Кинорежиссера Александра Сокурова не выпустили из России в Милан. Его самолет вылетал из Хельсинки 22 июня, но машину, на которой он ехал, не пропустили через сухопутную границу между Россией и Финляндией на пропускном пункте "Торфяновка". По соцсетям тут же разлетелись тревожные сообщения о том, что "режиссер пострадал по политическим причинам": за последние антивоенные высказываний и критику действия российских властей.
На пограничном пункте Сокурова продержали несколько часов и вернули ему паспорт только тогда, когда стало ясно, что на свой рейс он безнадежно опоздал. Вернувшись в Петербург, режиссер написал заявление в президентскую комиссию СПС (Совета по правам человека. – СР) – капслоком, который отражал сложное эмоциональное состояние Сокурова.
"НАЧАЛЬНИК СМЕНЫ В ГЛАЖЕНОЙ ФОРМЕ И КРАСИВОЙ ФУРАЖКЕ ВОЗНИК ПЕРЕД НАМИ, КАК ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ, КАК РАЗ ТОГДА, КОГДА СТАЛО ЯСНО, ЧТО НАШ ИТАЛЬЯНСКИЙ САМОЛЕТИК В АЭРОПОРТУ ХЕЛЬСИНКИ УЖЕ РАССАЖИВАЛ ПАССАЖИРОВ И ГОТОВИЛСЯ УЛЕТЕТЬ.
ОН, НАЧАЛЬНИК СМЕНЫ, НЕ ГЛЯДЯ В ГЛАЗА, ПЫТАЛСЯ РАССКАЗАТЬ НАМ, ЧТО ПРОТИВ МОЕГО ОТЬЕЗДА РАСПОРЯЖЕНИЕ ТОВАРИЩА МИШУСТИНА, КОТОРЫЙ ТАКИМ, КАК Я, ЗАПРЕЩАЕТ ПЕРЕСЕКАТЬ ГРАНИЦУ. Я НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ МИШУСТИНА ЖИВЬЕМ, Я С НИМ НИКОГДА НЕ ВСТРЕЧАЛСЯ, ОТКУДА У МИШУСТИНА ТАКОЕ ПРЕДУБЕЖДЕНИЕ И НЕНАВИСТЬ КО МНЕ, НЕ МОГ ПОНЯТЬ.
ОТВЕТА НА ВОПРОС О ПРИЧИНАХ МНОГОЧАСОВОГО ОЖИДАНИЯ НА АСФАЛЬТЕ ПЕРРОНА ЭТОЙ СТРАННОЙ ПОГРАНЗАСТАВЫ Я НЕ ПОЛУЧИЛ. ТОВАРИЩ НАЧАЛЬНИК СМЕНЫ В ФУРАЖКЕ ОПЯТЬ ПЫТАЛСЯ ИСЧЕЗНУТЬ, Я ЖЕ БЫЛ ВЫНУЖДЕН УЖЕ ПРОСТО КРИКНУТЬ ЕМУ ВО СЛЕД: НЕМЕДЛЕННО ВЕРНИТЕ МЕНЯ В РОССИЮ. ПОТОМУ ЧТО У МЕНЯ, ЧЕЛОВЕКУ В ВОЗРАСТЕ 71 ГОДА, СТОЯТЬ, ОПИРАЯСЬ НА ПАЛОЧКУ, УЖЕ НЕ БЫЛО СИЛ”.
Дальше Сокуров пишет, что сотрудники миланской конференции рассказали ему, что им чудом удалось найти телефон пограничного пункта "Торфяновка" и дозвониться туда, но на этом пункте не знали английского и не понимали, что нужно итальянцам от сотрудников ФСБ.
– Это такая глупость, которую даже не хочется комментировать, – говорит Александр Сокуров. – Мы ехали с директором фонда ("Фонд Александра Сокурова". – СР) на конференцию в Милан и полдня проторчали на границе с Финляндией. Вокруг нас были люди – и целые автобусы, и сотни машин, которые пропускали беспрепятственно, все они спокойно проезжали.
С 30 июня Финляндия снимает все ковидные ограничения для россиян на въезд в страну, а вот с российской стороны эти ограничения пока не сняты – для выезда в Финляндию через сухопутные границы нужны основания: посещение близкого родственника и другие гуманитарные причины, в том числе посещение финских клиник, владение собственностью в Финляндии, рабочий или учебный контракт. Сокуров ехал на конференцию, то есть с рабочим, а не туристическим визитом, который, по его утверждению, был согласован и итальянской, и финской сторонами. Поэтому ковидные ограничения как причина задержки на границе не кажутся режиссеру правдоподобными.
– Сколько машин ехало на наших глазах, ни одну почему-то не остановили, только нас вдвоем задержали, не знаю, может, мы самые заразные. Автобусы и машины шли сплошняком, пока мы стояли на этом асфальте несколько часов. Решался вопрос – пускать, не пускать, как пускать, зачем пускать, куда пускать. Для меня все настолько очевидно и понятно, что даже обсуждать не хочется. Это дурно и глупо, вот все, что я могу сказать.
Я не элита, никакой не выделенный человек, со мной происходит все то же самое, что происходит со всеми остальными людьми, как мне кажется, Поэтому я не удивился. То, что это было невежливо во всех смыслах – ну, к этому тоже надо русскому человеку привыкать, это просто я сам никак не могу привыкнуть, а остальное ничуть не удивило.
– В результате вы участвуете в конференции по зуму – а что это за мероприятие?
– Эта конференция происходит в Милане больше 20 лет, она собирается каждый год и проводится для итальянских деятелей культуры, в том числе для студентов. Там читают доклады, проходят встречи с писателями, режиссерами, музыкантами, философами. Это очень крупная культурная акция, которую проводят известные в Италии люди, брат и сестра Витторио и Элизабет Сгарби. И я там много раз бывал. В этот раз главными там были вопросы художественного образования, преподавания художественных профессий. Но мне не удалось туда попасть.
– Если отвлечься от вашей личной ситуации на границе, вас не тревожит, что сейчас из страны бежит так много людей, как кажется, насовсем или надолго. Причем уезжает много молодежи, а это будущее страны.
– Я думаю, что большая часть тех молодых людей, которые сегодня уезжают, вернутся в Россию. Потому что там надо начинать все сначала, и далеко не все люди способны к борьбе, к сопротивлению. Так что, я думаю, многие вернутся – если здесь не произойдет чего-то более сложного. Помыкавшись там, большая часть вернется сюда – мне так кажется.
– А для тех, кто остается, что сегодня самое сложное, как вы думаете?
– Трудно сказать, у каждого свои задачи. У кого-то – просто выжить, кто-то находится в тревоге за то, что будет осенью, студенты, выпускники думают, куда деваться, где найти работу. У всех без исключения тревога за будущее, может быть, такой тревоги и в советское время не было в стране. Потому что никто не уверен в стабильной жизни. Это больше всего тяготит и мое сознание – я думаю о том, что и мои ученики тоже попадут в эти жернова.
– То есть вам стало сложнее работать?
–Да, работать стало сложнее. Многие ребята потеряли работу, нечем платить за образование, нет денег на то, чтобы снимать свои дипломные работы. Это ведь во ВГИКе черной и красной икрой кормят студентов, образно говоря, а в Петербурге Институт кино и телевидения – очень бедная организация, она, наверное, раз в сто меньше финансируется, чем ВГИК, поэтому у нас все, что должен сделать студент, он делает на свои деньги – ему приходится самому платить актерам, оператору, да всем. И временами это просто неподъемная задача – в условиях, когда молодые люди теряют работу. А молодые люди ее теряют в первую очередь. Они же не чиновники – всем приходится где-то подрабатывать.
– Вы уже потеряли из-за этого кого-то из учеников?
– Да, некоторые подали заявление об уходе, потому что не могут выдержать экономического давления. И это талантливые ребята.
– А экономическое давление будет только нарастать.
– Конечно. Надо будет восстанавливать разрушенное на Украине. Это придется делать на деньги русского налогоплательщика, на деньги частных, малых и средних предприятий, муниципальных предприятий, из городов будут посылать строителей, хотя у россиян самих в городах проблем выше крыши. Всех будут посылать в командировки – восстанавливать, строить, благоустраивать, кормить, лечить людей на Украине, одевать, обувать их – несколько миллионов людей нужно будет взять на довольствие, говоря армейским языком – хоть и не нравится Владимиру Владимировичу, когда я так говорю. Но придется взять на довольствие миллионы людей, в то время когда в России и свои в сложном положении, все же понятно.
– Вот вы говорите, что люди в тревоге, а, судя по соцсетям, по разговорам, по поведению людей, складывается впечатление, что даже антивоенно настроенные люди начинают уже привыкать к войне.
– Но так же всегда бывает, в любом обществе, в любой исторической эпохе: когда случается сложнейшая историческая коллизия – кто-то приспосабливается, кто-то врет себе, кто-то на самом деле верит в то, что он говорит, все находятся в противоречивом положении. Я думаю, что нет ни одного счастливого человека в России от того, что сейчас происходит, вне зависимости от того, верят они президенту или не верят, и во что они верят вообще. Мне кажется, счастья и спокойствия нет ни у кого.
– Столько молодых людей сегодня гибнет – вот как родителям с этим жить?
– Живут прекрасно. Я много видел всяких свидетельств, интервью с родителями: спокойно воспринимают гибель сына – погиб за Родину, погиб, выполняя долг, получают деньги за этих сыновей – люди спокойно с этим живут, многие смирились. Ведь судьба сына какая: сын – это расходный материал. Дочь – это еще какая-то ценность, а если есть сын, значит, он может погибнуть, первый его шанс – это погибнуть, раз родила сына – значит, пошел в армию и так далее. Все привыкли к этому, и то, что вижу и слышу из интернета, показывает мне, что да, такое понимание у людей, что сын может погибнуть, что сын должен погибнуть. Это реальность, которая в России была всегда. В России всегда было принято хоронить сыновей, мужей. Вот если мама умерла – да, это проблема большая, а когда сын или муж погибает – ну, так и должно быть, мужчина для того, наверное, и существует, чтобы вот так уйти из жизни, и все. Так эта жизнь устроена, – говорит режиссер.
А в своем письме в СПЧ он, в частности, пишет:
