В России все чаще политзаключенных отправляют на принудительное лечение в психиатрические больницы. Причиной может стать и антивоенный пост в соцсети, и работа на выборах. Так власти расправляются с неугодными, и их методы все больше напоминают карательную психиатрию советских лет, говорят эксперты.
Текст: Окно
Калининградка Ольга Недвецкая была задержана 16 марта на выходе из здания Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта. Во время выборов президента здесь был избирательный участок, а Ольга – член участковой избирательной комиссии с правом решающего голоса.
– Она позвонила мне вечером в субботу и сообщила, что на выходе с участка к ней подошли сотрудники Центра "Э" и сказали: "На вас поступила жалоба от ваших же сотрудников, и надо проехать". Она не стала спорить, и ее увезли в психбольницу. Ольга попросила меня позвонить в "ОВД-Инфо" и адвокату. Она была уравновешенна, взвешенна, говорила четко, никакого волнения я не заметила, – рассказывает Татьяна, знакомая Ольги.
Недалеко от университета на улице Невского в Калининграде находится городская психиатрическая больница №1, куда и доставили Ольгу. Адвокат, приехавший позже, увидеться с ней не смог, как и дочь Ольги – на территорию их не пустили.
– Ее поместили в приемный покой. Она потом мне рассказала, что доктор ей сказал, что, мол, мы вынуждены вас госпитализировать. Причина, как сказала она со слов доктора, – "указание сверху", – говорит адвокат Роман Морозов. – Позже у нее забрали телефон, и связаться с ней было уже нельзя.
Попасть к своей клиентке Морозов смог только через два дня – ни в субботу, ни в воскресенье на территорию больницы ни его, ни дочь Ольги не пускали.
– Я позвонил 112, сообщил, что похитили человека, зафиксируйте. Но полиция так и не приехала. Тогда мы сами поехали в полицию. Спрашиваем там, почему не приехали. А там майор, он говорит: че мы поедем, мол, просто так туда не забирают, – рассказывает Морозов.
В отделе полиции сообщили, что Недвецкую задержали за то, что она рядом со своим участком "смотрела в небо и пела песни". Полностью с рапортом задержания адвокату ознакомиться не удалось. Позже в медкарте он увидел лишь выдержку из рапорта, где было указано, что Недвецкая якобы кричала, размахивала руками, вела себя неадекватно, смеялась, просила ей помочь. Сама Ольга все это отрицает.
61-летняя Ольга Недвецкая по образованию режиссер-постановщик. Она работала завучем в школе в городе Светлый, потом занималась продажей недвижимости, а в последнее время была мерчендайзером в торговом центре. Сама она очень активная и эпатажная и любит привлекать к себе внимание. После начала полномасштабного вторжения в Украину выступала против войны и ходила на акции протеста. В марте 2022 года ее задержали за пение украинских народных песен на площади в центре города. Сначала ей вменили мелкое хулиганство. Но в отделении Ольга якобы ругалась матом – сама она это отрицала, – и ее отправили в психиатрическую больницу.
– Мы понимаем, что это карательная психиатрия. У Ольги когда-то были проблемы с супругом, она была в депрессии. В России невозможно купить таблетки без рецепта, поэтому она обращалась к психиатру. То есть она уже там засветилась. И так как она политически активна, имеет свои взгляды, то ее и задержали тогда, и поместили в больницу, – считает Татьяна.
– В этот раз сотрудник полиции не имел права ее задерживать. Если она страдает расстройством, то он должен был вызвать скорую с психиатром. А он применил к ней меры административного принуждения. Как сотрудник полиции может решить, есть у нее расстройство или нет? – говорит Морозов. – К ней пока не применяли жестких методов лечения, условно, барбитураты ей не давали. Но все идет с превышением, и об этом надо говорить.
По словам Морозова, Недвецкой в больнице поставили психиатрический диагноз. Он его не озвучивает, ссылаясь на медицинскую тайну. Однако сделано это было с нарушениями.
– Они диагноз поставили, но ни одного признака или симптома не установили. Перечислили лишь, как она выглядит, как себя чувствует. Но нет никакого исследования в заключении. Просто они, врачи, так видят. Но они должны доказать, что имеют право на госпитализацию, – говорит Морозов. – Она звонила, была вменяемой. Я с ней общаюсь не первый год. Да, у любого могут быть приступы, но это не означает, что его надо лечить.
"Зачем учитывать показания сумасшедшего?"
Сейчас на принудительном психиатрическом лечении находятся уже как минимум 20 активных противников действующей власти.
– Не проходит и месяца, когда хотя бы один человек в финале уголовного дела о фейках либо по какой-либо из экстремистских статей не попадал на принудительное лечение в психбольницу, – говорит юрист Алексей Прянишников. – Цифры пока не дотянули до советских масштабов репрессий, но они быстро нагоняют. Дел таких уже довольно много.
