К концу 2022 года тысячи российских мужчин побывали в зоне боевых действий в Украине и вернулись домой. Многие из них могут страдать от симптомов ПТСР, и далеко не всем удалось пройти качественную реабилитацию. Человеку с ПТСР может быть сложно адаптироваться в мирной жизни: часто страдает и он сам, и его близкие. Нередко это приводит к злоупотреблению алкоголем, домашнему насилию, разрушению семей.
Чтобы понять, что происходит с военнослужащими после возвращения из Украины, "Вёрстка" поговорила с контрактником, побывавшим в лагере для отказников в Брянке, бойцом ЧВК, который с марта ездил в Украину трижды, а также с психологами, работающими с комбатантами и их родными.
Источник: Верстка
Дмитрий (имя изменено) – военный-контрактник из восточного региона России. В июне он попал в зону боевых действий в Украине. По его словам, сначала он всерьёз верил, что отправляется "бить фашистов". Но вскоре его взгляды кардинально изменились. Он увидел, что российская армия бомбит населённые пункты с мирными жителями, осознал масштаб разрушений в украинских городах и написал заявление об отказе от участия в боевых действиях.
Так он оказался в Брянке, в знаменитом "лагере" для отказников, где к солдатам, пожелавшим сложить оружие, применяли физическое насилие. Дмитрий рассказывает, что военнослужащие и бойцы ЧВК убеждали солдат вернуться на передовую, запугивая и избивая их. Об этом говорили и многие другие отказники, прошедшие через Брянку и подобные "лагеря".
Кроме того, помещения, где удерживали солдат в Брянке, находились недалеко от зоны боевых действий.
– Однажды на нас прилетел "Хаймарс", и после этого я начал вскакивать по ночам, – рассказывает Дмитрий. – С того момента по ночам я воюю. Просыпаюсь, когда уже умер во сне, но ещё 5–10 секунд ищу рядом гранату или автомат. Паника жёсткая.
В "лагере" Дмитрий получил травму и оказался в госпитале. Там он по-прежнему каждую ночь просыпался от кошмаров. Медсёстры предложили военному проконсультироваться с психиатром. Тот, услышав, что Дмитрий "воюет" во сне, тут же выписал ему направление на реабилитацию в медико-санаторных условиях.
Но попасть на лечение Дмитрию удалось не сразу. После госпиталя он вернулся в Россию и продолжил служить в родной части. При этом дома Дмитрий даже перестал ночевать в одной спальне с женой – чтобы не будить её, "вскакивая" от ночных кошмаров. Командир, несмотря на справку от психиатра, отпустил его в санаторий только после того, как Дмитрий обратился в прокуратуру.
Он поехал в санаторий, который ему рекомендовали сослуживцы. В нём проходили лечение военнослужащие и их родственники. Реабилитантов, вернувшихся из Украины, по подсчётам Дмитрия, было 30–40 человек, их селили в отдельный корпус.
По прибытии контрактника осматривал терапевт. Он спросил, зачем тот приехал – отдыхать или лечиться. "Врач сказал, что некоторые военнослужащие сразу признаются: им хочется расслабиться, выпить, поплавать в бассейне, – говорит Дмитрий. – Им назначают минимум процедур. Я сказал, что хочу лечиться, и меня записали на массаж, лечебную физкультру, физиотерапию, всякие ванны – грязевые, солевые, озоновые, воздушные. Ещё записали к психотерапевту".
Лечебные процедуры занимали первую половину дня. Дмитрий посещал их, но эффекта не видел. Во время второго сеанса массажа врач сильно сжал его повреждённую руку: у него были "искры из глаз" от боли, и больше на массаж он не ходил.
Психотерапия тоже не вызвала положительных эмоций. По словам Дмитрия, врач обвинил его в симуляции.
– Психотерапевту, седому дедушке, я сказал, что воюю по ночам, – вспоминает контрактник. – Он сразу диагностировал у меня синдром Мюнхгаузена. Я ответил: "Да? А у соседа моего тоже?" Он убеждал меня в том, что воевал и знает, как это бывает. Предложил мне походить на его сеансы, но я отказался от разговоров с ним.
