9 дней назад, 25 сентября в Петербурге скончался Владимир Ибрагимович Эрль (настоящее имя его Владимир Иванович Горбунов) – основатель хеленуктизма, поэт, издатель, исследователь и публикатор русской неподцензурной литературы. Просто замечательный человек, ещё при жизни ставший одним из мифов ленинградского литературного андеграунда.
Борис Констриктор однажды назвал Эрля "Паганини пишущей машинки", и у этого прозвища были вполне материальные обоснования. Эрлевские "четыре копии", запущенные в самиздат под лейблами "Палата мер и весов" и "Польза", всегда отличала невероятная изысканность и почти избыточная аккуратность, тем более, если принимать во внимание условия и особенности подобного "книгоиздания".
Я отлично помню, как в середине 70-х годов прошлого века, ещё школьником, первый раз столкнулся со стихами Эрля в большой папке машинописи, на которой синим фломастером было выведено:
Свободная питерская поэзия.
Эрль "лежал" где-то между "Вавилонской башней" Константина Кузьминского и "СПБ-73" Марьяны Львовны Козыревой. Это была литература Малой Садовой, и она сразу производила ошеломляющее впечатление, не имея ничего общего ни с официальным советским искусством, ни с условно антисоветским "артом", к которому мы тогда припадали, как к источнику чистой влаги.
Бродский как-то обмолвился, что считает свои лучшие мысли "товаром второго сорта" и завещает их "как способ борьбы с удушьем". Так вот, в той заветной папке никакого намёка ни на второй сорт, ни на удушье просто не было. Это была не просоветская или антисоветская, но мимосоветская поэзия, написанная на естественном языке столетия.
В кафетерии Елисеевского гастронома, дверь почти сразу как свернуть с Невского на Малую Садовую улицу, целое десятилетие, с середины 60-х до середины 70-х годов, творилась русская культура. Люди приходили и уходили, брали кофе, курили у входа, ссорились и мирились, передавали друг другу листы бумаги с текстами живых и сочинениями умерших, - и каждым движением, каждым словом ткали соединительную ткань времён. В соединении времён, вероятно, и была главная задача этого поколения. Они сумели связать воедино живое с живым, проигнорировав не только запреты и замалчивания, но и всю официальную и подцензурную советскую литературу как хор механических голосов заводных кукол, не знавших личной и творческой свободы, и потому лишенных всякой ценности.
Да, завсегдатаи Малой Садовой, по собственному выбору отчуждённые от любой формы официоза, часто бывали категоричны и экстравагантны. Но в их экстравагантности и категоричности властно ощущался переход на другой уровень присутствия и постижения, где социальные институции и фобии могли иметь только прикладной и сугубо посторонний характер. Здесь никто не радел ни о Союзе Писателей или о публикациях в «Новом мире». Существовала своя система ценностей, свои ориентиры и авторитеты.
А социальный статус, – что социальный статус? Он мог быть любым. Скажем, Владимир Эрль всю жизнь работал то библиотекарем, то инструктором пожарной охраны. Вместе со знаменитой должностью «оператора котельной» в те времена это были лучшие способы заработка для поэта. Настоящему поэту, как известно, многого не надо. Бедность и достаток он приемлет с одной и той же улыбкой.
Хеленукты как они есть
В 1966 году Эрль и его молодые друзья, собиравшиеся на Малой Садовой, основали арт-литературную группу "хеленуктов", куда в разное время входили Алексей Хвостенко, Александр Миронов, Виктор Немтинов и примкнувшие к ним ровесники. Идейным вдохновителем "хеленуктизма" стал друг Эрля Дмитрий Макринов, к 80-м годам прекративший литературное творчество и принявший монашеский постриг под именем Алексия.
Судьба Макринова – это отдельный роман, и хотелось бы, чтоб время повествования пришло, пока его герой ещё жив…
Но всё это дела грядущих дней, а тогда, в 60-е, Эрль и Макринов, считавшие себя наследниками абсурдистской линии в русской поэзии - писали в манифесте группы, названном просто и без лишних претензий "Вступительная статейка хеленуктов":
"Хеленукты всё умеют: что ни захочут, всё сделают.
Мы можем:
а) стишки сочинять;
б) прозу выдумывать;
в) пиэссы разыгрывать;
г) нарисовать там чего-нибудь;
д) гулять;
е) смеяться;
ё) в шашки играть;
ж) статейки писать;
з) ..................;
и) по телефону разговаривать;
й, к) кашлять и сморкаться;
л) стоять;
м) сидеть;
н) лежать;
о) купаться;
п) огурцы резать;
р) в баню ходить;
с) петь;
т) ездить;
у) зубы рвать;
ф) думать;
х) чаевничать;
ц) нюхать;
ч) на веревочке узелок завязать;
ш) одеваться;
щ) греться;
ъ) лобзиком выпиливать;
ы) сеять просо;
ь) запоминать;
э) бросать в воду камешки;
ю) говорить не по-русски;
я) гладить Епифана.
Эка!
Все Хеленукты очень красивые, смышленые и умные.
А еще все мы грамотные и отважные.
Мы - единственные живые стихотворцы.
Мы всё знаем: если нам чего-нибудь скажут, так сразу
поймем.
Лучше нас никого нет, да и вообще никого нет.
Хеленукты – бравые молодцы,
а все остальные – паршивые огурцы!"
А вот образец стихотворения Эрля хеленуктстского периода (совместно с тем же Макриновым):
Ввиду кавказского Эльбруса
чеченец младый и лихой
сказал заведомой бабусе,
что надо кутаться дохой.
Бабуся ветхая молчала
среди кавказского хребта,
и речь ее была крепка
и извивалась, как мочало…
Самое любопытное, что хеленукты в первые годы существования своей литературной группы не были знакомы с текстами основных авторов ОБЭРИУ, чьи традиции напрямую развивали и наследовали. Как говорил Владимир Эрль в одном из позднейших интервью, Хармса, Введенского или Вагинова они прочитали уже значительно позднее.
Ну что ж, это им пошло на пользу. Если б читали Введенского с самого начала, возможно, и не было бы у нас таких вот примерно текстов:
Провалившись в уборной сквозь доски гнилые,
маленький мальчик заплакал, конец свой предвидя.
Что ж оставалось ему? Ртом нахватавшись, как глины,
коричневой жижи, он погружался всё глубже... Родитель его
в это время за чаем вечерним сидел, погрузившись в раздумья...
Мальчик руками махал, ослепленный трясиной;
зловония стыд в нем будили... И крика его не услышал никто.
Нелепая и подчас более абсурдистская, нежели любой абсурдистский текст, культурная цензура советского времени, приводила к удивительным артистическим пируэтам.
Но это было особенный круг преобразователей мира. Даже подобные странности эпохи они легко обращали себе на пользу.
он прошёл от начала до конца путь вместе со своими сверстниками – от восторга узнавания нового и запрещённого до перенасыщения разрешённым, избыточным и противоречивым
Свой среди своих,
всю жизнь Владимир Эрль представлял не только самого себя, но и в целом традицию, к которой принадлежал и в которой жил. Он выпустил больше ста самиздатовских книг, а с 1980-х годов занимался в основном текстологической подготовкой и филологическими изысканиями. Бременский четырехтомник Хармса, собрания Аронзона, Петрова, Вагинова – это его работа.
Возможно, к старости мёртвые стали интересовать его несколько больше, чем живые. Но он прошёл от начала до конца путь вместе со своими сверстниками – от восторга узнавания нового и запрещённого до перенасыщения разрешённым, избыточным и противоречивым.
Родившийся в Нью-Йорке и живущий в Петербурге англо-русскоязычный поэт и переводчик Джон Наринс вспоминает:
"Володя Эрль был одним из самых живых людей, которых мне довелось знать. Говорить о чем бы то ни было невыразительно он просто не мог. Даже отсутствие интереса он выражал ярко, с болью и сладостью, густо ощущая вкус момента…
Эрль был явлением, ярким и радостным, дерзким и дурашливым, мыслящим, упрямым, своевольным, любознательным. Вызывающе юношеским - от первого до самого последнего дня нашего знакомства.
Помнить его надо живым. Желать ему вечного покоя – покоя! – бесконечно странно. Можно пожелать только вечности встреч - с музыкой и спорами, с чтением и страстными беседами, с конфликтами и столкновениями на фоне любви к людям и к самой жизни".
Разговор об ушедшем поэте естественно завершить стихами. Пусть в данном случае текст будет краток:
"Я говорил, что предполагаю, а располагает Бог. Вы в ответ: - Он, быть может, завтра, в три часа - - -
Ночью вспомнил – и:
В конце концов Бог
Замкнул меня ключами
Своими в Себе".
Андрей Полонский – писатель, поэт, журналист
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции