В Петербурге художница и исследовательница Надежда Дёмкина представила свой проект "Карта художниц дореволюционного Петербурга". Она собрала на иллюстрированной карте города 52 адреса, по которым в XIX и начале XX веков жили и учились художницы. Хотя среди них есть и немало знаменитых, всего два из этих адресов отмечены мемориальными табличками.
"Я хочу работать. Меня охватывает невыносимое желание работать с краской. Я вижу формы с поразительной интенсивностью. Но почему же нельзя рисовать? Зачем продолжать работать? Мне не хватило веры, а привычка отходить на второй план завершила дело. Художница ли я? Да. Женщина ли? К сожалению, тоже. Могут ли обе продолжать идти рядом? Нет" – эти слова написала в своей книге "Письма к неизвестному" художница Марианна Веревкина, в 1896–1914 годах – хозяйка блестящего салона в Мюнхене, дружившая с Кандинским и другими знаменитыми художниками-авангардистами.
Одна из улиц в центре Мюнхена носит имя Марианны фон Веревкин (Marianne von Werevkin-Weg). В России в ее честь не названо ничего, имя ее прочно забыто.
Наша память так устроена – если не напоминать ей о событиях, именах, фактах, то спустя какое-то время кажется, что этого как будто не было, а потом след и вовсе зарастает. Памяти нужны костыли в виде памятников и мемориальных табличек, напоминания в музеях и книгах, мемориальные дни и празднования юбилеев. С женщинами в искусстве произошел парадокс: их было не так много, но в советское время о дореволюционных художницах предпочитали не упоминать, ведь упор был на тех, кто делал "правильное" искусство, остальные, особенно оказавшиеся в эмиграции, не угодили своим происхождением советской власти, да и вообще, с точки зрения этой власти, сделали не так много.
Каждый из адресов и каждая из художниц, упомянутых на карте, созданной Надеждой Дёмкиной, заслуживает отдельной истории. Поэтому исследовательница и водит экскурсии по Петербургу, рассказывая о художницах, чьи имена, несмотря на признание их заслуг во всем мире, не увековечены в Петербурге.
Елена Гуро, несбывшаяся мечта
С черно-белых фотографий глядит девушка со вздернутым носом и распахнутыми глазами, блузка с широкими рукавами застегнута на все пуговицы, простая длинная юбка, смешной вязаный берет – так может быть одета и наша современница, подчеркнуто не следующая моде.
Художница Елена Гуро – один из примеров невидимости женщин. Она хорошо известна специалистам, но не знакома широкой публике. Ее дед по отцовской линии, маркиз, бежал в Россию от французской революции в 1793 году, отец сделал военную карьеру и дослужился до генерала, а родившаяся почти век спустя, в 1877-м, Элеонора (Елена) провела детство в имении родителей Починок близ деревни Новоселье в Псковской губернии (Лужский район) и чувствовала свое родство именно с северной природой и землей. Там она начала рисовать и писать, вести дневник, из которого позже появилась ее проза.
В Петербурге она училась в знаменитой студии Яна Ционглинского на Литейном проспекте, где преподаватель, чтобы погрузить своих студентов в стихию живописи, играл на рояле и, смешивая музыкальный и живописный язык, рассказывал о единстве звука и цвета. А еще Елена училась в школе Званцевой, на Таврической улице, у мирискусников Сомова и Добужинского. Но больше всего, кажется, она училась у самой природы. В ее записных книжках стихи переходят в рисунки, а рисунки – в лирические пьесы.
На ее рисунках, акварелях, картинах почти всегда – деревья. Отдельный листок, стебель, бутон, ягода – это уже сюжет. "Возможно, что в деревья вселяются духи гораздо более высокие, чем души людей. Чтобы создать эту громадную молитву гигантов к небу", – пишет Елена.
В 1904 году Елена Гуро вышла замуж за музыканта и художника Михаила Матюшина. Они познакомились, обучаясь в студии Ционглинского на Литейном проспекте. Вот как вспоминал об этом Матюшин: "Я вдруг увидел маленькое существо самой скромной внешности. Лицо её было незабываемо, Елена Гуро рисовала "гения" (с гипса). Я ещё никогда не видел такого полного соединения творящего с наблюдаемым. В её лице был вихрь напряжения, оно сияло чистотой отданности искусству".
Елена и Михаил снимали квартирку в деревянном домике на Петроградской стороне, и в их тесной гостиной на втором этаже собирались те, чьи имена теперь выскакивают первыми в поиске по запросу "русский авангард". Хлебников, Крученых, Маяковский, Бурлюк… Здесь было издательство "Журавль", которое выпустило первую книжку футуристов, скандальный "Садок судей". Деньги на издание дала Елена Гуро.
"Её излучавшаяся на все окружающее, умиротворенная прозрачность человека, уже сведшего счеты с жизнью, была безмолвным вызовом мне, усматривавшему личную обиду в существовании запредельного мира", – говорит Бенедикт Лившиц, встретившийся с ней впервые накануне издания "Садка судей". Карманного формата книжица, напечатанная на оборотной стороне обоев с нарушением всех правил орфографии и книгоиздания, произвела взрыв негодования, а сегодня она хранится в музеях и является библиографической редкостью. Давид Бурлюк писал, что и обои были не случайны: "… всю жизнь вашу пройдем огнем и мечом литературы: под обоями у вас клопы да тараканы водились, пусть живут теперь на них молодые, юные, бодрые стихи наши".
Елена вместе с Матюшиным была и среди основателей живописного движения "Союз молодежи”, за плечами которого множество важнейших для начала ХХ века выставок. К несчастью, продолжения своего дела она уже не увидела: 1913 году Елена Гуро умерла от лейкемии. Похоронили ее в местечке с финским названием Уусикиркко, где они с Матюшиным отдыхали летом на своей даче (сегодня – поселок Поляны Выборгского района Ленинградской области). Могила не сохранилась.
– Ее творчество помогало перестроить восприятие человека в сторону современного искусства, каким мы его теперь знаем. Сложно разделить в наследии Гуро изобразительное искусство и поэзию – она была в равной степени одарена и как художник, и как поэт. Она несла в себе детское мировосприятие, и это не было искусственной позицией. При этом ее искусство находилось уже на грани эксперимента, и оно не такое понятное и легко воспринимаемое, как у Зинаиды Серебряковой, к примеру, – рассказывает Майя Гончарова, эксперт по выставочной деятельности музея Петербургского авангарда.
При жизни Елена Гуро успела выпустить сборник "Шарманка", который понравился Блоку, и книгу "Осенний сон", поучаствовать в нескольких выставках, но главное – оставить яркий след в сердцах всех, кто ее знал, как очень тонко чувствующая натура, соединяющая в своих опытах цвет и звук.
В деревянном особняке, где жили Гуро и Матюшин, сейчас Музей петербургского авангарда, и одна комнатка в нем – мемориальная экспозиция художницы и поэтессы Елены Гуро, где можно увидеть ее работы и личные вещи. В Петербурге это единственный музей, где есть отдельная экспозиция, посвященная женщине, занимавшейся искусством. Сам музей носит имя ее мужа, но на табличке при входе ее имя не упоминается.
– Они действовали в паре с Матюшиным, и поскольку художница прожила очень короткую жизнь, то ее идеи жили в его творчестве и в той теории цвета, которую он создал позже, уже в 1920-е годы. Разделить их идеи очень сложно, – подчеркивает Майя Гончарова. – Вклад Елены Гуро невозможно игнорировать. Без встречи с ней Михаил Матюшин был бы совсем другим, даже невозможно представить, как сложилась бы его творческая судьба. Но прожила в этом доме Елена всего полгода, а Матюшин – до конца своей жизни.
Марианна Веревкина, русский Рембрандт
Судьба этой художницы похожа на синопсис мексиканского сериала. Здесь есть все: непорочная любовь, ненависть бывших друзей, незаконный сын, предательство и одиночество, бедность и, конечно, посмертная слава.
Отец Веревкиной был из семьи русских военных, дослужился до генерала, его последняя должность – комендант Петропавловской крепости. Именно там, на его служебной квартире, жила Марианна. Еще в Москве она начала обучаться живописи (ее мать писала портреты и иконы), а в Петербурге продолжила художественное образование. Уроки брала у Репина, который пришел в восторг от ее таланта и даже назвал ее "русским Рембрандтом". В мастерской у Репина произошло и важнейшее для нее событие – знакомство с художником Алексеем Явленским, который стал любовью всей ее жизни.
Эта любовь затмила собственный талант Веревкиной. Ее карьере в немалой степени помешал несчастный случай: художница прострелила себе руку на охоте. А после того, как ее программную работу с изображением евреев цензура запретила показывать на выставке в Академии художеств, Марианна разочаровалась в академическом пути и реализме. Всю свою энергию она сосредоточила на Явленском: уверовав в то, что ему суждено стать великим художником, она увезла его учиться живописи в Мюнхен. И сама перестала рисовать.
Салон у "фон Веревкин", как ее называли немцы, стал одним из центров художественной жизни города. В нем бывали Кандинский и Грабарь, Нижинский и Дягилев, Пауль Клее и Габриэле Мюнтер – их друзья и единомышленники. Впрочем, любитель хорошо пожить Игорь Грабарь в своих воспоминаниях больше, чем поискам нового искусства, уделяет внимания тому, что "Марианна Владимировна привезла с собой кухарку Пашу, лет тридцати, и горничную Лелю, девочку лет шестнадцати, и завела "русский уголок" в квартире с мастерской, снятой рядом с нами по той же улице. Мы ежедневно бывали у них, наслаждались всякими кулебяками, блинами, гречневой кашей и упивались чаем. Жизнь в Мюнхене была дешева, и жили они широко".
Исследователи единодушно называют баронессу "повитухой абстракции" – именно под ее влиянием Кандинский написал свою первую абстрактную акварель. А сама художница, вернувшись к живописи, отошла от реализма и начала работать в экспрессионистической манере. Прежний учитель, Репин, ее не принял, буйство цвета у новой Веревкиной и свободное отношение к форме остались ему чуждыми.
Веревкина содержала Явленского, они жили вместе, но Марианна настаивала на исключительно духовном браке, они так и не стали мужем и женой даже на бумаге – иначе она потеряла бы свое содержание, которое ей выплачивали после смерти отца. Средств же у Явленского почти не было. Алексей завел роман в том же доме, где они жили, и молодая служанка родила ему сына. Мальчик жил вместе с ними. Все свои переживания Марианна выплескивала в дневнике, который позже был издан как "Письма к неизвестному". Только спустя много лет Явленский окончательно оставил Веревкину, после революции потерявшую свое состояние, а с ним и возможность помогать его карьере.
Еще во время Первой мировой войны Марианна с Явленским бежали из Германии в Швейцарию. Там, в городе Аскона, сейчас находится музей, основанный ею, и фонд, хранящий память о художнице. Она пожертвовала городу собрание своих картин, а также картины друзей – такой коллекции сегодня позавидует любой музей мира. Несмотря на бедность и болезни, баронесса не оставляла занятий искусством до последних лет жизни, она зарабатывала, создавая плакаты и открытки. И она продолжала собирать вокруг себя людей. Когда Веревкина умерла, в последний путь ее провожал весь город.
На родине пока прошла всего одна персональная выставка художницы, это было в 2010 году в Третьяковской галерее. На русский язык переведен ее философский трактат "Письма к неизвестному", в котором в поэтической форме Веревкина размышляет о сути искусства и поисках своего пути, о конфликте между творчеством и полом.
Варвара Бубнова, из Петербурга в Японию
Что Йоко Оно забыла в усадьбе Берново в Тверской области? Почему провела там целый день, специально приехав из Москвы? Ответ на этот вопрос дает нам история Варвары Бубновой.
Художница русского авангарда оказалась в Японии и, чтобы зарабатывать себе на жизнь, стала преподавательницей русского языка и переводчицей.
Это семейная история: сестра Варвары, Анна, была скрипачкой, она вышла замуж за японского музыканта, в Японии у них родился сын. Когда в голодном 1922 году Варвара везла к сестре их пожилую мать – понянчить единственного внука, она была уверена, что вскоре вернется в Россию. Но путешествие затянулось на 36 лет, за это время многие ее соратники по авангарду оказались или в эмиграции, или в могиле.
Бубнова стала знакомить японцев с Пушкиным, читать с ними “Онегина”. Ее мать происходила из рода Вульфов, состоявших в родстве с поэтом, в их имении в Тверской губернии он гостил. Эта связь с Пушкиным значила для Варвары Бубновой очень много. Переводчики русской поэзии говорят, что как преподавательница она сделала для литературы даже больше, чем как художница для искусства. Впрочем, иллюстрировать Пушкина и Гоголя для японских изданий она тоже успевала.
Бубнова в своих воспоминаниях пишет о том, как ее поразил бесконечный сезон дождей, зимний холод в неотапливаемых домиках и стук деревянных сандалий по мостовым в Токио. Сначала было трудно привыкнуть к совершенно иной культуре, но Бубнова смогла сблизиться с ней и понять японцев – через искусство.
Художница изучала традиционные японские техники, а потом влюбилась в литографию – самую доступную форму для тиражирования своего искусства. В литографиях Бубновой соединяются традиции русского авангарда и выразительность японской графики. Она все делала сама, дома: прямо на веранде стояли ванночки с кислотами, чтобы протравить рисунок на цинковых досках, тут же в мастерской стоял и станок, из-под пресса которого выходили оттиски. В Японии прошло шесть персональных выставок мастерицы, не говоря о ее участии во многих групповых проектах.
Сын сестры умер в 14 лет от перитонита, и Анна развелась с мужем: ему нужен был наследник, и он снова женился. Анна и Варвара, у которой не было своих детей, посвящали много времени воспитанию племянницы бывшего мужа, Йоко Оно, той самой, что потом станет женой Джона Леннона. Анна учила ее музыке, Варвара – рисованию. В 15 лет девочку отправили продолжать образование в Америку, и она больше не увидела своих русских тетушек.
Йоко Оно стала певицей и художницей и много лет спустя приехала уже со своим племянником в музей Пушкина в имении Берново, принадлежавшее семье матери Бубновых. Она увидела комнату, где росли сестры и даже сыграла на старинных клавикордах.
В 1959 году Варвара Бубнова вернулась в СССР. 20 лет она прожила в Абхазии, в Сухуми, преподавала и участвовала в выставках. После смерти сестры Варвара переехала в родной Ленинград-Петербург, где в 1981 году, к ее 90-летию, прошла ее юбилейная выставка. Через два года художницы не стало. Следующая персональная выставка Варвары Бубновой прошла через 30 лет, в 2011 году в Третьяковской галерее. Время от времени ее графику выставляют и другие музеи и частные галереи.
Судьбы всех трех художниц – очень непростые, но история каждой – это не только крутые виражи биографии, но и целый творческий мир со своей неповторимой палитрой. На самом деле таких женщин гораздо больше, чем нам предлагают уже устаревшие энциклопедии и издания по искусству, зажатые гендерными, национальными и прочими рамками и сосредоточенные лишь на знакомых именах. "Карта художниц дореволюционного Петербурга" Надежды Дёмкиной предлагает отойти от стереотипов и значительно расширить эти рамки.