Во время той единственной встречи с психотерапевтом Дмитрий упомянул, что во сне сражается не с украинскими солдатами, а с бойцами ЧВК. Он говорит, что перед уходом врач вдруг спросил: "Стоп, а почему ты с ЧВКшниками воюешь?" Контрактник ответил: "Мне не может сниться ВСУ, потому что я их даже ни разу не видел". На этом встреча с врачом закончилась.
Во второй половине дня для военнослужащих и их родных в санатории была организована культурная программа: прогулки, бесплатные экскурсии и концерты. Дмитрий рассказывает, что однажды его "загнали" на такой концерт. Там исполнялись патриотические песни Газманова и Майданова.
– В санатории я три недели молчал, ни с кем не общался, кроме врачей, потому что там везде Z-патриоты, – говорит Дмитрий. – На обеде у тебя определённое место, которое ты должен занять, и я всё время пересекался с четырьмя женщинами, сидевшими неподалёку. Однажды на обед пришли только две из них. И одна другой говорит: "У Нины ковид положительный пришёл". А вторая: "У Светы тоже". Первая: "Я за Нину молюсь, а за Свету не молюсь, потому что она Путина ругала". Я чуть не подавился.
Дмитрий говорит, что, пока он был в санатории, его продолжали мучить ночные кошмары. Они не прекратились и теперь. По его словам, он пока нашёл только два способа крепко заснуть.
– Что сто процентов помогает – это стакан на ночь, – говорит он. – В моём случае коньяк. И тогда ты не просыпаешься. Но я понимаю, что это грозит зависимостью. Поэтому до трёх ночи читаю книгу, пока меня не вырубит. Недавно я прочитал книгу ЧВКшника, называется "В одну реку дважды", а сейчас взялся за "Вариант дракона" Юрия Скуратова.
"Мозг не может это выкинуть"
ПТСР, или посттравматическое стрессовое расстройство, может развиться после травмирующих событий. В таком случае человек может страдать от ночных кошмаров, тревожности, флешбеков. У него могут также развиться панические атаки, депрессия или тревожные расстройства.
С симптомами ПТСР часто сталкиваются люди, побывавшие в зонах боевых действий. В исследовании, в котором анализировалось психологическое состояние бойцов после афганского и чеченского конфликтов, утверждается: чем дольше военный находится в зоне боевых действий, тем больше снижается адаптивность его психики и тем сильнее могут быть последствия.
По слова психотерапевта Евгении Лазаревой, которая работает с военными в частном порядке, около 20–30% участников боевых действий возвращаются домой с посттравматическим стрессовым расстройством и нуждаются в реабилитации.
Сейчас в Госдуме обсуждают возможность создания специальных центров для психологической реабилитации "участников СВО". В декабре в Госдуму также внесли законопроект о бесплатной психологической помощи для ветеранов боевых действий. Если он будет принят, то помощь за счёт государства можно будет получить не только во время службы, но и после окончания контракта.
Тем не менее, по словам Лазаревой, в психологическом сообществе мало специалистов, которые подготовлены к работе с военными. Кроме того, психотерапевты, опрошенные "Вёрсткой", отмечают: реабилитация внутри армейских или государственных учреждений редко бывает эффективной. Военные неохотно общаются с врачами и психологами, опасаясь, что их личную информацию передадут начальству и это негативно скажется на службе.
– Для терапии нужно создать безопасную среду, ситуацию, которая позволит человеку почувствовать, что можно говорить о чем угодно, – говорит Лазарева. – Полагаю, что государственные службы помощи вряд ли смогут обеспечить эту самую безопасность.
Кроме того, не все люди готовы обращаться за психологической помощью – кто-то считает это стыдным. Есть и те, кто попробовал пройти реабилитацию, но, как Дмитрий, не получили качественной помощи.
В итоге, говорит Лазарева, люди с симптомами ПТСР нередко "лечатся" алкоголем. Они надеются, что это поможет им избавиться от воспоминаний и ночных кошмаров.
"После второй командировки я не смог остановиться"
Согласно приказу Министра обороны №60, который был подписан ещё в 2017 году, психологическая реабилитация полагается военнослужащим, которые принимали участие в боевых действиях более 30 суток, при наличии показаний.
Нужна ли военному психологическая реабилитация, определяет военно-медицинская организация после обследования. Реабилитация проводится в санаторно-курортных организациях, на базах и в домах отдыха Минобороны, ближайших к месту службы. Когда комбатант приезжает в место постоянной дислокации своей части, командир запрашивает для него путёвку в санаторий или на базу отдыха и по ней отправляет военного на лечение.
Однако, как в случае Дмитрия, бывает так, что командиры не спешат отправлять подчинённых на реабилитацию. Адвокат Максим Гребенюк рассказал об офицере, которому командир отказал в реабилитации, несмотря на показания врача, и отдал приказ о возвращении в зону боевых действий. Добиться отмены этого приказа удалось только через суд, Гребенюк выиграл дело в октябре.
В России существуют и те участники боевых действий, которым психологическая реабилитация от государства не предоставляется, например, бойцы из ЧВК. Им остаётся или обращаться в обычные, "гражданские" государственные учреждения, или искать частных специалистов. В такой ситуации оказался 47-летний Сергей (имя изменено).
Он вырос в семье военных. 11 марта он отправился в Украину в составе добровольческого батальона "Ахмат", как он сам говорит, "освобождать Мариуполь".
До этого Сергей несколько лет прожил в Украине, в Запорожской области. У его жены было много украинских родственников. Несмотря на это, своё решение идти воевать он считал правильным. "Насмотрелся роликов, взыграла кровь", – объясняет он.
Первое время Сергей находился в зоне боевых действий без связи. В апреле он наконец смог позвонить домой и выяснил, что жена подала на развод. Некоторые из её родных пошли воевать за ЗСУ, и она не могла продолжать отношения с российским военным.
В мае он вернулся в Россию, съездил на похороны товарища и попытался снова зажить обычной жизнью, но не смог. По ночам его мучила бессонница и кошмары.
– В Мариуполе была настоящая мясорубка, – говорит он. – Приехав домой, я 10 дней тупо пил, потому что не мог спокойно засыпать. Я до войны не был запойным, но тут была необходимость.
Через некоторое время он решил, что "надо возвращаться в Украину".
– Есть такая поговорка: клин клином вышибает, – говорит Сергей. Он думал, если он снова окажется в зоне боевых действий, будет уже не так тяжело и после возвращения бессонница пропадёт.
Через две недели после возвращения домой Сергея, по его словам, позвали в ЧВК, в некий "знаменитый батальон, но не в оркестр", то есть не в "ЧВК Вагнера". Он согласился и вновь попал на передовую.
В начале осени он оказался в Изюме, в это время там было контрнаступление украинской армии. Он вспоминает, как они с сослуживцами выбирались из окружения. По словам Сергея, многие военные боялись оказаться в плену. При этом во время отступления они в панике не могли отличить российских бойцов от украинских.
– Я видел пацанов, которые после первого боя сами себя гранатами подрывали, – говорит Сергей. – Им казалось, что их уже окружили и выхода нет. Рядом с парнем разорвался танковый снаряд, и он потерялся: скинул с себя всё оружие, броники, каску. Я позвал этого парня по имени, по позывному, просил его не делать ничего. Говорил: "Все живы, всё хорошо". А он принял нас за украинцев. И просто взорвал гранату в руках. Его разорвало напополам на моих глазах.
В сентябре Сергей вернулся домой. Он был уверен, что после пережитого больше не поедет воевать, хотел обустроить себе спокойную мирную жизнь. Бессонница в этот раз мучила меньше, но теперь он не мог избавиться от чувства тревоги, возникавшего из-за любых посторонних звуков.
– Я постоянно уезжал на рыбалку, – рассказывает Сергей. – Вылезал из палатки рано утром и слушал по привычке, не летят ли "птички" над головой. Так что после второй командировки я не смог остановиться.
Через некоторое время Сергею вновь позвонили из ЧВК и рассказали, что российская армия несёт большие потери на фронте. В мирной жизни он по-прежнему чувствовал себя не на своём месте, а услышав о потерях, решил, что сослуживцы в нём нуждаются. Так он согласился поехать в Украину в третий раз и оказался под обстрелами под Сватово. Оттуда он вернулся в начале декабря с контузией.
Сейчас Сергей снова пытается наладить свою жизнь в мирной обстановке. Но это трудно, "адреналиновый коктейль в крови очень долго выходит". Чтобы не думать о возвращении на войну, он перестал общаться со знакомыми, которые находятся на фронте. "Чтобы не перегружать нервную систему воспоминаниями, я удалил всех, кто мне может напомнить об этой войне, и отвлекаюсь как могу", – говорит он.
"Вы не сможете мне помочь, потому что вы там не были"
Сергей говорит, что пытался обсудить свои трудности с психологом в частном порядке. Специальной реабилитации от государства ему не полагалось.
– Официально считается, что бойцы из большинства частных военных компаний даже не присутствуют в Украине, – говорит он. – Нам всё время говорили: "Если что, вас тут нет". У тебя закончился контракт, хочешь – оставайся и продлевай, а хочешь – уезжай. Но думать о тебе никто не будет, если ты в ЧВК. Контуженных ребят вели в бой и не оказывали им никакой медицинской помощи. Им говорили: "Пока у вас оружие в руках, никуда вас не отпущу – сам вам ноги прострелю". Это сильно ломает.
Сергей познакомился со специалисткой в соцсетях, она начала задавать ему "общие вопросы", которые, по его мнению, никак не могли ему помочь.
– Я этой девушке так и сказал: "Нет у меня таких психологических проблем, чтобы с тобой делиться", – вспоминает Сергей. – Наш разговор быстро закончился. Понятно, что часто проще выговориться постороннему человеку, но не всем подходят такие способы.
Теперь он надеется, что восстановиться ему поможет работа: он планирует пойти на завод, на котором трудился до своей отправки в Украину. Если не получится устроиться туда, уедет "валить леса", потому что скопления людей его "морально давят". Каждые выходные он уезжает в деревню, "в глухомань", где мало звуков.
– Помню, как ко мне пришёл первый такой клиент, – говорит психотерапевт Евгения Лазарева. – Сразу сказал: "Я в принципе на 100% уверен, что вы не сможете мне помочь, потому что вы там не были". Это убеждение, будто бы психолог, да ещё и женщина, не может знать, каково приходится военному, и поэтому не может ничего сделать, часто становится серьёзным препятствием. Большая проблема в том, что по этой причине многие мужчины даже не пытаются идти за помощью.
Евгений Александров, психотерапевт и автор интегративного метода терапии посттравматического стрессового расстройства, работал с ветеранами Афганистана, Чечни и несколькими военными, вернувшимися из Украины. Часто люди с боевым опытом "закрываются" от терапии, подтверждает он. И дело тут не только в том, что они не верят в компетентность врачей.
– Часто люди, прошедшие через травматичный опыт, пытаются забыть его – так работают защитные механизмы психики. С человеком что-то произошло, страшное, больное, неприятное, и нормальный мозг пытается это всё забыть, – говорит Александров. – Но что такое забыть? Упихать куда-нибудь поглубже, утрамбовать, закрыть дверь. Это работа психологических защит. Но и терапевты под эти защиты попадают. То есть нас так же отрицают, нас так же вытесняют. Поэтому острая фаза ПТСР очень сложная. Не каждый специалист может работать с ней.
"Ушёл добренький Васенька, а вернулся злобный Василий"
В итоге и с государственной, и с частной психологической помощью для военных есть сложности. Как считает психотерапевт Евгений Александров, это может сильно сказаться и на жизни самих комбатантов, и на состоянии их близких и общества в целом.
– Одна из проблем, допустим, семейных: на войну ушел добренький Васенька, а вернулся Василий, злобный, алкогольный, деструктивный, – рассуждает Александров. – Эта семья сохранится или нет? Не факт. Мне одна жена недавно сказала: "А я не обязана его такого терпеть". Скорее всего, семьи больше не будет.
Большое количество травмированных мужчин с боевым опытом, не получивших своевременную помощь, причиняющих боль своим семьям, может привести к заметной социальной напряжённости.
– Такие люди потеряют работу, потому что они будут начальников посылать и по голове бить, – говорит психотерапевт. – Они потеряют семью, они потеряют свободу, потому что какому-нибудь полицейскому по башке настучат, если он к ним пристанет. После Афгана сколько ребят пошло в криминал? Без грамотно продуманной реабилитации для военных гражданскому обществу придёт конец.