В феврале на лечение отправили антивоенного активиста, 18-летнего москвича Максима Лыпканя за "фейки" об армии. Тогда же в психбольницу была помещена участница инициативной группы экс-кандидата в президенты Екатерины Дунцовой Ольга Суворова, поскольку она "фиксирована на стремлении помочь окружающим" и "активно участвовала в общественной жизни". Суд решил, что все это является "отклонением от образа жизни обычного человека".
Помещение политических активистов на лечение существенно облегчает жизнь правоохранителям, говорит адвокат из Петербурга Анастасия Пилипенко.
– Это удобно. Потому что одно дело – выяснять у человека, что он хотел сказать, например, своими антивоенными постами. А потом, когда дело рассматривается уже более полугода, становится все сложнее, огласка, люди ходят на заседания, эксперты сыпятся, – поясняет адвокат. – И совсем другое дело – сразу написать, что человек не осознавал свои действия, и вообще не учитывать его показания. Зачем учитывать показания сумасшедшего? И тогда можно работать по фактам: антивоенные посты есть, противоречащие им брифинги Конашенкова есть – все, судебное решение готово, человек оказывается в изоляции от общества. Еще и заседания закрытые.
Поместив человека в психбольницу, власти хотят тем самым дискредитировать его, считает Прянишников.
– У них до сих пор есть представление, что если человека назвать психически больным, то общество в это поверит и будет сторониться его. Но мне видится, что это имеет обратный эффект, – убежден Прянишников. – Я по своим делам могу судить, что к такому человеку становится больше внимания и сострадания, люди не верят этим диагнозам.
30-летняя петербурженка Виктория Петрова с декабря 2023 года принудительно содержится в психиатрической клинике, после того как в 2022 году разместила в своих соцсетях антивоенные посты. До этого на психиатрическом учете она не состояла.
Принудительное лечение еще не началось – ее защита подала апелляционную жалобу, но сейчас Виктории дают успокоительные препараты.
– Это довольно сильные медикаменты, Вика тяжело к ним адаптируется. Они подавляют выраженность эмоциональных реакций. И я замечаю, что Вика сейчас чуть более заторможенная, чем раньше. Ей нужно чуть больше времени, чтобы понять происходящее, – говорит Анастасия Пилипенко. – Это общая терапия для всего отделения, направленная на то, чтобы снизить эмоциональный фон.
Викторию задержали в мае 2022 года. Во "ВКонтакте" Петрова критиковала действия российской армии в Украине и прикрепила к своему посту девять видеозаписей оппозиционных активистов и политиков. Сейчас эта запись недоступна, хотя, по словам Петровой, сама она ее не удаляла.
Во время допросов Петрова заявляла следователям, что будет и дальше публиковать антивоенные посты. После этого ее поместили в питерское СИЗО, где она провела почти полтора года, но своей вины не признала. Зимой 2023 года, как рассказывала Пилипенко, на Викторию пожаловались сокамерницы – якобы она продолжает "антивоенную пропаганду". После этого суд назначил ей психиатрическую экспертизу, которая установила, что Виктория "не могла и не может осознавать свои действия и руководить ими".
В октябре 2023 года Викторию поместили в психиатрическую больницу имени Скворцова-Степанова в Петербурге, и здесь она столкнулась с пытками, рассказывает ее адвокат. В приемном отделении от нее требовали полностью раздеваться, принимать душ при сотрудниках мужского пола – якобы для телесного осмотра. Ей отказывали в средствах гигиены. Заламывали руки и грозили избить.
– Потом уже в "буйном отделении" ее привязывали к кровати за руки, за ноги, – говорит адвокат Пилипенко. – Позже она рассказывала, что через это проходят все. Истории у людей аналогичные – те же требования раздеться, принять душ при сотрудниках разного пола, заламывание рук, привязывания. Это элемент подавления воли. Никакой рациональной необходимости в этом нет.
Огласка и обращения в Минздрав Санкт-Петербурга, прокуратуру и Следственный комитет сделали свое дело. Условия для Виктории улучшились.
– Ее не связывают, не бьют. Мы уже чего-то добились. Огласка имеет действие. Хотя процессуально нам все везде отказали. Больница сказала, что "ее привязывали, чтобы она не причинила себе повреждений". СК тоже не усмотрел должностных преступлений в действиях врачей. Но эффекта мы добились. Больницы, в отличие от судов и правоохранительных органов, к огласке, к счастью, не привыкли, – рассказывает адвокат.
Сейчас Петрова находится в обычном отделении и не жалуется на условия содержания.
– Вика – активный человек, у нее крутые организаторские способности, и что меня радует, она на потеряла волю к жизни: в январе праздновала свой день рождения, угостила пиццей все отделение. У нее хороший контакт с врачами и медсестрами. Но то, что ей здесь более-менее нормально, – это заслуга Вики, а не больницы. Конечно, бытовые условия в больнице лучше, чем в колонии. К Вике могут приходить друзья, приносить передачи, можно позвонить с поста медсестры. Это большой плюс, – говорит Пилипенко. – Но мы по-прежнему не знаем, когда она выйдет из больницы. В колонии есть хотя бы конкретный срок, отбыв который человек выходит. А здесь мы ничего предсказать не можем. 25 мая назначена дата медосвидетельствования. Тогда станет ясно, дали ли результат медикаменты и нужно ли менять лечение.
Бредовые идеи оппозиции
Получается, что решение направить человека в психбольницу ещё до суда принимают не врачи, а сотрудники полиции, следователи – как произошло с Ольгой Недвецкой из Калининграда.
– А если больница видит, что человека привезли люди в погонах, то уже не может им отказать. Зачастую врачи идут на поводу у силовиков и выдают тот результат, который те хотят. А дальше, когда врачи готовят свои заключения, уже суд не может отказать врачам. Суды почти никогда не подвергают сомнению то, что пишут врачи в своих заключениях, – отмечает Прянишников.
Сегодняшнюю ситуацию он сравнивает с репрессиями советского времени: методика та же, хоть терминология немного другая.
– Тогда любили использовать диагноз "вялотекущая шизофрения", а сейчас ставят какой-то близкий по признакам диагноз и его активно используют в политических делах. Очень любят использовать политическую активность человека в качестве обоснования наличия у него признаков психического заболевания. Когда человек идет против мнения большинства, психиатры используют термин "оппозиционность" в медицинских заключениях. Можно любого оппозиционного деятеля подвести под психзаболевание, – говорит Прянишников. – 80–90% заключений врачей занимает как раз описание общественной либо политической активности человека: как он ходил на митинги, или как шаман Габышев "устроил поход для сменяемости власти, провозглашал лозунги против президента". Все это врачи называют "бредовыми идеями", это официальный термин в психиатрии.
Условия в больнице только на первый взгляд кажутся мягче, чем в колонии, но человек в стационаре может находиться практически бессрочно.
– Если, к примеру, назначили пять лет колонии, то, вероятнее всего, через пять лет он и выйдет. А здесь сроков нет и все будет зависеть, сочтут ли врачи человека выздоровевшим. А на врачей тоже может кто-то давить, чтобы они и дальше продолжали называть человека психически больным, – продолжает Прянишников.
Александр Габышев в 2019 году отправился из Якутска в поход в Москву для проведения "обряда изгнания демона из Кремля". По пути к нему присоединялись разные люди. Шамана задержали в Сибири и поместили в психиатрический диспансер. С января 2021 года он находится на принудительном лечении в разных психбольницах от Якутска и Новосибирска до Уссурийска.
– Там вообще сейчас уникальная ситуация. Врачи больше года пишут, что он подлежит переводу из больницы спецтипа в больницу общего типа, то есть на более мягкий режим. Врачи понимают, что у него нет реального заболевания. А прокурор и судьи не соглашаются и пишут, что он "находился на принудительном лечении непродолжительный период, возможно ухудшение психического состояния". То есть делают выводы за врачей. Кто-то очень не хочет, чтобы он находился на свободе, – отмечает Прянишников.
– Я по своей практике знаю здоровых людей, которые в психбольнице в принудительном порядке содержатся годами. Эта система существует много-много лет. Сейчас многим кажется, что это специальное средство давления на политических заключенных. Но вообще-то эта опция для всех. И политическим еще повезло – к ним хотя бы приковано общественное внимание, – рассказывает Анастасия Пилипенко. – Есть еще категория людей, у которых есть психиатрический диагноз, какое-то расстройство, синдром, но при этом общественной опасности они не представляют. Но они совершили какое-то деяние, и все – паззл складывается, и человек отправляется в больницу.
Карательное лечение
Возрождение карательной психиатрии в России идет семимильными шагами, считает правозащитник, диссидент Александр Подрабинек.
– Мы уже вернулись к советской практике использования психиатрии в политических целях. Пока это не так широко распространено, как в советское время, но шаги в этом направлении уже делаются. Я думаю, здесь есть два главных мотива: неизбежное возрождение инструментария политических репрессий, который был апробирован в советском обществе. Нынешний режим уверенно воспроизводит все самое скверное из нашей истории. А еще это наведение страха на общество. Потому что применение психиатрии против людей вызывает большое напряжение, а кроме того, есть много мифов, много кошмаров рисуется. И власти используют страх для подавления общественной активности, – говорит он.
