чтобы фигура матери стояла на фоне круглой металлической стены, на которой будут имена погибших, а плит с надписями не будет вообще. Поразительное дело – как только найдешь что-то хорошее, так выясняется, что его надо спасать. Кирилловцы и спасают – возмутились, закричали: не трожь, а чиновники им в ответ: но нам же деньги выделили! Это ведь их единственная логика. Горожане им советуют деньги на благоустройство пустить, проект пока приостановлен, ожидаются слушания, все как всегда. Посмотрим, чья возьмет, но очень не хотелось бы, приехав сюда в следующий раз, застать на этом тихом и благородном месте дурацкий железный барабан и другую гранитную тетеньку – а в том, что она будет хуже, сомнений почему-то не возникает.
Еще из хорошего – вологодский Дом актера. С какой любовью они о нем говорят, какие цветы вокруг сажают, как старательно косят вокруг. Видно, что они облизывают этот деревянный домик, этот клочок земли, потому что любят и считают его своим, а не потому, что дядя им выделил деньги. Видимо, только тогда борьба с бурьяном – бурьяномахия – увенчивается успехом. Но как его победить за оградой этого дома, никаким мудрецам пока и не снилось.
Софья Рогачева – журналист
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции