44-летний новгородец Алексей Стариков очень хотел поехать на войну с Украиной, но заключить контракт с Минобороны РФ ему не позволяло здоровье. Он все-таки добился своего в августе 2022 года – а через три недели пропал. Родственникам выдали запечатанный гроб с телом; но мать, жена и сын Алексея Старикова не верят, что похоронили именно его. Они убеждены, что их близкий находится в украинском плену, а в могиле, за которой они ухаживают, лежит кто-то другой – возможно, погибший украинский солдат. Журналист Владимир Севриновский отправился в Великий Новгород, чтобы узнать у семьи Стариковых, почему они еще надеются найти Алексея живым.
Ермолинское кладбище расположено в десяти километрах от Великого Новгорода. Две женщины – одна в возрасте, другая моложе – идут к группе свежих могил с одинаковыми крестами, темными с золотой окантовкой. На этом участке хоронят новгородцев, погибших на российско-украинской войне (таких, по данным "Медиазоны" и Би-би-си, собранных на основе открытых источников к 15 января, 43 человека).
Женщины останавливаются у креста с надписью "Стариков Алексей Григорьевич" и датами жизни 13.06.1976–04.09.2022. Втыкают гвоздики в хрустящий снег. "Добрый день, воин, – обращается к могиле та, что старше. – Мы пришли почтить память о тебе. Твои родственники тебя ищут так же, как мы своего Лешу".
В отличие от могил других солдат, на кресте Алексея Старикова нет фотографии. Родственники отказались ее вешать. Они убеждены, что здесь похоронен другой человек – а сам Алексей жив и в украинском плену.
"Круче, чем в ГРУ"
– В детстве он мечтал кого-то спасти. Со школы сразу шел к реке, вдруг кто-то будет тонуть. Но никто не тонул. Потом поехал в Белоруссию в гости, отдыхал на пляже и случайно спас маленьких детей, – вспоминает 67-летняя Галина Богданова, мать Алексея Старикова. Она рано овдовела и говорит, что сначала боялась, что сын из-за "чрезмерной женской опеки" не получит "правильного" мужского воспитания – ведь, как она уверена, "каждый мужчина рождается воином".
Но Алексей мать не разочаровал. Отслужил два года в погранвойсках и своим сыновьям тоже советовал идти в военные. Он часто говорил о любви к родине, а на углу построенного им самим дома в пригороде Новгорода укрепил два флага – российский триколор и копию красного знамени, установленного над взятым Рейхстагом. На кухне висит его портрет – в тельняшке, с крупными залысинами и седеющей бородой. Пальцы сложены в знак "Виктория", как у Уинстона Черчилля на известных фото.
Работал Стариков на станции техобслуживания покрасчиком. С начала полномасштабной войны Алексей стал, по словам близких, "очень серьезным". Но решение заключить контракт и пойти воевать в Украину застало семью врасплох. "Это первый и единственный раз, когда он уехал без меня, – рассказывает Эсмира, жена Старикова. – Все 16 лет брака мы не расставались". Эсмира пыталась отговорить его от заключения контракта – ведь она оставалась одна с детьми. Но Алексей ответил: "Я мужчина и не могу сидеть дома".
Матери он ничего не сказал. О планах сына Галина узнала только 24 августа, когда Алексей уже был в Украине. С тех пор она пытается понять, зачем её сын так поступил, и не находит ответа: "Я ночами не сплю. Смотрю, как радуются украинские отцы своим детям. Как ребенок, который только учится говорить, лопочет: "Тату, тату!" Бежит, обнимает. Так же, как наши дети своих отцов. Когда Леша вернется, я отхожу его ремнем хорошенько и спрошу: почему ты ушел на войну, не отпросившись у мамы?"
Жена Старикова Эсмира родом из Кыргызстана, долго жила в Крыму, у нее много подруг-украинок, с которыми она общается до сих пор. Дмитрию Бойко, сыну Эсмиры от первого брака, 21 год. Второму сыну, Алексею, 14, еще у них есть две дочери – одной пять лет, а самой младшей девять месяцев. Старшая дочь Клава об отце предпочитает не говорить. Дмитрий Бойко, старший сын Эсмиры, работает врачом-реаниматологом. Алексея он с детства называет папой, и почти никогда с ним не ссорился – пока тот не собрался на войну.
– Я медицинский работник, людей лечу. Для меня насилие и война, как говорится, фу, – морщится Дмитрий. – А он всегда хотел быть военным. Меня тоже думал отдать в армию. Я наотрез отказался, сказав, что предпочитаю медицину. Тогда он предложил стать военным врачом, но я сказал, что с убийством людей не хочу иметь дела. Он большой патриот, Россию любит. Говорил: "Если начнется война, пойду воевать". А еще: "Не важно, как ты относишься к своему государству, важно, как относишься к своей стране".
По словам Дмитрия, переубедить Старикова было невозможно: "Как отец сказал, так и будет. Перечить мужчине – не женское дело. Даже старший сын не может ничего сказать". Но заключить армейский контракт Алексей не смог: помешал дальтонизм. Тогда он обратился в Российский университет спецназа в Гудермесе – тренировочную базу, через которую руководство Чечни отправляет добровольцев на войну. "У них хорошая рекламная кампания, — объясняет Дмитрий. Блогер Разведос говорил, что там даже круче, чем в ГРУ".
Дмитрий отговаривал приемного отца до последнего. Предлагал вместе переехать в Питер, где бы тот зарабатывал автопокраской больше, чем в Новгороде, и кормил семью.
– Я спросил: "Зачем ты едешь? Я тебя просто не понимаю", — вспоминает он. — Отец сказал: "И ты не поймешь меня, и никто не поймет". Что отчим имел в виду, Дмитрий уточнять не стал. Но он говорит, что для него как врача немыслимо идти куда-то воевать и убивать. Впрочем, в открытый протест его пацифизм не перерастает: "Если государство так хочет, я перечить не стану. Я шестеренка обычная, меня легко заменить".
1 августа Алексей уехал в Чечню — обучаться и заключать контракт. Жене, находящейся в декрете по уходу за младшей дочерью, сказал: "Не переживай, через три месяца вернусь".
Обида
По словам родственников, Алексей собирался "помогать ребятам в зеленой зоне (контролируемой Россией территории, где не ведется боевых действий. – СР), на КПП стоять, завалы разгребать".
– Когда он звонил в "Ахмат", ему сказали, что на передовую не пошлют. Не сразу же на войну, — вспоминает Эсмира. — Но все же отправили. Он не мог ослушаться приказа.
12 августа Алексей позвонил родным уже из Лисичанска и сказал, что только что в Ростове-на-Дону подписал контракт на три месяца, его прикрепили к воинской части 16544 из станицы Калиновская Чеченской Республики. Формой и оружием снабдили, а вот бронежилет и прочую защиту пришлось искать прямо на поле боя. Он посоветовал жене выключить телевизор и жаловался, что реальность оказалась не такой, как на экране: "Бросают куда ни попадя, разведка хромает. Руководство плохо наблюдает за исполняющими. Может, если б не такое отношение, все было бы иначе". Когда родные предложили расторгнуть контракт, Алексей сказал, что это нереально.
– Для меня это подстава. Пострелять 11 дней по мишеням и на передовую, — возмущается Дмитрий. – Надо хотя бы уметь наложить жгут на рану. У нас в колледже этому три года учат.
Старший сын даже думал лично вытаскивать Алексея с передовой, но тот отказался:
– Отец сказал, что их никто не бьет, не заставляет. Раз надо – значит надо. Но в его голосе звучала обида: обещали одно, а получилось другое.
По мнению Дмитрия, отчим считал, что расторгать контракт не "по-мужски":
– Бывают злые языки. Он не хотел, чтобы вокруг семьи была аура трусости, дезертирства. Был падок на чужое мнение. Для него неприемлемо, чтобы о нем говорили что-то плохое. Только хорошее.
Второй раз Алексей позвонил родным 29 августа. Сказал, что вернулся с передовой и "отдыхает" в городе Попасная, жаловался, что болят почки и не хватает лекарств. Это был его последний звонок. 4 сентября сослуживец Алексея сообщил Эсмире в ватсапе, что они под Соледаром попали в полуокружение. Пулеметная очередь прошила Старикову ноги, он начал отползать и погиб под минометным огнем.
"Был – и нету"
Жена и мать Старикова начали звонить и писать в Министерство обороны, военную прокуратуру, Красный Крест, уполномоченной по правам человека Татьяне Москальковой, лично Путину и Кадырову. Но гибель Алексея официально не подтверждали. В военной части не брали трубку. В Чечню Эсмира ехать побоялась, но в республиканском военкомате ей дали контакт Исмаила Даутова, помощника руководителя представительства главы Чечни в Ростовской области и Ростове-на-Дону, который координировал опознание погибших российских солдат. Она отправила ему образцы ДНК своих детей.
11 октября, просматривая украинские телеграм-каналы, Эсмира увидела фото пленных из ДНР и ЛНР в городе Лиман. Глаза мужчин были завязаны, но в одном она опознала мужа. Дмитрий сначала не поверил: "Лысоватых на войне много, а что седой, там все седые". Но 25 октября он сам в телеграм-канале "Дохла Русня" обнаружил фото, где пленного в такой же повязке поили водой из пластиковой бутылки. Человек был не на переднем плане, но видно его было гораздо лучше. Сомнений не осталось: это Алексей Стариков.
Администратор телеграм-канала дал Эсмире контакт бойца ВСУ, взявшего этого человека в плен. Украинский военный отвечал вежливо, просил не переживать: к пленным относятся хорошо, с мужем все будет в порядке. По словам Стариковой, он сообщил, что российские войска при отступлении оставили раненых в городе Лиман. 12 человек пытались выбраться самостоятельно и попали в плен, когда украинская армия 1 октября заняла город и окрестности. Пленный, в котором Эсмира опознала мужа, назвался Алексеем и сказал, что сильно контужен. Он ранен в ноги и в руку. В какой изолятор его доставили, солдат не знал.
Женщины заново начали обращаться во все инстанции, но безрезультатно. "Куда бы я ни дозванивалась, везде утверждали, что фотографии – фейк, – жалуется мать Алексея. – Говорили: докажите, что это он, тогда и разговор будет".
28 октября Эсмире сообщили, что тело Алексея опознано. Тест ДНК показал близкое родство одного из убитых солдат с ее сыном, но не с дочерями. Но она может не волноваться – ей обещали, что судмедэксперт "сделает, чтобы совпало". "Я спрашиваю, зачем что-то делать, если я знаю, что все дети его?" – возмущается Эсмира, пересказывая этот разговор. Семья хотела отдать на анализ ноготь Старикова. Обычно ему стригла ногти жена, но однажды Алексей испачкал руки краской, взялся за ножницы сам, и обрезок случайно нашли родные. Судмедэксперты этот образец не приняли без объяснения причин.
В Ростов-на-Дону, где находится Центр приема, оформления и обработки погибших военнослужащих (ЦПООП), на опознание отправился Дмитрий – чтобы не травмировать мать. К тому же как медик он мог опознать тело более точно. Дмитрий слышал об ошибках экспертов и о военном, который вернулся домой и узнал, что родные его уже похоронили.
В морге ростовской судмедэкспертизы его больше часа уговаривали забрать тело сразу, без осмотра: мол, оно в ужасном состоянии, изъедено червями. Увидев труп, Дмитрий понял, что это не его отец.
– У отца мало зубов, – объясняет он. – Я лично водил его к стоматологу и видел, как вырывали верхнюю правую пятерку. У трупа этот зуб был. Как и нижние семерки, которые отцу удалили еще в 2012 году. На его правой голени был рубец. Этого шрама не оказалось. И у тела не было ранений в ноги.
Как только Дмитрий заявил, что тело чужое, и потребовал дополнительных экспертиз, на семью начали давить.
– На следующий день мне позвонил Исмаил и стал говорить: зачем вы издеваетесь над трупом? – вспоминает Эсмира. – Надо забирать. Вам что, не нужны деньги? Я сказала, что деньги мне не нужны, верните, пожалуйста, мужа.
Но сотрудники военных ведомств, по ее словам, продолжали упирать на денежную тему:
– Они все говорят о деньгах. "Вы же получите выплату, у вас же дети, надо как-то жить, многие ничего не получают, потому что там без вести пропавший".
Военную зарплату мужа Эсмире не перечисляли, контракт она тоже не видела. Даже сам Алексей перед исчезновением рассказывал, что у него нет бумажного контракта, только жетон и полученная по ватсапу из мэрии Грозного выписка из приказа о зачислении. Сама Эсмира сидела с детьми и зарабатывать не могла. Выбора не было.
– Матери сказали: если не возьмете тело, не ждите ни выплат, ни зарплаты, – объясняет Дмитрий. – Она с тремя несовершеннолетними детьми на руках осталась. Поверила, что деньги выплатят, потому и забрала труп.
Тело не кремировали – чтобы в будущем солдата могла опознать его семья. Эсмира попыталась получить биоматериал для независимой экспертизы, но новгородские судмедэксперты отказались вскрывать запечатанный гроб, прибывший из Ростова. Уже после того, как "груз 200" доставили в Новгород, семье пришел ответ из военной прокуратуры, что Алексей в списках погибших не числится и якобы по-прежнему служит под Соледаром.
Похороны состоялись 17 ноября. Попрощаться с телом родным не дали. Дмитрий удивился, увидев, что цинковый гроб два человека "подняли, как перышко".
– Это нереально, – рассуждает он. – Я в реанимации работаю, человека среднего телосложения, который весит 60–70 кг, мы втроем еле тягаем.
По словам Эсмиры, после похорон отношение Исмаила Даутова и его коллег к ней сразу изменилось: "Раньше они звонили, заботились обо мне. Говорили, что придут выплаты, я начну новую жизнь… Как только похоронили – все. Тишина. Ни выплат, ни зарплаты".
Исмаил Даутов утверждает, что давления на Эсмиру не оказывал, а экспертиза ДНК трижды подтвердила, что тело принадлежит ее мужу, Алексею Старикову. По его словам, представительство Чечни является лишь помогающей стороной и посредником, а по выплатам следует обращаться в Министерство обороны и военную часть. Ответ на запрос в ростовский военный госпиталь №1602, в лаборатории которого проводился анализ образцов ДНК Алексея Старикова, к моменту публикации этой статьи не пришел.
Документов о гибели мужа Эсмире так и не выдали – как и официальных результатов анализа ДНК. Единственную денежную компенсацию удалось получить из бюджета Новгородской области – хотя Алексей заключил контракт, выплату оформили как семье мобилизованного. В ведомстве Москальковой Старикова, по словам жены, искать среди пленных отказались – ведь семья письменно подтвердила получение тела погибшего. "Он вообще ни в каких списках не проходит, – жалуется Эсмира. – Просто испарился. Даже в списках военнослужащих больше не числится. Исчез человек. Был и нету".
Длительное затмение разума
Отчаявшись найти помощь в России, семья Алексея часами изучала украинские телеграм-каналы. Только тогда они, по словам Эсмиры, поняли масштабы войны: "Раньше я не знала, что такое телеграм. А по телевизору показывали не весь ужас. Теперь понимаю, что это даже не Афганистан и не Чечня".
– Инфраструктура Украины практически убита, – качает головой Дмитрий. – Люди будут мерзнуть, умирать от голода. Ради чего?
На фронт по мобилизации он идти не желает: "Если при госпитале оставят, лечить не откажусь. Но на передовую – никогда". Средний сын Эсмиры Алексей Стариков-младший, в отличие от Дмитрия, планировал военную карьеру, но теперь передумал. "Когда с папой такое случилось, он сказал, что не пойдет в военку. Не хочет, чтобы потом его так же искали", – объясняет Эсмира.
Она писала украинским журналистам. Владимир Золкин, известный многочисленными интервью с российскими пленными, не ответил, а его напарник Дмитрий сказал, что проверить информацию не может, поскольку интернет после очередного обстрела Украины работает с перебоями.
– Я готова общаться со всеми, – объясняет Эсмира. – Я не против России. Но я хочу достать своего мужа. Если понадобится, за ним даже через минное поле пойду.
По ее словам, украинцы отвечают "без агрессии, злобы, сарказма".
– В нашей семье нет разделения, что мы молодцы, а они фашисты, – объясняет она. – Люди все хорошие, просто обстоятельства сложились. Все это выше нас решают, в руководстве стран. А погибают обычные люди.
По совету украинского военного в начале декабря она съездила в ДНР – поскольку Алексей, скорее всего, содержится с пленными бойцами из аннексированных "народных республик" и переговоры по поводу их обмена с Украиной ведут местные чиновники. Деньги на поездку пришлось собирать в соцсетях. Жилье она снимала в Мариуполе. Эсмира ходила по городу, который, по ее словам, "разгромлен на 90%". Фотографировала разбитые танки, брошенный корабль, руины морского порта.
В Донецке ее приняли в Красном Кресте, взяли данные мужа. Через неделю ответили, что помочь не могут, поскольку Алексей – житель другого субъекта РФ. Сведения они переслали Москальковой – в ведомство которой родные Старикова уже безуспешно обращались. Не помогли пока и украинцы. Они только сообщили Эсмире в январе, что в списках на ближайший обмен Алексея нет, а если он числится ополченцем ДНР, его обменивать и не будут. "Еще ж на Украину не ездили. Можно попытаться", – надеется Эсмира. Когда-то крепкая, бравшая призы на соревнованиях по пауэрлифтингу, она сильно похудела, но решимости не растеряла.
– Я преклоняю голову перед Эсмирой, – восхищается Галина. После пропажи сына она сблизилась с невесткой, старается ее поддерживать. Последствия войны женщину ужасают. – Это какое-то длительное затмение. Не солнечное, а затмение разума. Но кто повлиял на наше мировоззрение, на этот разум? Не знаю. Многие думали, что спецоперация – это как быстро удалить опухоль и выбросить в лоточек. А вышло совсем по-другому. Такая была процветающая страна Украина. Столько друзей там осталось. Теперь все разрушено. Такие огромные в Мариуполе были виноградники. Эти гроздья просто усохли, их никто не собирал. Я спрашиваю: "Господи, где ты есть?"
Далекие от политики
Великий Новгород празднует Новый год. На площади Победы светится елка. Женщина с аккордеоном играет "Катюшу". Возле входа в новгородский кремль собирают подарки для мобилизованных и их семей. Экскурсоводша объясняет школьникам смысл монумента "Тысячелетие России" в центре кремля: наверху ангел с крестом символизирует церковь, коленопреклоненная женщина рядом – это Россия.
Возле Вечного огня – свежие венки и толпа подростков. Школьники подначивают друг друга прыгнуть через пламя, но оно слишком высокое, и они просто кидают монетки. С музыкальным звоном рубли падают на решетку. "Родик, не жадничай! – кричит кто-то. – Кидай купюры! Чтобы не было войны!"
На Ермолинском кладбище две женщины стоят перед могилой неизвестного. Они обращаются к нему просто – воин, поскольку "все солдаты – воины своей страны". Эсмира и Галина не исключают, что под крестом лежит украинец. Они говорят, что не видят разницы между солдатами враждующих стран и винят лишь "тех, кто выше" – правда, не называя конкретных имен. Женщины просят прощения у погибшего за то, что они, а не близкие, его похоронили, и успокаивают себя: "Зато его косточки не обдуваются ветром".
Из снега торчат гвоздики. На кресте, над именем Алексея, золотом выбита надпись "Вечная память".
– У приятельницы сын демобилизовался, – рассказывает Галина. – Он любил играть в танчики, на соревнования выезжал. Считал, наверное, что у него семь жизней, как в стрелялках. Вернулся раненым. Она говорит, он постоянно что-то думает. Не озлобился, никакого негатива не выражает. Но среди ночи встает и уходит в лес. Она спрашивает, не страшно ли ему. Отвечает: "Не страшно, я с того света вернулся".
Галина замирает и задумчиво спрашивает себя:
– Как же так получилось? Почему я потеряла связь с родным сыном?
Когда Алексей ушел воевать, она сняла с шеи крест:
– Пока идут эти войны, может, Бог спит? Не знаю я, не знаю. Я далека от политики. Просто не хочу, чтобы погибали люди. Вообще нигде.
Ее голос дрожит.
– Там ведь тоже мамы, как и мы здесь. Я молюсь за сына, он в окопе сидит, и другая мать тоже молится. А если они оба погибнут? Кто-то сказал, что воины попадают в рай. И что тогда, в раю начнется война?
