Юрий Вульф больше семи лет занимается сохранением памяти о жителях блокадного Ленинграда. Все началось с книги об истории его семьи – "Память и имя родных моих". "Я взялся написать эту книжку, чтобы восстановить историю жизни моего отца, потому что я то ли его не слушал, то ли он мне про войну просто не рассказывал", – вспоминает Юрий Исаакович. Корреспондент Север.Реалии выяснила, как личная история стала очень большим делом и почему мы не можем говорить "никто не забыт, ничто не забыто".
Юрий Вульф у себя дома
Его отец был ополченцем на Карельском фронте, после ранения попал в госпиталь, где начал писать дневники, которые потом были опубликованы в книге его сына, а теперь хранятся в одном из архивов Петербурга.
Страница из фронтового дневника отца Юрия Вульфа
– Он писал их, лёжа в госпитале, потому что на фронте нельзя было дневники вести вообще-то, ничего нельзя было на фронте, только воевать и умирать.
Во время работы над своей родословной Юрий Вульф изучал домовые книги и видел "десятки, сотни имён людей, у которых против их фамилий стояла запись: умер". Он решил, что это люди, погибшие в блокаду, и начал искать информацию о них.
Начал с жителей своего родного дома на Конной улице. В списке погибших оказалось больше сотни имён: 17 убитых на фронте, 17 пропавших без вести и 109 человек, не переживших блокаду. Позже он нашёл ещё 16 фамилий.
– Может, там кто-то ещё был, но поиски были закончены, – говорит Юрий, – и о об этих людях всё, что можно было найти, было найдено.
Всего в доме на Конной, 10, умерло в блокаду 125 человек, из них 24 ребенка. Юрий Исаакович дополнял уже существующие Книги памяти записями из архивных домовых книг. Вот как это происходило.
Дети Конной, 10
– В Книге памяти написано дословно: Иванов Иван Иванович, 1930 г. р., дата смерти: 1941 год. Место захоронения: Пискарёвское кладбище или место захоронения неизвестно. Всё. В домовой книге было записано: работала поваром в столовой, приехала из деревни такой-то. Это всё, что было. Потом я ещё использовал возможности интернета, чтобы что-то об этих людях найти. Находились их родные, вдобавок, которые каким-то образом где-то прочитали про эту книгу, увидели своих родных в ней.
Так Юрий Вульф познакомился с Людмилой Веселовой, которая пережила блокаду, будучи ребёнком. Её дочь Татьяна прочитала книгу "Конная, 10. Память и имя" и позвонила автору. Оказалось, Людмила на тот момент ещё была жива.
– Её история больше всех запала мне в душу. В книжку она не попала, потому что я узнал о ней позже, – говорит Юрий.
Семья Веселовых жила в одной из комнат коммунальной квартиры на Конной, 10. Младшая сестра Людмилы Люба погибла первой. Она родилась незадолго до начала войны и умерла через месяц жизни в блокадном городе – в октябре 1941 года.
– Новорождённая девочка открыла счёт смертям жителей Конной, 10. А уже в декабре умер её семилетний брат Женя, – говорит Юрий.
По воспоминаниям Людмилы, старшего ребёнка в семье, известно, что перед смертью мальчик попросил еды. Мама отдала ему последний кусочек хлеба. Женя умер, зажав его в ладони.
В январе умерла пятилетняя Лида. Через месяц не стало и матери четверых детей Александры Павловны.
Выжила одна Людмила, по словам ее дочери "девочка не сразу поняла, что осталась одна, и ещё долго лежала с мёртвой мамой в одной кровати".
Люда Веселова с братом Женей перед войной
Люду отправили в распределитель, где её ошпарили кипятком, после чего она два месяца провела в больнице. Потом ее отвезли в детский дом города Мышкина Ярославской области.
Людмила Веселова после войны, ей 19 лет, а на вид – 13
– У меня есть фотография, где она маленькая – детский дом, 1942 год. Они там сидят, совсем малыши. Ну как, она там на самом деле уже только по виду малышка. 10 лет ей там, конечно, никто не даст, на вид ей там лет шесть, не больше. Маленькая. Метр сорок девять. Ещё есть фотография, где она после войны вернулась в дом своей тёти Марьи Павловны. Моей маме там на вид лет 13, а на самом деле ей тогда уже 19 было, – рассказывает дочь Людмилы Татьяна.
