19 мая Росфинмониторинг исключил меня из своего списка террористов и экстремистов. Я узнала об этом от коллеги, который написал "поздравляю" и переслал сообщение телеграм-бота, который отслеживает изменения в перечне. Оказывается, есть и такой. А если бы его не было, первым, обрадовавшим меня, оказался бы Сбербанк. Потому что через пару часов с номера 900 трижды пришла СМС-ка: "Ваши карты разблокированы. Приносим извинения за неудобства".
"Божечки, как это мило!" – подумала я и чуть не прослезилась.
На самом деле, нет. Если честно, мне ни тепло, ни холодно – как от извинений Сбербанка, так и от самого факта выхода из перечня экстремистов и террористов. Я с ним как-то свыклась. Это был неиссякаемый повод для искрометных шуток и дружеских подколов, красивая деталь к визитной карточке и остроумное объяснение, почему я до сих пор не в списке иноагентов. Со всем этим придется распрощаться. И главное, никаких выгод взамен – те самые заблокированные счета мне чисто физически теперь не доступны, так что потратить свою майскую зарплату 2019 года я все равно не смогу.
Извинения на хлеб не намажешь, перефразирую известную поговорку. Моя жизнь, увы, не станет лучше с выходом из перечня экстремистов и террористов. Я все равно не смогу взять автокредит и купить новую машину на смену своей 18-летней, я не открою сберегательный счет, у меня не получится, как бывало прежде, оплачивать коммунальные счета телефоном, да и "переводить на счет" продавцам на сельском рынке – когда забыл дома кошелек, а что-то вот срочно надо купить – тоже не смогу. Потому что я не там, где все это имело смысл.
Мое государство разрушило мою жизнь так, что разблокировкой счетов ничего не поправишь. И разрушило вовсе не тем уголовным делом. И не включением в этот долбанный перечень. Ни даже этим идиотским обыском с наручниками и выбиванием дверей в доме (по надуманному абсолютно поводу), после которого я уехала из страны. Нет. Все рухнуло 24 февраля – когда Россия развязала агрессивную войну против Украины. За смерти тысяч ни в чем не повинных мирных людей, погибших от действий российской армии, я несу свою долю ответственности как гражданин своей страны. И это не тот груз, с которым можно спокойно жить и планировать будущее.
Письмо от самого Росфинмониторинга пришло еще через два часа (после СМС от Сбербанка). "На основании информации государственных органов, бла бла бла, Вы исключены из Перечня организаций и физических лиц, в отношении которых имеются сведения об их причастности к экстремистской деятельности или терроризму". Я сохранила его в ту же папку, где лежат все документы по уголовному делу. А заодно полистала ее, перечитала свое последнее слово на суде.
"Именно государственная власть, попавшая в руки циничных и жестоких людей, становится самой страшной угрозой для безопасности граждан. Допустив узурпацию власти преступным политиком, партией или хунтой, граждане рискуют лишиться всего – начиная от имущества и права на мнение и заканчивая свободой и правом на жизнь. Но преступная политика начинается не с преступного умысла – нет, всегда есть "высокие цели" и "благородные мотивы", типа возрождения величия нации, защиты суверенитета или борьбы с внутренним врагом. Именно поэтому в преступную политику так легко вовлекаются рядовые исполнители, которые просто следуют инструкциям и выполняют приказы", – говорила я перед тройкой судей Второго западного военного суда в 2020 году.
Когда я в той речи поминала Гитлера и предупреждала безразличных судей, что падение в тоталитаризм "возможно даже в самом культурном и цивилизованном обществе – при условии соответствующей государственной политики и пропаганды", я и подумать не могла, что говорю о своей стране через какие-то всего лишь полтора года. Я просто хотела доказать суду, что свобода слова – не эфемерная ценность. Что возможность честно (и безнаказанно) сказать о том, что думаешь и во что веришь – ни много ни мало, спасает жизни.
Ну теперь-то вы убедились, господа Морозов А.А., Борисов Э.Б. и Плужников А.В.? Это судьи, которые вынесли мне обвинительный приговор. Моя речь тогда не произвела на них впечатления.
И мне интересно, что они думают о свободе слова теперь, после 24 февраля, когда без причин, без смысла, без пользы погибли десятки тысяч русских и украинцев – которые, скорее всего, остались бы живы, если бы у нас была возможность свободно проговорить, обсудить и раскритиковать все, что касается российско-украинских отношений. Цели т.н. "спецоперации", фобии руководства нашей страны, риски и угрозы, последствия агрессии – все это должно было быть проговорено. И войны бы не было, если бы состоялся такой разговор. Война – результат лжи и умолчаний.
Светлана Прокопьева – журналист
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
