Есть ли шанс в условиях внешней изоляции сохранить живую систему научного знания в России с помощью международной солидарности, личных связей и тайного онлайн-преподавания? Этот вопрос волнует сейчас и тех ученых, кто из-за войны уехал из России, и тех, кто в ней остался.
В июле 2022 года в Санкт-Петербурге должно было состояться одно из важнейших событий в мировой науке – Международный математический конгресс. По традиции с конца XIX века он проходит раз в четыре года, на нем вручаются главные математические награды мира. Выиграть право на проведение конгресса так же почетно, как право на проведение Олимпийских игр или чемпионата мира по футболу. Именно эту схему подготовки к футбольному чемпионату мира использовала Россия, когда боролась за право проведения конгресса у себя дома. Прежде такое случалось лишь однажды в 1966 году, когда Москва была одной из мировых столиц математики.
Проигранный чемпионат
В 2018 году заявку на проведение конгресса от правительства РФ курировал Аркадий Дворкович. Российскую математику представляли два филдсовских лауреата: Андрей Окуньков и Станислав Смирнов, оба долго работавших за рубежом, но тесно сотрудничавших с российскими университетами. Это сработало – Санкт-Петербург выиграл заявку у Парижа. И началась работа оргкомитета. Была запланирована специальная серия конференций-сателлитов в разных городах России и Европы, снимались фильмы, посвященные конгрессу, готовились к печати книги, началось оформление специальных виз для математиков по аналогии с визами для футбольных болельщиков. Однако усилия сотен замечательных ученых оказались напрасны: через неделю после начала войны Международный математический союз объявил, что не считает возможным проводить конгресс в России. В итоге научные сессии с докладами впервые за столетнюю историю конгресса прошли онлайн, а церемонию награждения медалями Филдса перенесли в Хельсинки.
"Нобелевскую премию по математике", как часто называют Филдсовскую премию, получили француз Юго Дюминиль-Копен, британец Джеймс Мейнард, работающий в США кореец Хо Джун И и работающая в Швейцарии украинка Марина Вязовская. Вязовская во время церемонии вручения медали Филдса в своей речи говорила о вторжении России в Украину. Денежный эквивалент премии она отдала на помощь родине.
Внутри России по всей стране большая часть математических конференций, приуроченных к конгрессу, не состоялась. Ряд ученых, которые принимали участие в подготовке конгресса, покинул страну. Андрей Окуньков прекратил научное руководство международной лабораторией теории представлений и математической физики ВШЭ. Его персональная страница на сайте университета удалена. Вместе с восемью тысячами ученых из России он подписал "Открытое письмо российских ученых и научных журналистов против войны с Украиной".
Станислав Смирнов остается научным руководителем факультета математики и компьютерных наук в СПбГУ, но большую часть времени, по словам коллег, проводит в Швейцарии по основному месту работы.
Петербург. Порушенная грибница
К 2022 году в Петербурге сформировалась математическая экосистема, необходимая для полноценного развития науки. Активно работало Санкт-Петербургское отделение Математического института им. В.А. Стеклова (ПОМИ) – академический институт, где занимались передовыми исследованиями лучшие ученые. Набирал популярность новый факультет математики и компьютерных наук СПбГУ, куда поступали лучшие студенты, в том числе участники международных олимпиад. На базе факультета и академического института возродился Санкт-Петербургский Международный математический институт имени Леонарда Эйлера, который в 2020 году получил статус математического центра мирового уровня. Центр должен был стать точкой академической мобильности, российским аналогом математического центра Обервольфаха, куда приезжали ученые из разных стран на временные позиции для участия в конференциях и семинарах. На его создание были выделены невероятные по меркам математической науки деньги – более полутора миллиардов рублей.
– 24 февраля стало ясно: сломалось то, что мы делали последние 20 лет, – рассказывает математик из Петербурга Андрей П. (имя изменено). – Мы восстанавливали математику после нищеты 90‑х, боролись за молодежь, за осмысленные проекты, за деньги, чтобы выйти с ними на международный рынок и привлечь в Петербург зарубежных ученых. И нам это удалось. К нам поехали постдоки из Франции, Канады, Америки. У нас была живая академическая атмосфера. Мы готовились к конгрессу, к нему было привязано много других вещей, обширная программа конференций, молодые ребята активно занялись историей науки. Ведь у нас есть архивы Эйлера, Кеплера. И мы начали готовить издания, представляющие традицию математики в Петербурге с 18 века до наших дней.
Сейчас почти все конференции в Институте Эйлера отменены. Желающие приехать остались, но технически это теперь так сложно, что мало кто готов преодолевать трудности переезда. А кому-то это и вовсе стало запрещено. Так летом 2022 года была конференция по математической гидродинамике, посвященная 100-летию Ольги Ладыженской. В Швеции есть научная школа, с нею связанная, поэтому шведы очень хотели приехать в Петербург, но у них был административный запрет на поездку в Россию. Также Институт им. Эйлера потерял финансирование крупного частного научного фонда Саймонса.
Резко обрубленные международные контакты стали четким сигналом для действующих ученых, чья научная жизнь невозможна в изоляции. За военный год Россию покинуло около половины преподавателей факультета математики и компьютерных наук СПбГУ, созданного по инициативе Станислава Смирнова при поддержке Газпрома, Яндекса и других крупных компаний. Ни осенью 2022, ни в январе 2023 года Комитет Госдумы по обороне не поддержал инициативу об отсрочке от мобилизации для ученых.
"Курьер на дорогой машине привез мне огромный букет в виде диаграммы Вороного"
Ольга Н. (имя изменено) защитила диссертацию в швейцарском университете, после чего работала постдоком в Бельгии. В 2018‑м она вернулась в Россию, потому что получила место на только что созданном Станиславом Смирновым факультете математики и компьютерных наук в Санкт-Петербургском университете. Прошла по конкурсу на должность старшего преподавателя, а затем и доцента с контрактом до 2025 года. Она также работала в Международном институте им. Эйлера, участвовала в подготовке к Конгрессу. Сегодня она вновь находится в Швейцарии, только теперь уже в качестве участника программы "Ученые в опасности" (Scholars at risk).
– С первых дней войны было состояние кошмара. В начале марта у меня день рождения, но праздновать я не могла и просто целый день проплакала, – вспоминает Ольга. – Мой хороший друг и бывший коллега из Европы сказал, что надо уезжать, а не ходить на митинги. Его генетическая память (а он еврей) подсказывает ему, что выжили те, кто прятался и бежал, а не те, кто открыто противостоял режиму. Тем не менее, я все-таки решила на следующий день идти на антивоенный митинг. К началу запланированного митинга Гостиный двор был уже оцеплен ОМОНом. Если кто-то останавливался хотя бы на минуту, его сразу задерживали. При мне мужчина вынул украинский флаг, и я начала считать – задержали через десять секунд. В толпе мне встретилась женщина, у которой родственники в Украине. Она до последнего не верила, когда слышала от них про бомбежки и убийства, и только незадолго до дня митинга у нее случилось осознание, что война на самом деле настоящая. Она была в шоке, и я хотела ее поддержать. В переходе мы купили желто-синие шапки – нам было просто необходимо выразить свое отношение к происходящему. Долго мы в этих шапках не проходили, нас взяли на Казанском мосту.
Ольга провела ночь в полиции. Сотрудница в отделении не реагировала на то, что у нее есть дети, и по закону женщину нельзя задерживать больше, чем на три часа. Адвокату было сказано: "Если ей не с кем оставить детей, сейчас вызовем наряд, заберем детей и отдадим органам опеки". На следующий день из отделения ее отвезли прямо в суд. Признали виновной, назначили штраф и отпустили домой.
– И в этот момент у меня окончательно созрело решение уехать из России. Я опубликовала в Фейсбуке фотографии со своим задержанием и написала, что ищу работу за рубежом, – говорит Ольга.
Почти сразу откликнулся украинский коллега с прошлого места работы. И хотя теперь он общается с Ольгой исключительно на английском, именно он помог ей подать на программу Scholars at risk, чтобы уехать в Швейцарию. До возвращения в Петербург Ольга политикой совсем не интересовалась. Ее становление как ученого прошло в Европе, где она была занята детьми, наукой и не следила за новостями.
– Мама настороженно отнеслась к моей идее вернуться в Россию, пыталась что-то объяснить, но ее доводы не казались мне существенными. В Швейцарии я слышала, что что-то с Крымом случилось, и еще удивлялась, что ребята из Украины, с которыми я училась, вдруг перешли со мной на украинский. Но я не придала этому особого значения. А когда приехала в Петербург, то быстро поняла, что здесь трудно не думать про политику. Слишком многое тебе на нее указывает. Рабочие и административные процессы идут криво, все живут не по правилам, по закону ничего сделать нельзя, а в обход закона делать страшно. А когда отравили Навального, у меня сформировалось окончательное и определенное отношение к российскому государству, как к машине, уничтожающей людей.
В то время Ольга была членом Координационного совета молодых ученых при президенте РФ. Руководство факультета попросило ее туда войти.
– Я согласилась, не понимая еще, во что я ввязываюсь, и что это за организация. Представьте, к нам в университет пришел специальный человек в погонах и принес лично письмо из администрации президента с просьбой командировать меня в Москву на встречу с руководителями совета. Так вот деньги на этого человека в погонах у них были, а денег на билет в Москву для меня у них не было. Меня вызвали на Старую площадь и спросили, какие у меня цели. Это был самый дикий разговор в моей жизни. Я что-то стала им рассказывать про задачи математические, про то, что хочу свою исследовательскую группу сделать. Они скривились: "Нам не очень нравится ваш ответ. То ли дело перед вами была девушка, она вот хочет получить Нобелевскую премию, вот это настоящие амбиции". И они совершенно не скрывали, что Координационный совет для них – это бесплатная рабочая сила. Так и было, мы действительно делали некоторые технические работы, например, подсчет наукометрических показателей при обработке заявок на правительственную премию. Наша работа им была нужна бесплатно, хотя у них были деньги на невероятные вещи. Однажды, например, мне на день рождения на дорогой машине привезли огромный букет в виде диаграммы Вороного. Однако в большинстве мероприятий совета я не участвовала и на встречи в разных регионах я тоже не ездила. Как-то раз в общем чате члены совета пошутили: вот устроим встречу в Крыму, так мы и поймем, кто наш, а кто не наш.
Из состава совета Ольгу исключили в августе 2020-го сразу после того, как в соцсетях она выразила свое мнение по поводу того, что случилось с Навальным. Ее ни о чем не предупреждали, просто прислали копию приказа о ротации, подписанного А.А. Фурсенко. Ольга продолжала преподавать в университете и помогать в подготовке Конгресса, пока 20 февраля не состоялось заседание Совета безопасности РФ, после которого от иностранных коллег пришли ясные сигналы, что с Конгрессом в России будут проблемы. 24 февраля математики в Петербурге поняли, что отменяется не только Конгресс.
Руководство факультета отнеслось к ситуации по-разному: одни четко и вслух выражали негативное отношение к агрессии, а другие строго предупреждали, что факультет вне политики и никаких заявлений от имени коллектива делать нельзя. Тем не менее, вскоре появилось открытое письмо от сотрудников всего СПбГУ в поддержку войны в Украине, подписанное в том числе и одним из сотрудников факультета.
Были даже мысли организовать математический факультет в изгнании. Но трудно было выяснить, сколько сотрудников действительно готовы в этом участвовать: казалось, что не больше половины. Вот они и разъехались, кто куда с помощью рекомендаций, которые писали в том числе и руководители факультета. Студентов уехало гораздо меньше, чем преподавателей. Не больше четверти.
– Во-первых, им труднее сняться с места сразу, на учебные программы обычно нужно подавать заранее, – поясняет Ольга. – А во-вторых, у нас были очень избалованные студенты, это же олимпиадники, им с детства говорили, что они самые умные, обеспечивали отличные условия. Я для одного аспиранта нашла возможность визовой поддержки в Бельгию, а он мне сказал: "Зачем мне это надо? Я привязан к родине. И почему Европа указывает нам, как жить?" Воевать он, правда, идти был не готов, и решил, если будет нужно, от мобилизации прятаться внутри страны.
Как и на факультете, в Международном институте Эйлера руководство возражало против антивоенного заявления от имени организации, ссылаясь на то, что это означает немедленный роспуск сотрудников. Но и сохранить международный центр в той форме, в которой он задумывался, с помощью молчания вряд ли удастся. В условиях изоляции от европейских, американских, канадских университетов реализовать идею международного математического хаба, где аккумулируется передовое знание, невозможно. Хотя деньги на ее реализацию остались.
И это прямо противоположная ситуация по сравнению с 90-ми, когда ученые уезжали от нищеты на стабильные позиции в университеты Европы, США и Канады. Сегодня наоборот, многие из тех, кто попал на краткосрочные временные позиции за рубежом, потеряли в статусе и деньгах. За исключением тех, кто принял приглашение из Китая, Арабских Эмиратов, Пакистана, Индии и Бразилии.
"Во-первых, возраст уже не тот, чтобы менять всю жизнь. Я очень привязан к Петербургу. У нас потрясающие студенты, на кого я их брошу? Я убежден, что война пройдет, а математика в России должна выжить. Да и в лавке кто-то должен оставаться", – так говорил академик Людвиг Фаддеев в 1990‑е, когда математический Петербург опустел наполовину.
Действительно, с начала 1990‑х из Санкт-Петербургского отделения Математического института им. В.А. Стеклова РАН (тогда ЛОМИ) из ста уникальных специалистов по всем областям математики уехали более сорока человек. Академик Людвиг Фаддеев был одним из главных хранителей этой "лавки" и, как мог, участвовал в ее возрождении вплоть до катания на лыжах с Путиным, чтобы лоббировать математику, поддерживать ее престиж, объяснять власти необходимость ее развития. Он дожил до того момента, когда его усилиями и усилиями десятков коллег Петербург вновь стал мировым центром математики. Людвиг Фаддеев скончался в 2017 году, не увидев, как в 2022 году всего за полгода его родной ПОМИ вновь покинет сорок человек. В 1990‑е, "сидя в лавке", уцелевшие математики ждали денег и молодежь. А чего можно дождаться сейчас?
– У нас сейчас, в отличие от 90‑х, много денег и много блестящих студентов, – говорит один из наших собеседников на условиях анонимности. – Но нам закрыли двери в большую международную науку. Однако российским ученым к этому не привыкать. В мрачные 1920 – 30‑е годы в России была высочайшая математика. Одна из величайших конференций по алгебраической топологии прошла в Москве в страшном 1935 году. Там Колмогоров и Александров сделали два мощных доклада. В эти же годы в Ленинграде Яков Перельман писал свои популярные книги по математике. Математика в России многое повидала, переживет и это. Но рекомендации всем, кто хочет уехать, мы пишем активно. Пристраиваем и студентов, и доцентов. В Китай уезжают особенно активно.
В первые же месяцы полномасштабной войны по инициативе одного из самых влиятельных китайско-американских математиков Яу десяткам молодых и зрелых российских ученых были разосланы приглашения из китайских университетов с выгодными длительными контрактами. Китайцы оплачивали хорошее жилье и предлагали деньги, превышающие среднюю зарплату в американских университетах. Многие этим предложением воспользовались.
"Нестерпимо было это видеть"
Никита Калинин вырос в Петербурге, диссертацию писал в Женеве, потом работал в Мексике. В 2017 принял решение вернуться в Питер, желая попасть всё на тот же новый факультет математики. Но из-за высокого конкурса сразу получить работу Калинину не удалось, и он устроился в лабораторию теории игр питерского филиала Высшей школы экономики. Через два года Калинина взяли в СПбГУ.
– Математика в тот момент в Питере развивалась очень динамично. Профессионально я был абсолютно доволен. Я люблю работать со студентами, а они у нас были просто невероятно умные, – говорит Калинин.
На момент начала войны он работал одновременно в двух вузах и готовил издание книги по истории математики в Санкт-Петербурге, приуроченное к конгрессу. Книга должна представить самые яркие имена, которые работали в Петербурге со времен братьев Бернулли и Леонарда Эйлера до наших времен. Книга до сих пор не вышла. Но если кто-то решит продолжить эту летопись в будущем, то 2022 год войдет в нее, как год великих потерь.
– В первые же дни войны появилось сюрреалистичное ощущение, как будто я попал в дурной фильм, – говорит Калинин. – Впрочем, оно до сих пор у меня и сохраняется. Я почувствовал, что мне голову отрубили. Сразу стало понятно, что это конец всему. Всему нормальному. И что это надолго, лет на десять или двадцать. Решение уехать мы с женой приняли сразу: нестерпимо было это видеть. Неотступно меня преследует библейский образ стада свиней, бегущих к озеру, чтобы утонуть. И единственное, что оставалось, это пытаться от этого стада куда-то деться подальше.
От коллег Калинин быстро получил приглашение в Рио-де-Жанейро. А потом вскоре пришло приглашение в Китай. Выбрали Китай, потому что денег в три раза больше, чем у бразильцев, университет предоставляет большую квартиру, а сам контракт потенциально бессрочный. Вместе с Калининым в тот же университет поехал еще один коллега с его факультета.
До университета в провинции Гуандун, который является китайским филиалом знаменитого израильского университета Технион, Калинин с семьей добирался два мучительных месяца. Получить китайскую визу в Петербурге было трудно – невозможно было записаться на подачу документов, из-за большого числа желающих. С наступлением мобилизации визы от китайцев решил не ждать и вылетел в Израиль.
– Я написал в Хайфу в Технион, что могу либо бежать в Узбекистан, либо ехать к ним, поскольку они мои работодатели. Они ответили: приезжай пока к нам, будешь получать визу здесь. В Израиле визу нам дали за три дня, но подать на нее мы смогли, лишь когда закончились октябрьские праздники. Так что мы прожили в Хайфе больше месяца, переезжая с квартиры на квартиру, а затем отсидели карантин в Шанхае, когда считаешь минуты до выхода. Почти двухмесячное путешествие с периодически болеющим маленьким ребенком – это не просто.
Калинин давно уже уволился из ВШЭ и из СПбГУ, но продолжает вести спецкурс для студентов дистанционно. Хотя понимает, что долго это не продлится, потому что онлайн-преподаванием не достигается необходимого эффекта, в отличие от личного общения. Сможет ли вообще теперь в России сохраниться система математического образования и отбора сильных учеников, он не понимает.
– Россия стоит на краю пропасти. И вся эта система дополнительного образования, кружков, олимпиад, может быть смыта за полгода. К примеру, грянет инфляция в 200%, и все молодые учителя математики уйдут работать программистами. Жизнь вообще утратила предсказательную силу. Я не понимаю, что будет с Россией, и не понимаю, что будет с Китаем. Я попал в страну, которая сама может начать завтра войну с Тайванем. В этом случае, как нас обнадежили, за нами, как за сотрудниками израильского вуза, прилетит ЦАХАЛ.
Надежда на ЦАХАЛ не напрасна. В 2022 году больше всех математиков из России принял Израиль. Сегодня практически в каждом крупном университете Израиля, таких как Технион, Иерусалимский университет, Университет Тель-Авива, Институт Вейцмана, Хайфский университет, появились математики из России.
Чемодан, вокзал, Узбекистан, Израиль
Виктор Васильев, академик РАН, главный научный сотрудник МИАН им. Стеклова, был одним из первых, кто подписал антивоенное письмо ученых. Вскоре после начала мобилизации он бежал в Узбекистан вместе с сыновьями призывного возраста. Условия там у него были "близкие к ночлежке". Узнав об этом, профессор факультета математики и компьютерных наук Института Вейцмана Сергей Яковенко сообщид ему про специальную программу для ученых из России и Украины в Институте Вейцмана в Реховоте. Это была возможность быстро уехать и подумать, что делать дальше.
– Сережа, по его собственным словам, работает на полную ставку дедом Мазаем, который срочно вывозит несколько десятков терпящих бедствие зайцев. Когда я приехал в Израиль, я тут же обнаружил рядом с собой несколько ключевых сотрудников матфака Вышки. Сколько точно уехало сотрудников из Вышки сказать трудно, потому что все пытаются сделать так, чтобы сохранить учебный процесс. А из московской Стекловки уехало не так много сотрудников, хотя поддерживают открыто агрессию в Украине считанные единицы. Большинство, как я понимаю, надеются пересидеть и дожить до лучших времен, – говорит Васильев.
В первые дни войны Институт Вейцмана откликнулся на призыв международных научных организаций по приему ученых-беженцев из Украины. Однако таких было немного, потому что выезд мужчин из обороняющейся страны закрыт. Тогда Сергей Яковенко, вместе с коллегами убедил руководство Института дать доступ к этой программе не только украинским коллегам, но и российским.
– В отличие от европейских авиакомпаний, "Эль-Аль" не отменял рейсы из России, а наоборот, увеличил их количество и устроил воздушный мост. И мы с коллегами надавили на администрацию и президента нашего института, чтобы начать помогать беженцам от русско-украинской войны без указания сторон и национальностей. Решили принимать всех, – говорит Яковенко.
Программа покрывала научный визит в Институт Вейцмана продолжительностью до трех месяцев. Институт обеспечивал бесплатным жильем, оплачивал перелет в Израиль и выдавал 100 долларов в день на еду. Решения принимались в течение 24 часов. Требовалось лишь подтвердить свой академический статус.
– У нас не было никакой бухгалтерии и бюрократии, мы не устраивали голосований, заседаний комитетов, изучения CV. Не требовалось никакой отчетности в финале. У нас было две цели – познакомиться с людьми и дать им временную передышку. Мы предполагали, что кто-то сможет за три месяца найти себе позицию в других странах, кто-то решит репатриироваться и использует предоставленный срок для поиска подходящей работы в одном из израильских университетов или колледжей, а кто-то из беженцев окажется настолько великим, что мы захотим его взять в институт насовсем, – говорит Яковенко.
И все эти три траектории сработали. В первую волну с марта до конца лета приехали около 50 ученых с семьями. Некоторые из них уже уехали в США, некоторые нашли работу в университетах и колледжах Израиля. И программу уже собирались закрывать, но в сентябре с объявлением мобилизации грянула вторая волна.
– И тут главная проблема оказалась не в том, чтобы найти новые деньги, а в том, чтобы остановить наш внутриуниверситетский "бульдозер". Дело в том, что мы селили беженцев в старое служебное институтское жилье, которое по давно согласованному плану реконструкции должны были снести в декабре. А тут прилетают новые 50 человек с семьями. Куда нам их девать? И вот тут мне пришлось основательно погреть щекой телефонную трубку, – говорит Яковенко.
Тогда Институт Вейцмана решил продлить программу помощи ученым-беженцам до 31 марта 2023 года. Израильская академическая система в отношении российских ученых, и молодых, и пожилых, оказалась намного гибче, чем в других странах. Студентов, которые не имеют бакалаврской степени, начали брать на магистерские программы, предоставив им возможность досдать недостающие до завершения степени экзамены в Израиле или в их родных университетах "по удаленке".
Взрослым научным сотрудникам старше 60 лет стали предлагать хотя бы временную работу на несколько лет, хотя в прежние времена у них не было бы шансов. Самым трудным было найти решение для зрелых математиков, уже увенчанных мировой славой, но приближающихся к пенсионному возрасту 65 лет. В Израиле в этом возрасте профессора обязаны выходить в отставку, переходя в состояние emeritus и освобождая вакансии для молодых. Это огромная проблема (трудовое и пенсионное законодательство едино для всех), но разные университеты начали искать способы решить ее в единичных случаях. Появилось понимание исключительности момента и необходимости поиска неординарных решений.
– Я давно перестал разделять математику на российскую, израильскую, европейскую, американскую, – говорит Яковенко. – Хорошие математики подобны исчезающему виду каких-нибудь редких китов, и, если где-то появляется на свет новый китенок, мы бережно передаем его из стаи в стаю так, чтобы он стал частью всего вида, а не частью отдельной стаи. И наоборот, если старый кит оказался в трудных условиях, остальные просто инстинктивно собираются и подталкивают его носами, чтоб удержать на плаву.
Аналогичные программы заработали и в других израильских университетах. Таким образом, в Израиле временно приземлились десятки математиков из Сколтеха, МГУ, ВШЭ, ПОМИ.
"Целеполагание потеряно"
Борис Фейгин получил позицию на год в Иерусалимском университете, но аффилиацию с Вышкой не прекратил.
– Сейчас Вышка находится в ситуации ожидания, но непонятно, чего именно, – говорит он. – Работать в прежнем режиме стало невозможно, так как целеполагание потеряно. Раньше была ориентация на глобальный научный мир, глобальный образовательный рынок, сейчас это либо невозможно, либо даже запрещено. Более того, со стороны министерства науки есть указания наладить воспитательный процесс среди студентов. Но руководство в Вышке понимает, что сохранить структуру университета в таком случае не получится, и поэтому ничего не предпринимает .
По оценкам Фейгина, пока с матфака Вышки уехали примерно процентов двадцать преподавателей, но собираются уезжать гораздо больше. Правда, большинство из них пытаются сохранить хотя бы неформально связь с факультетом. Никто не хочет оставить выжженную землю, а есть желание поставить процесс на паузу. Многие готовы вернуться в случае нормализации политической обстановки, хотя понимают, что для восстановления разрушенной за 2022 год структуры математики понадобятся годы.
– Ужас в том, что возвращаться будет некуда. Придется строить все заново, а сколько это займет времени, никто не знает. И это при том, что наш матфак еще не самый пострадавший от войны факультет. Вот кто понес по-настоящему невосполнимую утрату, как выражались в советские времена, так это факультет компьютерных наук, который был построен на взаимодействии с крупными компаниями, такими как Яндекс, Huawei и Samsung. Я для себя внутри вопрос о связи с Вышкой не решил. И вопрос с возвращением тоже не решил, – говорит Фейгин.
До октября месяца Антон Хорошкин был заместителем декана по учебной работе матфака Вышки. Теперь работает в Хайфском университете. Решение уехать принял весной, но не покинул Вышку до тех пор, пока не убедился, что учебный процесс осенью будет налажен. На факультете работают сто преподавателей и учатся пятьсот студентов. Он точно знает, кто куда уехал, но говорить об этом не хочет, и про факультет до сих пор говорит "мы".
– Потери существенные. Представьте, если у вас из алгебраистов уезжают три четверти, то для учебного процесса это серьезный удар. Мы пытаемся до сих пор сохранить за некоторыми сотрудниками места, и раскрывать подробности я не готов. Некоторые уехали переждать, а некоторые насовсем, хлопнув дверью. В марте уехали те, к кому пришли домой силовики. Но они продолжали вести свои занятия дистанционно до конца года. Еще часть сотрудников уехала в сентябре после мобилизации, и они тоже продолжают читать дистанционно. Студентов уехали процентов десять. Старшекурсников мы пристраивали в аспирантуры всех, кто просил, а вот первому и второму курсу уехать сложнее всего, – говорит Хорошкин.
Он один из немногих, кто сразу получил постоянную позицию в Израиле. Но большинство живут в ожидании виз в Британию и США, где университетский рынок труда намного шире.
Помимо Вышки в Москве остались действующие математические центры: мехмат МГУ, МИАН им. Стеклова, Сколтех и Институт проблем передачи информации им. А.А. Харкевича. Они не образуют единую экосистему, как в Петербурге, но в каждом из них своими темпами идет процесс разрыва международных связей и вымывания людей. Часть математиков успела покинуть Сколтех и ИППИ до того, как два эти института попали под американские санкции. Из Стекловки и МГУ сначала уезжали единицы, пока сентябрьская мобилизация не придала этому новый импульс.
– В первую неделю войны я написал своим друзьям в Москву в Стекловку, что готов искать для них какие-то позиции, но большинство отказались, – рассказывает Андрей С. (имя изменено), профессор одного из университетов Британии. – А осенью из-за мобилизации люди стали активно думать об отъезде. Хотя практически все, кто старше сорока, понимают, что уже не найдут нормальной работы на Западе, а перебиваться на временных позициях очень сложно. Сейчас в западную научную систему вписаться вообще очень тяжело. Тысячи людей ищут работу, конкуренция огромная. Времена 1990‑х, когда наших ученых брали охотно везде, прошли. Нет перспектив. Многие это понимают и не спешат покидать Россию, где у них есть гарантированная работа до старости. Но научное общение мы сохраняем, пытаемся вместе статьи писать. Правда, сам я в Москву из-за той же мобилизации ехать боюсь, поэтому мы решили встречаться на нейтральной территории в Турции. Турецкие университеты рады нас принять. У них на приглашение зарубежных математиков денег нет, но москвичам денег как раз не надо, деньги у них есть, потому что все средства, выделенные на заграничные поездки, остались неизрасходованными.
Сам Андрей до войны был также внештатным сотрудником Международной лаборатории зеркальной симметрии и автоморфных форм НИУ ВШЭ. Снял свою аффилиацию с Вышкой в первую же неделю войны.
В Британии большая часть грантов на физику, математику, химию идут из государственного Исследовательского совета по инженерным и физическим наукам EPSRC. В первый же месяц войны совет выпустил распоряжение, что эти гранты нельзя тратить на ученых с российской аффилиацией.
В Британии есть два крупных математических центра — Институт Исаака Ньютона в Кембридже и ICMS в Эдинбурге. Им было жестко сказано, что теперь нельзя не только приглашать российских коллег на краткосрочные семинары, но даже выступать по зуму с докладом. А вот вывозить можно. В Британии был организован фонд помощи математикам из Украины, России и Беларуси. В дальнейшем предполагается, что эта программа будет оказывать поддержку любым ученым, бегущим от войн, вне зависимости от стран, где эти войны происходят.
Александр Шапиро, научный сотрудник Эдинбургского университета стал координатором этой программы.
– В феврале я в шоке простоял четыре дня у российского посольства. Потом от начальника нашего факультета узнал, что Ньютоновский институт открыл программу Solidarity for mathematicians. Программа устроена так, что Ньютоновский институт дает небольшие деньги на год кандидату, который в свою очередь должен найти институт в Британии, куда его могли бы взять. Но, чтобы поехать в институт, надо получить визу, а это очень сложный процесс, на который университеты в Британии повлиять никак не могут, – говорит Шапиро.
Пока по этой программе приехал всего один ученый из Украины и два человека из России. Большинство российских ученых из-за визовых проблем так и не могут добраться до британских университетов. Похожая ситуация сложилась и в США, где в отличие от Европы, много университетов, а значит, много мест для работы. Однако попасть туда удалось единицам. Причина та же – США практически не дает рабочих виз ученым из России. Несмотря на заявление Байдена о том, что необходимо упростить въезд в страну российским ученым, на практике этого не случилось.
Итог военного года такой. Деньги на математику внутри России есть. Студенческие потери меньше, чем научные и преподавательские. Международные контакты сохраняются на уровне человеческих связей. Участие в международных конференциях почти невозможно или технически затруднено. Участие в западных грантовых программах запрещено. И есть три вопроса, на которые нет ответа: сохранится ли система отбора и подготовки талантливых школьников, кто будет учить этих отобранных студентов, и как будет развиваться математика в России в условиях международной изоляции?
Если на первые два вопроса ни у кого нет ответа, то по поводу последнего есть версии. Академик РАН, главный научный сотрудник Математического института им. В.А. Стеклова Виктор Васильев считает, что математика в России сейчас находится в точке бифуркации:
– Представьте, что у пещерных людей буря залила костер, но в нем теплятся угольки. И вот мы сидим и смотрим: удастся ли из них развести костер или шансов нет? Этот вопрос я сам себе задаю и не нахожу ответа.
Его коллега по институту Стеклова, член-корреспондент РАН и профессор мехмата МГУ Илья Шкредов думает, что в математике, которая не зависит от поставок оборудования, всегда можно сидеть и думать над чем-нибудь полезным, но общая тенденция будет направлена в сторону маргинализации и локальности.
– Полагаю, что в ближайшем будущем выживут юные области математики: эмбрионы и относительно молодые науки, созданные в советский период. Сколько они продержатся? Я думаю, что здесь тоже нужно не гадать, а просто посмотреть, как скоро обычно умирает провинциальная школа, оставленная своим основателем (примеров такого в России очень много), сроки будут сравнимыми.
А Андрей Окуньков оценил вероятность того, что российская математика, находясь в полной изоляции, останется на достаточно высоком уровне, с вероятностью выйти живым и невредимым из черной дыры.
В процессе подготовки этой статьи половина собеседников, даже те, кто уже работает по контрактам за рубежом, предпочли не называть свои имена, так как продолжают неофициально учить оставшихся в России студентов. Многие надеются, что после окончания войны политическая ситуация на родине изменится, и поэтому допускают возможность возвращения домой. Математика последних десятилетий была слишком яркой вспышкой в российской науке, чтобы легко и быстро забыть ее свет.
Письмо российских математиков против войны
"Математика всегда была одной из немногих областей фундаментальной науки, в которых Россия сохраняла ведущие мировые позиции. Как подтверждение этого, Россия должна была принять летом 2022 года самую престижную математическую конференцию в мире – Международный конгресс математиков. Международный математический союз отменил это решение в связи с нападением России на Украину. В ситуации, когда наша страна стала военным агрессором и, как следствие, страной-изгоем, лидерские позиции России в мировой математике будут безвозвратно утрачены".