Возле дома 10 на Конной улице стоит стенд, посвящённый Веселовым. Напротив – экраны, по которым уже пять лет идет бегущая строка – имена, даты рождения и смерти, профессии, места захоронения жертв блокады. Стена памяти была открыта в 2018 году. Идея Юрия Вульфа увековечить имена блокадных жильцов дома на Конной, 10, осуществилась при поддержке составителя "Ленинградского мартиролога" Анатолия Разумова, который считает, что списки умерших в блокаду и погибших от репрессий должны быть вывешены в парадных всех старых домов города.
Юрий Вульф у мемориала поливает цветы
У Юрия Вульфа есть аудиозапись, в которой звучит каждое из имён, появляющихся на экране – их почти 630 тысяч. Это больше, чем население всей Республики Карелия на 2023 год.
– Чтобы прослушать этот аудиофайл, надо 5 месяцев, если слушать 24 часа в сутки, – говорит Юрий.
В январе этого года на акции "Живые голоса" 13 тысяч школьников произнесли не только эти имена, но ещё 32 тысячи, которые стали известны позже.
– А откуда эти новые имена?
– Списки составлялись по паспортам. Когда человек умирает, идут к домоуправу и говорят: "Люся вчера померла, вот паспорт". И Люсю снимали с довольствия, – объясняет Юрий Вульф. – Её комнату опечатывали, и эта смерть, как и сейчас, регистрировалась в органах ЗАГСа. И на основании этих документов через 40 лет после Победы начали писать Книги памяти. В 1998 году первый том вышел. Имена появились. А есть люди, чьи паспорта были выброшены, в домовую книгу их записали, а в Книгу памяти нет. Так вот эти имена дополнили список.
Энтузиазм Юрия Вульфа, который в одиночку, безо всякой помощи властей, занялся сохранением памяти о блокадных жителях своего дома, проводил в своем дворе панихиды и чтения имен, оказался заразительным. Через два года после появления мемориала на Конной за ним стали ухаживать волонтёры во главе с активистом Ярославом Костровым. За это время они успели отремонтировать фасад, поставить вазоны для клумб, а в этом году вместе с Юрием Вульфом положили новую плитку.
Волонтеры после работы у мемориала на Конной, 10
– Мне кажется, мы начали в год пандемии, когда совсем устали сидеть дома. Встречались на Евгениевской улице, гуляли. Потом обнаружили, что здесь никто не сажает цветы, и решили взять под свою опеку этот небольшой мемориал, который создал Юрий Исаакович. И вот мы уже потеряли счёт, сколько раз встречаемся и делаем это, по-моему, благородное, доброе дело. Мемориал с каждым годом становится лучше, – говорит Ярослав.
Он надеется, что городские власти когда-нибудь возьмут на баланс это место и сюда чаще будут приходить жители Центрального района и всего Петербурга.
Зинаида Геннадьевна, вдова блокадника, всегда останавливается у мемориала, когда идёт по Конной улице:
Зинаида Геннадьевна
– Какие добрые люди сделали этот памятник. Когда читаешь – и не дойти до конца списка – начинаешь понимать, сколько человек погибло. Читаешь и видишь имена людей из одной квартиры. Один человек из этой квартиры, а потом ещё, ещё и ещё.
О своём муже Борисе Зинаида Геннадьевна рассказывает так:
– Он мальчишкой был в то время. К тому же с детства инвалид. Но бегал по крышам, тушил зажигалки. С дедушкой и бабушкой жил. Они пережили блокаду. И пережил ее даже цветок в помещении, где не топили. Все всегда приходили и удивлялись, это ж сколько лет прошло? Потом вместе с мужем цветок угасать начал. Осыпался, уже осталось всего ничего, а сейчас два ростка дал, значит, наверно, будет жить, восстановится.
Бориса похоронили рядом с его бабушкой. Он всегда её вспоминал, потому что благодаря ей пережил блокаду.
– Муж говорил, она умела этот маленький кусочек хлеба поделить ещё на сто маленьких, чтобы из этого что-то сделать, каждому дать, каждому приберечь, – вздыхает Зинаида. – Наверно, в связи с тем, что я сейчас осталась одна, я часто вспоминаю, как он рассказывал: в блокаду вот какая радость, когда кто-то рядом, даже маленькое живое существо. Была соседка, приходила к бабушке и говорила: "Ксюша, ты представляешь, со мной мушка живёт!" Понимаете, мушка. Муха живёт. "Так я ей тоже немножечко еды оставляю". Так хочется, чтоб рядышком живое существо было. Кругом смерть. А мушка живая, как хорошо. Какая радость появилась: родное существо. А тут столько имён. Кому сказать спасибо за этот памятник?
Юрий Вульф с волонтерами
– Им, – показывает на волонтёров Юрий Исаакович, – ну, и мне можно, я придумал.
Рядом с общим экраном есть еще, там только имена детей, погибших в блокаду – их 124 тысячи.
– Я часто спрашиваю школьников: "Знаете, ребята, вот мы говорим: "никто не забыт, ничто не забыто", а кто они, эти "никто"? Таня Савичева. Больше не знают имён. А за каждой строчкой был живой человек, который умер не по естественной причине. Эти люди умерли либо от голода, либо от болезней и трагедий, – говорит Юрий Вульф.
На начало войны в Ленинграде проживало почти три миллиона человек. К концу блокады их осталось чуть более полумиллиона. Среди них была Надя Савинова. Она родилась в 1928 году и с того момента живёт в коммунальной квартире на Васильевском острове. Там же её застала блокада.
– Квартира наша большая, у нас там много людей умерло: и молодых, и старых. Первый период – начало войны – самая тяжёлая голодовка. Всё прервано. Воды не было. Тепла не было. Зимой темнота. Мы по тропочке ходили, с собой – "светлячки" (небольшие светящиеся значки, крепившиеся к одежде и помогавшие жителям блокадного Ленинграда передвигаться по темному городу. – СР), чтоб не наткнуться друг на друга. Канализации не было. Всё выливали во двор. И вот, в конце февраля нам выдали книжечки о том, что мы должны отработать: вывезти эти нечистоты в сад на Большом проспекте. На санках вывозили. Потом в книжечке отмечали, что я отработала, – вспоминает Надежда Ивановна.
Главной задачей 13-летней Нади было "отоваривание" карточек. Хлеб она вместе с родителями слегка подсушивала.
– Понимаете, ведь съесть – это легко, а надо было протянуть. Получишь – и это тебе на целый день, – поясняет блокадница.
В голодные годы действовал бартерный "чёрный рынок".
Надежда Ивановна, смеясь, рассказывает о неудачном обмене патефона:
– Погорела я на нём. Значит, как это вышло? Пошла, договорилась, а человек же не мог мне сразу столько хлеба дать. Ни у кого не было. Он мне карточками отдал. Но карточки он мне дал такие: половина до пятнадцатого числа, половина после. А пятнадцатого числа каждого месяца у нас была регистрация. Карточку я же не могла зарегистрировать, у меня же только одна может быть карточка. Вот я так и погорела.
По словам блокадницы, хлеб можно было купить за деньги. Цена доходила до тысячи рублей за килограмм. Это сравнимо с двухмесячной зарплатой рабочего того времени. О ценах на продукты Надежда Ивановна рассказывает так:
– Иногда там ещё крупу можно было какую-нибудь купить. У моей мамы было два кольца: обручальное и одно с камешком, натуральным рубином. Она пришла и говорит: обручальное – твоей сестре. А вот это кольцо – тебе, что хочешь, то и делай. Я говорю: "Мама, о чём может быть разговор? Давай продадим". Мы за него получили чекушку масла растительного – это 250 грамм. И полкило какой-то крупы. Вот, пожалуйста, за кольцо с натуральным рубином.
Когда не было и этого, семья Савиновых спасалась водой из Невы, подогретой в печурке.
– Только бы дотащить дрова и вёдра на пятый этаж и согреться. Пару ложек выпьешь, и какой-то период есть не хочешь. У тебя внутри уже тепло, – вспоминает Надежда Ивановна.
Юрий Вульф буквально одержим идеей, чтобы имя каждого погибшего в блокадном городе не только не было забыто, но и как можно чаще произносилось вслух. Свою идею он старается распространять в городских школах и радуется, когда находит понимание.
– Мы следим, чтобы все было добровольно, имена читает только тот, кто хочет. И знаете, за теми школами, где это приживается, я стараюсь закреплять определенное количество имен, которые они будут постепенно прочитывать, а потом начинать сначала – и таким образом эти имена как бы будут жить... Я разговаривал с ребятами о том, как они к этому относятся. Судя по всему, они чувствуют: здесь нет наигрыша. Они держали листочки с настоящими именами. Каждый знал: только он прочитает эти пятьдесят имён, никто другой этого не сделает.
Школьники расписываются на своих листочках. Юрий Вульф считает, что с этого момента листочки становятся некими документами.
Вид из окна квартиры Юрия Вульфа
Как вот Таня Савичева написала: "Савичевы умерли все". Это её почерком написано. И этот документ, который теперь везде развешивается. Так и этот мальчик напишет: "Я Лёша, 6 класс А, 27 января 2023 года прочитал эти пятьдесят имён", чтобы это не была акция "Прочитали и побежали в столовую". Они, конечно, прочитают и побегут в столовую, но чтобы это было для них так: на следующий год я опять буду их читать, – говорит Юрий.
– По разным оценкам, во время блокады погибло от 650 тысяч до полутора миллионов человек. Как вы думаете, сколько еще лет нам потребуется, чтобы узнать все имена?
– Я не верю, что в нашей стране это когда-нибудь произойдет, потому что люди даже своего близкого иногда не хотят вписать в Книгу памяти. А ведь любого человека, о котором ты знаешь, что он погиб в блокаду, а не просто умер или погиб во время эвакуации, можно пойти и у архивиста зарегистрировать, – рассказывает Юрий. – Меня часто спрашивают, как это сделать, и я рассказываю. Потом говорю: ну, что ты там, оформил? Нет, я ещё не ездил. Нет позыва у человека, понимаете? У нашего народа, к сожалению, позыв к патриотизму, который двигается как бы только сверху.
Юрий Вульф у мемориала с мальчиком-волонтером
Юрий Вульф считает, что хотя сохранение имён жертвы блокады – не главная цель нашей жизни, но пока мы не имеем права говорить "мы вас помним, мы вас знаем, никто не забыт, ничто не забыто", потому что "забыты все, чьих имён ты не видишь, не знаешь и найти не можешь".
– У России о той войне осталась трагичная историческая память, которая должна была стать прививкой от мысли, что война, в принципе, может быть допустима и оправданна. Почему прививка не сработала?
– Это трудно сказать. Я, честно сказать, даже не знаю. Я только согласен с теми, кто говорит, что у нас, кроме победы в войне, путёвого-то в жизни страны после 1913 года ничего и не было. У нас и победа-то кривая, потому что мы с Гитлером дружили до 22 июня... Война была настоящая, понимаете? Когда Францию защищали и потеряли её, когда Англию бомбили и думали, что немцы эту Англию захватят, а мы поздравляли Гитлера со взятием Парижа. Поздравлять поздравляли, но не вспоминаем об этом – стыдно. Это ж был лучший друг, – говорит Юрий Вульф. – Правда, рассказывают, что мы там то взяли, это. Понимаете, рассказывать можно школьникам, детям, а западным историкам ты это не будешь рассказывать. Они знают цену тому, что мы совершили в 1939 году, послав подальше англичан с французами, которые приезжали включать нас в общий союз против Гитлера.
Юрий Вульф считает, что за всё есть цена, и за ошибки прошлого расплачиваются следующие поколения.
– Врали тогда, уничтожали своих людей, уничтожали свою культуру, а расплачиваться всё равно надо. Чем? А вот тем, что сейчас эта война началась. Мол, украинцы стали укрофашистами, – возмущается Юрий. – Я иногда людям говорю: вот в Украине, якобы, укрофашисты, а где ещё-то фашисты сидят? Вроде бы в Германии фашистов нету. Во Франции вроде бы тоже нет. Такого, чтобы называли всю страну фашистами, как бы нигде и нету такого. А откуда же тогда вдруг на Украине-то? Это ведь надо знать, что такое фашизм, понимаете? И вот – война: люди своих корней не знают и не чувствуют ценности жизни. Думали, легко и просто получится, а теперь мы не знаем, как всё это закончить.
Смотри также "Власть раздувала ресентимент". Илья Колмановский о том, почему память о войне превратилась в "победобесие"