В Санкт-Петербурге полицейские задержали во время протестов художника – конструктора мебели с инвалидностью III группы по слуху Евгения Агафонова. Евгений в силу диагноза не только абсолютно ничего не слышит, но и почти не говорит, однако 5 февраля суд подтвердил обвинение полицейских, в протоколе заявивших о том, что Агафонов "совместно с другими участниками публичного мероприятия скандировал лозунги". На этой неделе адвокат Агафонова подал апелляцию на решение суда.
5 февраля Красносельский районный суд Петербурга рассмотрел дело 45-летнего художника – конструктора мебели Евгения Агафонова, задержанного во время митинга 31 января. Суд признал его виновным в нарушении правил участия в несогласованной акции, которая создала помехи транспорту (ст. 20.2 ч. 6.1 КоАП РФ), и оштрафовал его на пять тысяч рублей.
Сам Евгений утверждает, что оказался на месте задержания случайно – по дороге в магазин художественных материалов на Невском проспекте. Из-за того, что часть станций в центре, включая "Адмиралтейскую", полиция в тот день перекрыла, Евгений вышел на "Сенной" и дальше пошел пешком. В магазин он так и не попал, так как подход к нему был перекрыт коммунальной техникой с заборами и охраной.
Мы под оккупацией? У нас комендантский час?
– В итоге повернул к Исакию, где есть общественный туалет, а когда вышел, оказался в парке, где начались задержания. Честно, не понимаю, почему я должен объяснять весь это трэш со своими передвижениями по своему городу? Мы под оккупацией? У нас комендантский час? А, всего лишь протесты? А как же 31-я статья Конституции РФ? Остановите землю, я сойду! – возмущается Евгений, с которым мы переписываемся в соцсетях. – Задержали меня при проходе через Александровский парк, возле фонтана у Адмиралтейства. К этому времени ОМОН уже задержал и вывел протестующих от Эрмитажа – они их загнали в угол к Адмиралтейству. Видимо, этого им показалось мало, и они перешли на всех, кто еще находился в разных концах парка. Территория от Конституционного суда до Дворцовой площади была превращена в котёл, из которого нельзя было выйти на соседние улицы, так как они тоже были перекрыты. Все, кто оказался внутри этого котла, были обречены на задержание. Это было похоже не на полицейскую операцию, а на войсковую – по масштабам. И в самом историческом месте! Очень неожиданно.
Евгений жестом предупредил полицейских, что они "связываются с глухим", но это не помогло.
"Пользовались моей глухотой"
В протоколе, переданном полицией в суд, утверждается, что Агафонов "в составе группы лиц" участвовал в несогласованной акции на Адмиралтейском проспекте и вместе с другими участниками скандировал лозунги "Свободу Навальному", "Мы здесь власть", "Перемен!", "Свободу политзаключенным", "Путин – вор" и "Долой царя". По утверждению полицейских, Евгений игнорировал требования сотрудника ведомства, "неоднократно, публично, доступно" "с использованием звукоусиливающей аппаратуры" просившего митингующих прекратить акцию.
Евгений Агафонов за работой
– Глухота полная, – поясняет Евгений степень своей инвалидности. – С общением, если ты глухой, в целом печально – можно только угадать, если повезет, отдельные слова. По работе мне пишут. Если что-то рассказывать длинное, то лучше написать. Иначе не все поймут. И то, видите, сколько ошибок делаю в переписке – русский язык не был моим любимым предметом в школе. В моей специальности общения вообще минимум – у нас в ходу чертежи, которые мы читаем, и понимаем друг друга с полуслова: технологии производства мебели везде одни и те же, лишь небольшая разница в оборудовании. У глухих в принципе фатальные моменты в жизни довольно часто случаются, поэтому мы стараемся не лезть куда не нужно. Держимся особняком. Так как я себя не слышу, то и речь не контролирую – то ударение не там поставил, то окончание слова сожрал, или скороговоркой произнес. Так что орать что-то с толпой, как у меня в приговоре: это нужно, во-первых, слышать, что надо орать, во-вторых, иметь четкую речь – у меня ни того, ни другого. Как я могу согласиться с этим бредом?
По словам Евгения, во время задержания он даже не думал сопротивляться.
