Пока в Украине идет так называемая "специальная военная операция", несколько петербургских адвокатов начали работу для будущего международного уголовного суда и создали команду для сбора данных о военных преступлениях, совершенных всеми участниками конфликта. Для этой цели уже создан телеграм-канал Гражданская оборона. Инициатор движения адвокат Нина Боер рассказала корреспонденту Север.Реалии о цели проекта, о том, что уже сделано и что еще предстоит сделать.
"Нам запретили выходить... Там не было еды.. Пришлось бегать за водой за четверть под пулями... они убивали детей там…"; "Это мой друг Олег Григорук! Его уже нет!!! Его убили в Ирпене! Брат, покойся с миром! Ты был прекрасным человеком и хорошим отцом!"; "Украинский композитор, автор песен Ой, летіли дикі гуси, Чарівна скрипка, Скрипка грає, Зелен-клен, Тиха вода Игорь Поклад спасен от голодной смерти из подвала в Ворзеле" – такие записи можно найти в группе Ирпень в фейсбуке.
Никиту Горбаня, работавшего лаборантом в одной из киевских больниц и жившего в селе Андреевке под Киевом, российские военные похитили в марте, его пытали, над ним издевались. По его рассказам, ему и еще нескольким односельчанам наливали воду в ботинки и заставляли сутками лежать на земле вниз лицом. Потом их увезли в Курское СИЗО №1, где лечения фактически не было. Оттуда Никиту все-таки отправили в тюремную больницу: отмороженные пальцы начали гнить, их пришлось ампутировать, некоторые из его товарищей по несчастью лишились обеих ног.
О том, что подобная практика российских военных является массовой, рассказывала и украинский омбудсмен Людмила Денисова. Она сообщала об унижениях, которым подвергались похищенные мирные граждане Украины – что в тюрьме их плохо кормили, избивали, заставляли разучивать и петь российский гимн и песню про Путина, а потом – подписывать бумаги о том, что с ними обращались хорошо и у них нет никаких претензий. Денисова отмечает, что такие действия являются грубым нарушением норм международного гуманитарного права.
Нарушения международного гуманитарного права, а также преступления против человечности регулируются Римским статутом Международного уголовного суда, принятым в Риме 17 июля 1998 года и вступившим в силу 1 июля 2002 года.
– В соответствии с Римским статутом преступление против человечности – это любые массовые агрессивные действия в отношении мирного населения: убийства гражданских лиц, насильственное перемещение, заключение в тюрьму или другое жестокое лишение физической свободы, лишение или ограничение доступа к продуктам питания или лекарствам, изнасилование, лишение основных прав по признаку принадлежности к той или иной группе или иной общности и любые иные подобные действия, – поясняет петербургский адвокат Нина Боер.
События последних месяцев привели ее к выводу, что заниматься в России правом сейчас принципиально невозможно, поскольку это уже не право, а "какие-то формы паллиативной помощи". Из-за ощущения бессмысленности прежней работы Нина Боер и несколько ее петербургских коллег решили объединиться, чтобы давать оценку происходящему и помогать развитию Международного уголовного суда.
– Меня шокирует, что в российской юридической тусовке очень мало кого это интересует. Мы "в домике", мы занимаемся вопросами своих клиентов, за пределы этого не выходим, – замечает Боер. – Но есть ряд людей, которые не могут не реагировать на эту ситуацию. Моя идея в том, что международное уголовное преступление, международное уголовное, гуманитарное право, в смысле "Хьюман райтс", – это очень малоизвестная тема. Сегодня никто толком не может объяснить, даже юристы, что такое "фашист", все просто обзывают друг друга: ты военный преступник, сам ты военный преступник. А эксперты не имеют ресурса и желания рассказывать на пальцах. Я подумала, что мы сможем это сделать. Задать вопрос – вот правда, можно на войне убивать, насиловать, грабить – или нельзя? Если нельзя, то где же мировая полиция? А если ее нет, то в чем смысл этих международных норм? Мы привыкли, что если есть преступление, значит, кто-то должен быть наказан. Возникает вакуум между тем, что это преступление, и тем, что неясно, кто и как за него будет наказывать.
"Пожилые стали умирать, и их хоронили партиями по пять человек. Всех укладывали в одну могилу. Во время отпевания рашисты открыли огонь. Живые прыгали к мертвым. Ранения получили четверо. Одну 19-летнюю девушку дважды за час водили на расстрел. Все хотели уточнить, кому принадлежит обнаруженная в шкафу камуфляжная куртка. Бедняжку выводили на огород, там, где всегда рос картофель сорта "зоряна", стреляли поверх головы и орали: "Теперь признаешься, кто ее носил?" – написала на своей странице в фейсбуке писательница Ирина Говоруха. Это рассказ о том, как российские военные насильно удерживали в подвале 300 жителей села Ягодное под Черниговом. – Воздуха в подвале не было, ведь в нем одновременно находилось от 320 до 360 человек (среди них – 70 детей). Началась эпидемия ветрянки. Лежачие уписывались. Из отхожего ведра тянуло смрадом. Мужчины сидели с голыми торсами, дети – в одних памперсах. Самая маленькая (1 месяц и 10 дней) стала задыхаться. Ее держали у дверной щели".
По словам Нины Боер, Международное уголовное право начало зарождаться около ста лет назад, и благодаря ему знаменитой римской максимы – горе побежденным – больше нет. Если раньше города отдавались на поток и разграбление и это было платой наемникам за участие в войне, то сейчас такие вещи вызывают шок.
– Если раньше воины хвастались награбленным, то сейчас они стыдятся этого, им даже запрещают публиковать видео, как они отправляют краденое домой. Изменилось сознание людей, – констатирует Нина Боер. Ее группа планирует на различных платформах, и русскоязычных, и англоязычных, рассказывать о том, что такое международное уголовное преступление, как происходит наказание, почему отношение к войне должно меняться. Я люблю романтическую историю из голливудского фильма о том, как Сильва осадил Масаду, которая очень долго сопротивлялась, – рассказывает адвокат. – Это крепость Ирода на высоте 806 метров над уровнем моря, ее невозможно было взять. В Риме были недовольны, прислали нового молодого полководца, и он сказал: "Я Масаду возьму за один день". Он собрал по окрестностям пожилых евреев, зарядил ими катапульту и начал бить в стену Масады живыми людьми. Масада уже была готова сдаться, но Сильва сказал: "Опомнись, ты что делаешь? Если мы так возьмем Масаду, то вся Иудея будет пылать, мы никогда не выведем отсюда легионы". То есть идея такой победы работает, если ты собираешься награбить, увезти рабов и сжечь территорию, но если ты хочешь управлять ею в дальнейшем, то победа любой ценой бессмысленна.
– То, что мы видим сейчас, кажется, больше похоже именно на победу любой ценой, когда жгутся посевы, уничтожаются зернохранилища, больницы, вся инфраструктура.
– Я считаю, что это безумие, с точки зрения общечеловеческой логики. Причем это русскоязычные территории, исторически очень лояльные к России. После того, что там сотворили, как можно будет там существовать, только если сирийцами их заселять.
– Вы предполагаете только просветительскую деятельность или хотите ускорить сам процесс развития международного суда? Кажется, пока еще за преступлением далеко не всегда следует возмездие.
– Это очень сложный политический вопрос, здесь сложнейший комплекс интересов разных стран. Вспомним, как из определения геноцида по требованию Сталина было исключено уничтожение политических оппонентов. Любое государство оглядывается на то, что оно само может оказаться совершающим такие преступления, поэтому тут требуется законодательство, скорее, об изменении мира. Это вообще очень новая идея – о необходимости ограничения суверенитета государств. Мы ведь живем с идеей, что у государства есть безусловный, ничем не ограниченный суверенитет. Но потихоньку появляется идея о том, что есть права человека, есть ценности, которые ограничивают волю государства. И это очень новая идея, ей, может быть, сто лет. Она несовершенна, но ей просто надо дать время.
– В 1990-е годы эту идею высказывал правозащитник Сергей Адамович Ковалев, что над всеми странами должно стоять что-то, в хорошем смысле, вроде мирового правительства, арбитра, и все будут согласны, что чего-то нельзя никому, несмотря ни на какие суверенитеты.
– Мне кажется, что мы к этому идем неизбежно. Даже нынешняя война показывает, что мир стал глобальным, в нем очень много взаимосвязей. Конфликт в Восточной Европе вдруг влияет на голод в Африке. Или глобализация через интернет делает всех уязвимыми. Это новое состояние мира. Я думаю, что движение к созданию общемировых гуманитарных законов неизбежно, если его не прервет какая-нибудь глобальная катастрофа.
– В своем телеграм-канале вы пишете об объективном расследовании, о рассмотрении точек зрения всех сторон по поводу, например, того же разрушения драмтеатра в Мариуполе, по поводу той же Бучи. То есть вы собираетесь разбирать конкретные кейсы?
– По крайней мере, русскоязычным исследованиям часто не хватает объективных ответов на все вопросы. Нам надо думать, как мы будем следующие десятилетия жить с тем расколом, который произошел в русскоязычном мире, когда у каждого своя правда, и эти правды не пересекаются. Но их можно свести лицом к лицу. Пока для установления истины ничего лучше, чем судебный процесс, не изобрели. Одна из фундаментальных основ – это право на защиту. Большие претензии, например, к тому же Нюрнбергскому процессу, что хотя там и были защитники, но это был суд победителей. Наша идея – в преодолении вакуума. На все вопросы должны быть даны ответы, все версии должны получить оценку, даже самые бредовые, чтобы не оставлять людей с сомнениями. Это самое ужасное – когда "все не так однозначно".
– И тут обязательно встает вопрос о свободе слова и о пропаганде. Ведь пропаганда, даже самая бессовестная, тоже проходит под маркой свободы слова: а вот я хочу и говорю – еще немного, и украинцы бы напали первыми. Наверное, такие голословные заключения должны тоже оценку получать. Наверное, такое массовое соблазнение, из-за которого люди идут на войну, убивают людей и погибают сами, это тоже преступление.
– Таким вещам уже была дана оценка. Теперь опять стало знаменитым "Радио тысячи холмов" в Руанде. Есть доказательства, представленные в международном трибунале, и в приговоре сформулировано, что в тех местах, где радио хуже работало, было меньше убийств. Было доказано, что пропагандисты понимали результат своих действий. Да, призыв к геноциду, к совершению преступления – это само по себе преступление.
– А разве не преступление – заведомо лживое объяснение поводов для войны: там фашисты. В чатах военных постоянно пишут: мы накрыли штаб "укров", "азовцев", вот их символика, свастик полно. Хорошо, предположим, символика и свастика, но ведь никто не доказал, что эти "азовцы" совершали такие же преступления, как нацисты.
– На самом деле очень интересные есть доклады миссии ОБСЕ, причем настолько нейтральные, что я бы субъективно назвала их пророссийскими. Это очень скучные многостраничные отчеты. Например, в отчете с июня по сентябрь 2015 года они разбирают все маленькие кейсы: где мост взорвали, где какой прилетел снаряд. На самом деле там и по преступлениям "Азова" кое-что есть. И есть сайт фанклуба "Азова". Я в свое время интересовалась этим вопросом, так вот, в 2000-х годах была жуткая фашиствующая банда в Петербурге, и я вам скажу: "Азов" – это просто дети по сравнению с ней. У всех стран есть свои националисты и преступники, даже Норвегия этого не избежала.
В телеграм-канале "Гражданская оборона" подробно рассказывается случай разрушения роддома в Мариуполе: "обстоятельства нанесения удара по больнице указывают на признаки совершения военного преступления". Авторы публикации скрупулезно приводят все версии: "(1) обстрел больницы российскими войсками при наличии в ней обороняющихся украинских военных, (2) обстрел больницы российскими войсками при отсутствии в ней обороняющихся украинских военных, (3) организация взрыва… украинскими военными". Авторы публикации, стараясь соблюсти беспристрастность, пишут, что нельзя с полной уверенностью исключить ни одну из версий, но доказательств нахождения в больнице украинских военных не найдено, а "версия об организации взрыва украинскими военными также вызывает вопросы".
По словам Боер, главное было избежать односторонности, поскольку любой судебный процесс приводит к торжеству справедливости, только всестороннее и объективно рассматривая и версии обвинения, и версии защиты.
– У нас была одна идея – большого расследования и больших объяснений. Конкретный пример – использование кассетных боеприпасов в Донецкой области, в Украине в целом. На вокзале в Краматорске, когда 52 человека погибло, тоже были использованы кассетные боеприпасы. Это опять же это постоянная тема гуманизации войны. Потому что использование кассетных боеприпасов – это преступление. Они наносят ущерб мирному населению, причем протяженный по времени. Элементы кассетных боеприпасов очень трудно разминировать, они могут годами убивать, как в Сьерра-Лиона, где столько было заминированных территорий, столько осталось неразорвавшихся снарядов, что до сих пор люди погибают и калечатся. По сути это уничтожение территории, ничем не лучше Чернобыля.
– Сообщалось, что на украинские заводы, причем невоенные, сбрасывались кассетные бомбы, рассчитанные на уничтожение большого количества людей, в данном случае рабочих.
– Недопустимы любые атаки на гражданские объекты, даже если они используются как прикрытие для размещения огневых точек, чему, конечно, должно быть доказательство, а не голословные утверждения. Но даже если бы в драмтеатре и в роддоме в Мариуполе располагались, как утверждается, боевики "Азова", чему пока что нет никаких подтверждений, все равно перед ударом необходимо предупреждение, зеленый коридор и время для выхода гражданских лиц. Объекты Красного Креста, само собой, под международной защитой.
– Вот еще важный вопрос: кто военный преступник – тот, кто стрелял, или тот, кто отдавал приказ?
– Мы считаем, что, все, начиная с Верховного главнокомандующего, кто отдавал подобные приказы, кто планировал подобные действия, кто им не препятствовал, до непосредственных исполнителей, они все являются военными преступниками. Оправдание тем, что человек выполнял приказ, возможно, только если в случае неисполнения ему угрожали смертью. Если он мог уволиться, уйти, не поехать на войну, отказаться исполнять приказ, проще говоря, если ему пистолет к голове не приставили, то приказ не является смягчающим обстоятельством, он просто объединяет всю группу.
– Может быть, это касается и суда над этим солдатом в Украине, которого осудили пожизненно за убийство мирного жителя?
– Я следила за этим процессом, но, к сожалению, мне кажется, что он больше политический, чем юридический. Любые уголовные адвокаты знают, что невозможно провести качественное расследование и судебную процедуру в такой короткий срок. На мой взгляд, самим фактом такого короткого расследования обвиняемый был лишен права на защиту. Важно, чтобы правосудие не становилось инструментом, это выхолащивает его смысл. Мы видим встречную историю с двумя гражданами Великобритании и марокканцем, приговоренным в ДНР к смертной казни, тоже за неделю, тяп-ляп. Кстати, это тоже отдельное военное преступление против правосудия.
– И у них же были контракты, они ни с какой стороны не наемники.
– Да, абсолютно. И, думаю, не все, что в ДНР называют законом, является законом. Мы с вами захватим какой-нибудь остров, объявим свое законодательство. Кстати, это было предметом разбирательства на одном из судов после Нюрнбергского трибунала, процесс над судьями. Когда судьи в качестве защиты использовали довод о том, что они применяли немецкие законы, то было сказано однозначно, что эти законы настолько противоречат общим понятиям о нравственности и правосудии, что профессиональные судьи не могли не понимать, что эти законы преступны.
– Есть в телегам-канале "Гражданская оборона" и весьма выразительный пост про преступления украинских военных в отношении российских пленных, пытки и жестокое обращение. А в отношении российских военных материалов нет?
– Нет, просто пока мы еще в процессе. Здесь у меня есть идея о соразмерности и о масштабе. Если мы говорим о десятках преступлений украинских военных и о десятках тысяч преступлений российских военных, а, похоже, именно к таким цифрам идет, то масштаб тоже важен. Это ведь распространенное возражение: а почему им можно, а нам нельзя? Эмоциональный человеческий ответ у меня такой, что, вы знаете, вас туда никто не звал, вас там вообще никто не ждал. Но я считаю, правильно, чтобы все стороны ответили за свои преступления.
"На Черниговщине был взят в плен мужчина. Рашисты, видимо, изнывающие от скуки, решили немного развлечься и начали устраивать бедняге расстрел по пять раз в день. Выводили с завязанными глазами, ставили на колени и приглашали на казнь сына и жену. Затем наслаждались щепетильным моментом прощания и делали выстрел. Целились так, чтобы пуля просвистела в сантиметре от головы и впилась в стену. Потом уводили пленника в сарай, а через час повторяли пытку еще раз. И еще…"– пишет в своем блоге в фейсбуке Ирина Говоруха.
Нина Боер говорит еще об одном важном соображении, на которое ее натолкнул просмотр видео – интервью с российскими военными. Она пришла к выводу, что большинство военных вообще не понимают, как они должны действовать, какой закон на них распространяется, что такое Женевские конвенции.
– Между тем это входит в их профессию, это одна из важных составляющих военного обучения, образования – современное военное законодательство. Оно описывает нормы поведения в случае вооруженного конфликта, например, там есть норма украинского Уголовного кодекса – нарушение правил и обычаев войны. Это может иметь самое широкое толкование. Вряд ли можно сесть, интернет полистать, понять, что ты должен, а что ты не должен делать как военный.
– Но мы все равно понимаем, что есть Женевские конвенции, а есть реальность. Что бы вы сделали для того, чтобы эти солдаты понимали четко, чего нельзя делать на войне? Можно это объяснить?
– Да. Мирное население неприкосновенно, мирные объекты, тем более социальные, культурные объекты неприкосновенны. Неприкосновенны исторические памятники. Военнопленные пользуются даже большими правами, чем мирные жители, и не могут считаться преступниками только за сам факт участия в вооруженном конфликте. Именно это произошло с так называемыми наемниками, попавшими в плен в ДНР. И с "азовцами" – если они такие звери, то не должно было составить труда найти их преступления, есть же, наверное, масса свидетельских показаний жертв их злодейств.
– А что вы скажете о фильтрационных лагерях, где тоже терзают мирных жителей, заставляют их признаваться, что пока они сидели в подвалах, по ним лупили именно украинцы, мы постоянно слышим об этом.
– Правосудие предполагает, что всем подобным свидетельствам дается оценка, при каких обстоятельствах они были получены, может ли этот человек повторить их в суде. Для международных трибуналов свидетельские показания очень важны и труднодоступны: люди боятся давать показания. Сложно через 10 лет найти свидетелей и привезти их, например, в Гаагу. Причем их допрашивает и защита, и обвинение, то есть они подвергаются перекрестному допросу, что довольно страшно и неприятно. Но это направлено именно на то, чтобы свидетельские показания были правдивыми, чтобы на них можно было опираться.
– Вы пишете в кейсе о мариупольском театре по крайней мере об одной женщине, которая точно слышала звук самолета, потом падение бомбы, свист. Таких вещей достаточно?
– Сейчас уже становится понятно, что таких вещей будет достаточно. Уже международные организации направили в Украину представителей, которые помогают проводить расследования. И в Украине сейчас тоже многие занимаются именно фиксацией доказательств. Я знаю, что некоторые украинские адвокаты этим занимаются – поиском, фиксированием свидетельских показаний, атрибуцией видео, фотосвидетельств, чтобы потом их использовать в суде. Я думаю, что эта война будет сильно отличаться от других, поскольку она очень хорошо задокументирована.
Сейчас еще рано говорить о доказательствах, собранных украинскими адвокатами, они не раскрывают их, готовя материалы для будущего суда. Нина Боер не сомневается, что появятся карты спутниковых съемок, карты пролета самолетов и что по фото-видеосвидетельствам специалисты-взрывотехники смогут определить, где и как был произведен взрыв.
Российская сторона настаивает, что мариупольский драмтеатр взорвали изнутри, поэтому фасад уцелел, а крыша провалилась только в середине, и что это провокация "Азова", якобы его бойцы заранее разложили там взрывчатку. Нина Боер не сомневается, что все будет подвергнуто экспертизе.
– В отличие от наших изысканий, прелесть судебного процесса в том, что и защита, и обвинение имеют возможности допрашивать экспертов, предоставлять свои экспертные данные. Вот по "Боингу" сейчас процесс идет в Нидерландах, и если непредвзято оценивать доказательства, можно сказать, что совершенно точно названы имена тех российских военнослужащих, которые произвели этот запуск, совершенно точно определен "Бук", определен его проход. Кстати, именно поэтому сейчас у военных отбирают телефоны, чтобы они селфи не делали на фоне.
Интернет переполнен сообщениями о массовых ограблениях в оккупированных населенных пунктах, когда из квартир выносилось все – даже кухонная утварь, батарейки и косметика. Камеры видеонаблюдения зафиксировали случаи мародерства, а радиоперехваты – хвастовство награбленным. Появились рассказы о том, как мирных жителей держат в ямах и подвалах, пытают и расстреливают, с ужасающими подробностями – кому-то перед смертью прострелили ноги, кого-то расстреляли за пение гимна Украины.
– Любое убийство, грабеж – это общеуголовный состав, отягощенный дополнительной составляющей, – говорит Нина Боер. – Есть массовые свидетельства об изнасилованиях. Есть интервью летчиков, которые подтверждают до того, как они попали в плен, что да, они знали, что они бомбят, они видят, что под ними. Мне просто специально было интересно, я думала: вот пилот-бомбардировщик, у него есть приказ разбомбить такие-то координаты. Я посмотрела несколько часов интервью и убедилась, что летчик-бомбардировщик видит, куда он сбрасывает бомбу, он видит, что это драматический театр, он видит надпись "Дети" и, продолжая исполнять преступный приказ, совершает уголовное преступление.
– Когда открылись преступления в Буче, появились объяснения, что это обязательная практика диверсионно-разведывательных групп – взять 5–6 человек, посадить в подвал на колени, голову в мешки, одного застрелить, другие заговорят. Что это за стандарты такие?
– Тема пыток вообще глобальная. Но любое ограничение свободы мирного населения это преступление, расстрел мирного безоружного человека, независимо от того, в чем ты его подозреваешь, – это преступление. Лишение свободы, ограничение, непредоставление возможности беспрепятственного покидания зоны вооруженного конфликта – это преступление.
Некоторое время назад беженцы из Херсона, которым удалось вырваться через Крым и кружным путем выехать на личном автотранспорте за пределы России, рассказывали о том, как российские военные прикладами выгоняли их из машин, заставляли ложиться на землю, раздевали, иногда забивали до смерти. И что никого больше не впускают и не выпускают из Херсона, у фермеров гибнет урожай овощей – военные не дают вывезти помидоры для продажи в других областях.
– Это происходит повсеместно, – говорит Боер. – Есть сотни свидетельских показаний и материальных доказательств расстрелянных мирных машин, расстрелянных людей, которые не имели никакого отношения к вооруженным силам. Кстати, фильтрационные лагеря – это тоже бесчеловечное обращение, это международное уголовное преступление, независимо от того, что там написано в законодательстве, тем более в каких-то практиках разведывательных групп. Любое насилие над мирным населением – это преступление. Допустим, разбомбить драмтеатр или застрелить мирного жителя, разграбить квартиру, извините, насрать на стол – это эффективная военная тактика устрашения и запугивания. Но нужно понимать, что даже согнать людей в подвал – это уже бесчеловечное обращение. Не говоря уже о том, что в Ирпене несколько человек в подвале умерли, пока их там держали. Это преступление. Мирным жителям на оккупированной территории должно быть обеспечено питание и доступ к медицинской помощи. И возможность проживания в нормальных условиях – как и военнопленным.
Вопрос о пропаганде остается одним из самых сложных, считает Боер. Очень трудно внушить людям мысль о неправедности войны, если для этого надо отнять у них единственное утешение – что "наши мальчики – герои". Никто пока не нашел рецепта – что делать с обществом, воспитанным в сознании того, что право силы – главное право человека.
– Это, конечно, вопрос многолетней просветительской деятельности, общего образования, школьной программы и, к сожалению, общего уровня жизни тоже. Посмотрите, сколько отправляется на войну мальчиков из неблагополучных семей, сирот из депрессивных регионов, где люди просто бедствуют. На самом деле, как бы это жутко сейчас ни звучало, их можно понять. Они жили этой собачьей жизнью, они этой собачьей жизнью продолжают жить и так же умирают.
Петербургский адвокат Сергей Голубок тоже считает вопрос международного уголовного суда очень важным, хотя сейчас много и других нерешенных проблем.
– Так, например, подозреваемые, находящиеся сейчас в Донецке и Луганске, вряд ли предстанут в обозримом будущем перед Международным уголовным судом либо украинскими судами. К сожалению, всегда кто-то уходит от ответственности, это многолетний процесс, которым занимаются юристы и следователи, многолетняя работа, и никто в волшебном вертолёте не прилетит, – замечает адвокат. – Но на то и существуют международные механизмы, чтобы эти сложности решать. Тем более что преступления совершаются на территории Украины, признавшей юрисдикцию Международного уголовного суда.
В середине июня прокурор Международного уголовного суда в Гааге Карим Хан приехал в Харьков, чтобы лично оценить последствия обстрелов города российскими военными. Он сказал, что все участники конфликта могут понести ответственность, а его команда на месте работает над раскрытием правды. А 21 июня во время своего визита в Киев министр юстиции и генеральный прокурор США Меррик Гарленд сообщил, что американцы создадут в Украине специальную группу по расследованию военных преступлений. Возглавит спецгруппу сотрудник Минюста Эли Розенбаум, которого называют самым известным американским "охотником за нацистами".
