Антигона

У меня на чердаке стоит топчан. Я подумала – зачем мне еще один бессмысленный диван – и специально попросила аккуратного узбека, обшивавшего нам чердак, сколотить в углу большой основательный топчан. Вещь получилась зачетная: хочешь, положи матрас пошире и спи, не хочешь – не спи, просто подними крышку топчана вместе с матрасом и сиди перед ним на коленках до утра. Потому что топчан с крышкой – это уже сундук, а в нем – игрушки выросших сыновей, те, что получше и жалко выбрасывать, детские книжки с картинками, каких теперь не бывает, а главное – альбомы с фотографиями и старый кожаный портфель с документами: целая история страны, море в капле воды.

Однажды мы с младшим сыном часа два просидели над этим кожаным портфелем, вынимая то военный билет и диплом моего отца, то диплом и ордена деда, то всякие книжки ДОСААФ, комсомольские билеты, сберкнижки, паспорта, свидетельства о смерти, и каждую бумажку и книжечку мы вертели, рассматривали гербы, печати и водяные знаки, фотографии, подписи, и все это было для ребенка – как черепки со дна моря, обломки затонувшего корабля. С каждой вынутой бумажкой очертания этого корабля становились яснее, он как будто всплывал – вот-вот снова закачается на воде и поплывет. Хотела показать свидетельство другого моего деда об окончании Киевской духовной семинарии – вот же, тут оно лежало, в этом кармане, огромное и нарядное, как старинная карта, с кудрявыми росчерками и вензелями, протершееся на сгибах – и нет его, пропало. Жалею ужасно, в пальцах явственно шуршит пустота.

Как же она шуршит у тех, у кого нет такого кожаного портфеля? У чьих дедушек и бабушек все их портфели, дипломы, диссертации, статьи, городские квартиры, деревенские дома, огороды, поля, мечты, планы, небо над головой – взяли и перечеркнули гуманоиды с голубыми околышами, сгноив их в лагерях, пустив пулю в затылок в тюремном подвале или на краю рва в глухом лесу? Чьи отцы и матери жили с клеймом детей врагов народа, и хорошо еще, если с кем-то из родных, оставшихся на воле, а то и в тюрьме специальном детском доме для вражьих детенышей, как замечательный театральный художник и писатель Эдуард Кочергин, чьего отца расстреляли, а мать, полячку, отправили на 10 лет в лагерь. Остальным, как сказал поэт Вадим Жук, просто повезло:

Мы дети тех, кто не расстреляны,

Мы внуки тех, кто не посажены.

Мы чудом уцелевших правнуки,

Уволенных и ошельмованных.

Спросите историка Анатолия Разумова, создателя “Ленинградского мартиролога” и сайта “Возвращенные имена”, сколько людей стучится к нему в поисках своих сгинувших родных, как важно людям прийти на расстрельный полигон в Левашово, в Сандармох и хотя бы фотографию дедушки на сосну прикрепить, хотя бы ленточку повязать, раз нет могилы, у которой можно постоять, подумать, вспомнить человека, положить цветок. Приладит человек фотографию, повяжет ленточку, и хоть знает, что не тут дедушку зарыли, но все равно ему легче – как будто прикоснулся к невидимой дедовой душе.

Спросите тех, кто работает в “Мемориале” – из скольких ручейков стекается к ним народная тропа жаждущих найти свои корни. Послушайте людей, добившихся возможности посмотреть на архивные дела своих родных, “уволенных и ошельмованных”, запытанных и расстрелянных – ради того, чтобы гуманоиды с голубыми лычками выполняли дьявольские планы на расстрелы, получали нехилое довольствие и росли по службе: каково это, видеть страницы допросов в пятнах крови и дрожащую подпись под признанием в бредовых “преступлениях” – последнее, что осталось от дедушки или бабушки. А ведь они могли качать своих внуков на коленях, читать им книжки, водить в музеи, но они остались там, где их зарыли в общей яме, как собак – а где, это до сих пор государственная тайна. “Мемориал”, родившийся из группы “За увековечение памяти о жертвах репрессий”, возникшей в 1987 году, это символ пробуждения страны, закрытие “Мемориала” – символ ее провала обратно в ту же пропасть, откуда она поднялась.