Задержали меня, проходящего мимо, а потом добавили еще одного парня. После решили, что хватит
– Когда меня завели в маршрутку – ПАЗик, снятый полицейскими с рейса, – в полном автобусе задержанных оставалось как раз два свободных сидячих места. Это выглядело так, будто полиция решили доукомплектовать места (не пропадать же им!): задержали меня, проходящего мимо, а потом добавили еще одного парня. После решили, что хватит. И мы поехали в отделение №74. Правда, по дороге нас остановили в другом месте, где шли задержанные, добавили нам еще пару, – вспоминает Агафонов. – Всех из нашего ПАЗика поместили в актовой зал. Принесли воды. Началась перепись. Я предъявил паспорт и бессрочное пенсионное удостоверение по инвалидности. Объяснил, что нужен переводчик. Девушка, которая регистрировала задержанных, вызвала начальство. Те снова проверили мои документы. Стали звонить куда-то.
Евгений успел сообщить в мессенджере супруге (она слабослышащая) и друзьям, что задержан. Знакомую переводчицу в возрасте он решил не тревожить из-за пандемии. В полиции сурдопереводчика ему так и не предоставили.
Один из задержанных 31 января
– Меня позвали оформлять одним из первых. К тому времени все задержанные просидели в отделении уже больше трех часов. То есть допустимое время для задержанного без основания давно вышло. Оформляли всех задержанных всего трое офицеров. Стало понятно, что переводчика не будет – пришлось начать как-то общаться с офицером: вначале отвечал устно, но он очень плохо понимал, тогда начали писать друг другу. Офицер мне, я ему. Я в полицию попал впервые, плохо ориентировался, особенно в их казенных бумагах, статьях и некоторых требованиях – в обычной жизни я с таким никогда не сталкивался. Очень шокировал разброс обвинений и их масштаб – будто это я снес СКК (обрушение крыши спорткомплекса Петербургский произошло во время демонтажа арены в 2020 году). Посмеялся над тем, что согласно протоколу я якобы орал лозунги, причем было указано, конкретно какие. Обратил внимание офицера, что это невозможно – он согласился, но... ничего не переделывал. В таком виде бумага и ушла в суд, – объясняет Агафонов.
По его словам, полицейские явно пользовались его инвалидностью, торопили с подписью бумаг, и он не всегда успевал внимательно прочесть каждый документ.
Трудно возразить, когда не знаешь, как может и как должно быть
– Полицейские, безусловно, пользовались моей глухотой. На подпись мне листы подсовывали потоком, прямо как в Сбербанке. Я это тормозил, все читал, пытался разобраться, но не всегда удавалось: даже если бумага казалась подозрительной, офицер убеждал меня, мол, так заведено, такой формат. Трудно возразить, когда не знаешь, как может и как должно быть. Потом адвокат мне вставил за четыре моих подписи, которые я не должен был оставлять – сам я не заметил подвоха, – признается художник.
Полицейский, по воспоминаниям Агафонова, даже без его просьб постоянно бегал к начальству, которое указывало ему на недоработки.
– Устранял ошибки три раза. К слову, о грамотности сотрудников. Меня же хватило только на то, чтобы написать в протоколе "Не согласен с протоколом" – прямо противоположное тому, что подсказал мне офицер (перед этим он подсунул мне с просьбой переписать бумажку "Согласен с протоколом"). Ещё удалось добиться переноса заседания суда с 12 часов дня 1 февраля на 5 февраля – пришлось доказывать, что сурдопереводчика с лицензией невозможно найти и согласовать с ним явку в суд за считаные часы. К концу составления всех бумаг мы измотались оба. Мне выдали копии этого "творчества", и я порывался уйти (у них на меня и так все было), но меня все не выпускали и возвращали в актовый зал сидеть, – вспоминает Агафонов.
Когда Евгения, наконец, повели одного вниз, он подумал, что его выпускают, но оказалось, что привели снимать отпечатки пальцев. Агафонов смутно помнил, что это незаконно при наличии паспорта и отсутствии уголовного обвинения, но растерялся.
– Сначала провели мимо обезьянника (подумал, может, арест?!), потом попросили снять верхнюю одежду и закатать рукава (как будто проверка уколов на наркоту), и вдруг – у них уже ролик с краской наготове. Я растерялся еще больше: где-то читал, что это незаконно, но чем именно аргументировать, не помнил. Откатали, черти. И вернули опять в зал сидеть. Прошло уже 9(!) часов с задержания, уже потерял надежду вернуться домой на общественном транспорте. Тут меня неожиданно отпускают – было похоже, что будто даже ставили в пример другим задержанным, отказавшимся "сдавать пальчики" и показательно оставшимся сидеть, – рассуждает Агафонов.
После Евгений обнаружил, что в ряде документов полицейский написал его ответы неправильно.
– Если не устно, то письменно мы с офицером пункт за пунктом в протоколе обвинения всё прошли. На некоторые из них было достаточно просто ответить – да или нет, а в сложных – я писал или рисовал схему. Поэтому я уверен, что мои ответы офицер понимал отлично, но написал неверно, – говорит Агафонов.
Оштрафовали Агафонова на 5 тысяч рублей – ниже низшего предела (по предъявленной ему статье предусмотрен штраф до 20 тысяч рублей или арест до 15 суток). "Мягкий" приговор судья объяснил тем, что во внимание было принято отсутствие у Евгения судимостей, и то, что, "согласно представленным документам", он лишен "возможности достоверно услышать требования сотрудников полиции о прекращении противоправных действий". Защита художника и сам осужденный с приговором категорически не согласны и подают апелляцию.
– Перед заседанием 5 февраля я целенаправленно готовился к суду. Прочел заметку о слабослышащем Дмитрии Панасюке, которого задержали там же, где и меня. Но его повезли сразу в суд, не предоставили сурдопереводчика: в итоге за него отвечал полицейский, который его же и задержал – очень круто! – саркастически замечает Агафонов. – После таких новостей у меня к 5 февраля была железная договоренность и с сурдопереводчиком, и с адвокатом. Потом пошли новости про первых осужденных, как их переправляли в переполненные камеры за 150 километров от Петербурга – я даже сумку с вещами собрал, с ней и явился в суд.
На заседании Евгений заметил, что к материалам дела добавили листы скриншотов неизвестного ему чата на тему протеста.
– Такая папка подойдет каждому встречному и поперечному – только ФИО впиши (неслучайно в моем постановлении дважды(!) указана чужая фамилия – некоего Р. В. Макеева). Мой адвокат лист А4 исписал, перечисляя все нарушения, обнаруженные в этой туфте. От него и мне влетело за автографы, но подписи мои в силу нарушений, которые полицейские допустили при составлении документов, теряли значение, – отмечает Евгений.
Адвокат Сергей Локтев перечисляет все нарушения, допущенные и в полиции, и в суде.
Сергей Локтев
– На суде не было прокурора, а в допросе сотрудников полиции, которые через громкоговорители предлагали протестующим разойтись, задерживали Евгения и составляли протоколы, судья отказал без объяснения. Кроме того, вина моего подзащитного была недостаточно мотивирована – его участие в митингах не было доказано. Самим постановлением суда были нарушены права, предусмотренные статьями 29 и 31 Конституции РФ и статьями 10 и 11 Европейской конвенции по правам человека. А нарушение по статье 20.2 ч. 6.1 КоАП РФ было квалифицировано неверно – нет в материалах доказательств того, что Агафонов создавал помехи функционированию объектов жизнеобеспечения, транспортной или социальной инфраструктуры, связи, движению пешеходов и (или) транспортных средств либо доступу граждан к жилым помещениям или объектам транспортной или социальной инфраструктуры, – поясняет Локтев. – Полицейские не разъясняли моему подзащитному права и обязанности, предусмотренные административной статьей 25.1 и статьей 51 Конституции РФ. Также в полиции ему не предоставили переводчика.
В суде, в отличие от отделения полиции, всё обсуждение велось через переводчика, объясняет Евгений. Тем не менее все равно получилось смешно, несмотря на всю серьезность ситуации.
– Сурдопереводчик переводила мне слова на жесты, а с моих жестов – на речь и так четыре часа. Тут нельзя было быть неправильно понятым, если ответил неразборчиво – что было бы неудивительно при условии, что все в масках. Суд, конечно, дело серьезное, но, согласитесь, приговор глухому – виновен во всех обвинениях, указанных в рапорте, включая выкрикивание лозунгов на всю улицу, – абсурд! Штраф в 5 тысяч вместо 10–20 тысяч – это, конечно, неожиданно мало для такого предвзятого суда. Но сам факт признания вины! Мы, разумеется, обжалуем приговор. Ведь это очень странно: штраф за ор есть, а исцеления пока нет! – заключает Евгений.