Александр Подрабинек, сам в прошлом медицинский работник, в 1977 году написал книгу "Карательная медицина". В ней он рассказал о жертвах злоупотребления психиатрией в СССР. Материалы для книги Подрабинек собирал четыре года, опрашивал сотрудников и бывших пациентов советских психбольниц. Часть собранных данных конфисковал КГБ, но тем не менее материалы были изданы в самиздате. В 1979 году книга была издана в США.
В советские годы жертвами карательной психиатрии становились, прежде всего, нелояльные властям граждане. Методы "лечения" были по-настоящему преступными: пациентов насильно накачивали психотропными веществами, подрывающими физическое и психическое здоровье. Выходили из таких больниц полными инвалидами.
"Специальное снотворное типа аминазина дают по шесть таблеток, что просто убийственно. У всех, кого заставляют принимать эти лекарства, полость рта становится совершенно белой, так же и язык. Одновременно у них тускнеют зрачки. У них все время ужасный вкус во рту, они беспрерывно должны полоскать рот. Лекарства эти приходится принимать в обязательном порядке. Кто отказывается, тех переводят в отделение буйных, где их связывают и насильственно дают уже не таблетки, а делают вливания..."
"Политические заключенные СПБ (специальных психбольниц), подвергшиеся лечению галоперидолом, в основном предъявляют жалобы на постоянное желание менять позу, двигаться (акатазия). Это состояние их физически изматывает, потому что удобную позу найти невозможно, остается ждать прекращения действия лекарства. "Такое впечатление, будто ты налит внутри свинцом, думать тяжело, ходить тяжело, сидеть тяжело, лежать невозможно," – вспоминает один бывший заключенный СПБ. Многие рассказывают об ужасном состоянии невообразимой тревоги, беспочвенного страха, бессоннице. (...) Назначая заключенным в СПБ галоперидол, тюремно-больничные власти преследуют цель причинить мучения своим жертвам, добиться от них таким образом в дальнейшем беспрекословного подчинения. И действительно, сила воздействия галоперидола такова, что многих смелых и мужественных на воле людей в СПБ одолевает перед галоперидолом такой страх, что они соглашаются признать себя больными, раскаяться в совершенном "преступлении", лишь бы снова не подвергнуться ужасному "лечению". Галоперидол и назначается часто не как курс лечения, а как карательная мера за нарушение режима или стойкое бескомпромиссное поведение. У тех, кто пережил галоперидол и не сдался своим палачам, на всю жизнь остаются кошмарные воспоминания о пережитом в СПБ.
Помимо сильных медпрепаратов применялись к заключенным и методы физического воздействия. Например, "влажная укрутка": когда заключенного крепко пеленали в мокрую простыню. Высыхая, она постепенно сдавливала тело.
"Боль настолько велика, что заключенные кричат. Крики эти разносятся на все отделение, как бы предостерегая тех, кто осмелится выступить в защиту истязуемого или возмутиться произволом больничных властей".
По словам Подрабинека, сегодня инструментарий для возвращения к карательной психиатрии уже готов.
– Опуститься до варварства вообще гораздо легче, чем достигнуть цивилизационных высот. Человеческое общество за последние тысячи лет мало изменилось, и дурные нравы легко возобладают. Посмотрите на пенитенциарную систему – как были пытки в сталинское время, так же они продолжаются и сейчас. Иногда в истории это жестче, иногда чуть мягче, но это никогда не уходило. Вопрос в том, как к этому относятся власть и общество. Но что может сделать общество, когда оно задавлено страхом и не готово протестовать, даже когда речь идет о здоровье и жизни? – рассуждает Подрабинек. – Материальная база готова, специальные психбольницы, только с новым названием и новым оформлением работают. Врачи, готовые предать свой профессиональный долг ради денег, карьеры, услужливости власти, тоже найдутся.
В своей книге он рассказывает о единичных случаях, когда советские психиатры, рискуя своей жизнью и свободой, проявляли милосердие к пациентам.
– В советское время психиатров, которые выступали против психиатрического террора, были единицы. Психиатры, которые сочувствовали тайно, скрытно – их было гораздо больше. Были и те, кто реально помогал политическим заключенным, это была гуманитарная помощь, моральная поддержка, переписка. Но о большинстве случаев общественности не было известно. Люди не хотели рисковать своей работой и свободой. В целом тогда психиатры не были поголовно помощниками КГБ, но достаточно было найти сотню-другую врачей, которые будут штамповать диагнозы диссидентам. То же самое будет и сейчас. Да, сейчас психиатры не так легко идут на контакт, я знаю много случаев, когда правоохранительные органы пытаются пустить подследственных по этому пути, но врачи им отказывают. Но направление нашей жизни таково, что когда угрозы будут реальными, то легче будет найти людей. И сегодня, я думаю, будет такой же расклад. Будут люди, которые будут сопротивляться, помогать молча. И обязательно найдутся негодяи.