Знаете, что я думаю – во-первых, то преступление, которое было совершено чекистами, тот холокост, который они устроили собственному народу, совершенно беспрецедентен в мировой истории – никто не истреблял сам себя столь бессмысленно и беспощадно. И не надо тут о четырех миллионах доносов – не без этого, конечно, но никаких доносов бы не было, не будь они столь востребованы и непосредственно организованы авторами и исполнителями террора. Когда “сверху” спускается план на 3 тысячи, 5 тысяч, 30 тысяч расстрелов, “снизу” к этому плану притягивается столько доносов, сколько необходимо.

Во-вторых, я считаю, что сокрытие мест казней и захоронений расстрелянных и замученных людей – не меньшее преступление, чем сами расстрелы. Скрывая имена тех гуманоидов в голубых околышах и их участие в пытках и расстрелах, скрывая кладбища их жертв, сегодняшние гуманоиды в голубых околышах не просто протягивают руку своим предшественникам, они ставят между собой и ими знак равенства.

В третьих, если кому-то надоели заунывные призывы к покаянию, если им кажется, что надо смотреть вперед и строить новую страну, перешагнув через мертвых и думая о живых, то пусть представят хотя бы на минуту, что они живут в квартире, откуда человека взяли на рассвете и увели на пытки и на расстрел, но на самом деле этот человек никуда не ушел, он сидит за их столом и смотрит им в рот, когда они обедают. Как смотрел мне в рот поляк Осип, строивший дом, в котором я теперь живу, да так его и не достроивший. С Осипом мы договорились, но это другая история. Они, не похороненные и не отпетые, сидят за нашим столом, смотрят нам в глаза и ничего не дадут нам построить, пока мы, безжалостные, не пожалеем их и не похороним как следует.

И, наконец, в-четвертых. Помните, у Хармса есть сказка о том, как Ваня и Леночка вместе писали сказку: там Ваня все время начинает сказку, а Леночка его перебивает – “Такая сказка уже есть!” Так вот, сказка про “Мемориал”, который хотят закрыть организмы, мучившие и убивавшие тех, кого “Мемориал” не дает забыть, уже есть. Ее написал в 441 году до Рождества Христова древний грек Софокл, великий драматург. Его “сказочка” – трагедия “Антигона” – рассказывает историю детей царя Эдипа – Полиника, Этеокла и их сестры Антигоны.

Полиник и Этеокл убивают друг друга в борьбе за Фивы, но Этеокл гибнет как царь и защитник города, а Полиник – как предатель. Царем Фив становится Креон и под страхом смерти запрещает хоронить Полиника – пусть тело предателя съедят дикие звери. Антигона не слушается и тайно хоронит брата. Ее ловят и приводят к Креону. Креон спрашивает, как она могла ослушаться его приказа. И она отвечает, что этот приказ – не хоронить мертвых – всего лишь измышление человека, и оно не может низвергнуть “Неписанный, незыблемый закон // Богов бессмертных”: “Вот за него ответить я боялась // Когда-нибудь пред божиим судом, // А смертного не страшен мне приказ”. Она говорит, что жить, не исполняя высшего закона, оставив брата “без чести погребенья”, для нее хуже, чем умереть.

Креон, понятное дело, казнит Антигону – не проявлять же слабость, в самом деле, ну, а следом все сыпется: боги негодуют, народ бунтует, жена и сын кончают с собой, в завершение хор поет: “Мудрость – высшее благо… Спесь – спесивцу казнь”.

Мне кажется, российские власти идеально играют роль Креона, казнящего Антигону за исполнение высшего закона, повелевающего всем оплакивать и хоронить своих мертвых, а тех, кто этого не делает, исключающего из породы людей. Очередное заседание суда по ликвидации “Мемориала” назначено, кстати, на 28 декабря – известно, что наши власти любят назначать свои самые гадкие “ликвидации” незадолго до боя новогодних курантов, на дни, когда мысли у всех направлены исключительно на оливье – чтобы уж наверняка заглушить крики возмущения и отчаяния. Уже по одному этому можно предположить, каким будет решение суда.

Но каким бы оно ни было, никто не сможет изменить главного: “Мемориал” – это наша Антигона, которая не соглашается нарушать закон небесный в угоду царской прихоти. И она, похоронившая брата ценой своей жизни, прославлена в веках, а жалкий Креон, разглагольствовавший о том, что ему западло проявить слабость и отступить перед женщиной, проклят.

Софья Рогачева – журналист

Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции