21-летняя Софья Семёнова в марте этого года уехала из России после того, как против неё и её друга Игоря Мальцева возбудили уголовное дело за сожжение чучела Масленицы в камуфляжной форме. Их обвинили в разжигании ненависти к военнослужащим и дискредитации ВС РФ. В конце марта Софье удалось выехать за границу. 23 июня она была объявлена в федеральный розыск. Игорь Мальцев сейчас находится в петербуржском СИЗО. По его делу начался суд.
Софья Семёнова, бывшая студентка СПбГУ, работала координатором предвыборного штаба Ирины Фатьяновой на выборах в ЗакС в прошлом году. Фатьянову, возглавлявшую штаб Алексея Навального в Петербурге, сняли с выборов из-за связи с экстремистскими организациями. Софья изучала социологию, была активной участницей различных волонтёрских организаций, социальных и университетских проектов.
7 марта 2022 года её задержали по обвинению в "хулиганстве" по мотивам политической и идеологической ненависти, совершенном группой лиц (ч. 2 ст. 213 УК РФ), по делу о сожжении "чучела в камуфляжной форме зелёного цвета на льду реки Нева". На нём было написано "Заберите", акция была посвящена требованию забрать из Украины тела погибших на войне российских солдат.
За день до того был задержан её друг и соавтор акции Егор Мальцев (по паспорту он Игорь, но предпочитает называть себя Егором), находящийся сейчас в СИЗО "Новые кресты".
В интервью Север.Реалии Софья Семенова рассказала о том, каково это – быть в бегах, чувствуя себя "врагом государства".
– Это тяжело, когда жизнь полностью меняется из-за видео, которое длится одну минуту?
– Для многих из нас жизнь изменилась, когда началась война, и уже тогда сложно было продолжать учёбу или какие-то волонтёрские инициативы, которыми я раньше занималась, потому что это всё обесценилось на фоне войны. И нужно было придумывать, что можно сделать; как выразить свою антивоенную позицию или аккумулировать людей, или сделать что угодно, чтобы это прекратилось. Уголовное дело, "побег из России" – для меня это было просто продолжение всего того, что началось 24 февраля.
– Как проходило ваше задержание?
– Это было 6 марта, Масленица. Мы сожгли чучело, а на следующий день пришли менты с обыском. Вначале к Егору, моему товарищу по акции, и он сейчас находится в СИЗО. После него заявились ко мне и провели обыски. Посидели мы два дня в ИВС – сначала мне выбрали меру пресечения в суде (это "запрет определённых действий"), а Егора посадили в СИЗО. Через некоторое время, меньше чем через неделю, сторона обвинения хотела обжаловать решение суда, чтобы посадить меня в СИЗО, и потому я убежала из России, пока была такая возможность.
– В каких вы взаимоотношениях с Егором, как вы познакомились?
– В начале войны: 25-го числа я пошла встречать подругу после суда, туда же пришел Егор, и там мы познакомились. Он был очень энергичный и заряженный, и я предложила ему провести акцию.
Мы сначала просто шутили, что на Масленицу обычно сжигают чучело, и кого же мы будем сжигать в этом году…? Как говорится, не всё Путину масленица. Так и пришли к тому, что можно нарядить чучело в военную форму и поджечь. Это не планировалось как акция, которая должна была "взорвать интернет, вау". Казалось, что инфоповодов в то время и так хватает: появлялись какие-то баннеры; весь город был в листовках, все их клеили по городу, и постоянно что-то происходило.
– Но вашу метафору "прощания с Войной", скажем так, полицейские трактовали как "дискредитацию Вооруженных сил"? Почему, как вы думаете, вцепились именно за вас, кто-то ведь отделался просто штрафом, а вам или Саше Скочиленко не повезло?
– Одна из причин – это то, что наше видео выложили в телеграмм-канале движения "Весна". У полиции с "Весной" очень натянутые отношения. Видимо, мы попали под горячую руку. Вероятно, они подумали, что мы как-то связаны с ними. Плюс огонь и военная форма.
Сначала я увидела новость, что к Егору пришли с обыском и завели на него статью. Я была у друзей, и спустя несколько часов к друзьям тоже пришли. А потом уже дошли и до меня. Узнала об этом, так сказать, по стуку в дверь. [Смеётся]. Нет, ничего особенного в задержании не было. У меня было два обыска: один у друзей на квартире, а другой – у родителей, и, пока мы ехали от одного места до другого, один из полицейских говорил нечто в духе: "Вот, у меня выходной, меня выдернули, а я шашлыки на даче жарил". Показал фотографии своих собак – что-то такое. Вряд ли у них в голове цель была наказать меня, скорее они выполняли свою, так называемую, работу.
Потом меня отправили в ИВС. Я знаю три места теперь, куда отправляют задержанных – это спецприёмник (за административные задержания), ИВС (туда отправляют, если это уголовное преследование) и потом, после нескольких часов ожидания и суда, тебя отправляют либо под домашний арест, либо присуждают "запрет определённых действий" (это мягче, чем домашний арест, как, например, у DOXA было). Или это СИЗО, где находится сейчас Егор и, например, Саша Скочиленко. И в СИЗО ты находишься, пока идёт судебное разбирательство, и суд не вынесет меру наказания. И это может тянуться достаточно долго. Егор, например, сидит с марта. И потом только выбирают наказание, и тебя могут отправить в колонию.
– Суд по мере пресечения в вашем случае происходил достаточно "мягко" – как будто бы судья не был заинтересован в том, чтобы упрятать вас сразу же надолго.
– Мой судья уходил в отставку, а моё дело было одно из последних у него на руках. Поэтому он не был настроен как-то "жёстко" выполнять указания. А также мои друзья, мои коллеги по университету и разным волонтёрским группам собирали характеристики о том, чем я занималась, в каких проектах участвовала – они учитываются во время суда при принятии решения, куда тебя отправлять. Также муниципальные депутаты, Виталий Боварь, Борис Вишневский подписали характеристики, так что, может, и это сыграло какую-то роль, потому что у Егора не было такой поддержки. Плюс приходили мои родители в суд, которые очень переживали, и это было видно. Поэтому судья как-то по-человечески ко мне отнёсся. У Егора уже был другой судья… Также ко мне на суд пришло много друзей, коллег и коллежанок, поэтому это тоже один из небольших факторов, который мог повлиять на судью, потому что всего этого не было у Егора.
– Что было после суда?
– Началось производство по делу, меня вызывала следовательница: у меня брали отпечатки пальцев, слюну, ботинок отправляли на экспертизу. На месте, где мы сожгли чучело, они собрали какие-то бутылки для того, чтобы "восстановить место преступления"; установить, что мы там были. Устраивали весь этот цирк, который делают следовательница и опера, причастные к этому делу, чтобы делать какое-то действие, какую-то имитацию работы по "установлению преступников". Я ходила на допрос после суда, потом пришла бумага, что будет обжалование решения суда. После этого я уехала, а потом был суд без меня, а потом ещё какой-то суд без меня, дважды вызвали моих родителей на допрос. Кажется, ещё был суд, и ещё будет суд, и у Егора то же самое происходило. Так что, уголовное дело – это целый процесс.
– Вы сказали, что родители очень переживали на суде. Как они ко всему относятся сейчас?
– Они, скажем так, отнеслись с пониманием к тому, что происходит. Конечно, меня не обвиняли в том, что я плохая и сделала какое-то ужасное дело, потому что все понимают, какие у нас суды и следователи. Я их успокаивала и объясняла, что происходит, но когда поняла, что нужно уехать, то просто сказала, что всё будет хорошо, и уехала.
– Вы полагаете, что назад, в Россию, для вас сейчас дороги нет?
– Поскольку я объявлена в розыск – меня точно отправят в СИЗО после пересечения границы.
– А перемещение по миру? Сможете ли вы уехать куда-либо из страны, где сейчас находитесь?
– Да, потому что я нахожусь в федеральном розыске, а не в международном. Как я полагаю, России сейчас очень сложно кого-то подать в международный розыск через Интерпол – все её заявки тщательно проверяют. Многие европейские страны уже полностью отказались в этом плане взаимодействовать с Россией, и она сейчас, как мне кажется, находится в некоторой изоляции. В стране, в которой я нахожусь, я не единственная объявленная в России в уголовный розыск, и с другими уже некоторое время ничего не случилось. Поэтому я думаю, что всё будет хорошо. Я не представляю себе ситуации в нынешнем положении, когда Россия является страной-агрессором, чтобы в какой-то стране меня задержали и решили отправить обратно в Россию. Только если это не КНДР.
– Что ждёт Егора в дальнейшем, как вы думаете?
– 27-го начался суд с разбирательством по существу, потому что раньше были суды по мере пресечения, то теперь будут непосредственно по содержанию дела и наказанию. Недавно мы с подругами Егора создали канал поддержки – там можно следить за тем, как идёт дело.
– А каковы ваши собственные планы на будущее? Чем будете заниматься в эмиграции?
– Есть множество способов заниматься антивоенным активизмом, не находясь в России. Пока у меня есть силы, и пока этот режим существует, я буду продолжать бороться. У людей возникают мысли, что раз они не в России и не находятся в поле, где они могут действовать, то всё бессмысленно, но это неправда, потому что есть интернет и соцсети, в которых можно собирать какую-то информацию о войне, об участниках и жертвах, распространять её. Помогать каким-то фондам, которые помогают украинцам. Придумывать способы анонимного распространения информации для тех, кто остался в России, или действия, которые будут помогать антивоенному движению.
Я буду продолжать бороться, потому что этот режим отобрал всё, что у меня было.
– Вернетесь домой когда-нибудь, как думаете?
– Да, конечно, когда этот режим рухнет. Петербург – это мой дом, и я хочу вернуться домой. Я россиянка, я русская. И я связываю свою жизнь и свою деятельность с тем, чтобы в моём доме было хорошо. Хорошо мне, моим друзьям, моим соседям, всем.
