Ирина Мельникова из Пскова, обладательница украинского паспорта, помогла сотням украинских семей уехать из России в Европу. Теперь ей самой пришлось покинуть город, поскольку внимание ФСБ к ее работе стало чересчур навязчивым. Границу Латвии они с мужем пересекли без визы и попросили убежища, а латвийские пограничники приняли их как россиян, поскольку последние восемь лет Мельниковы жили в России.
– Я там разревелась на эмоциях, – рассказывает Ирина про свое пересечение границы. – При нас другого человека не впустили, поэтому я испугалась, что и нас сейчас не впустят. Пограничник смотрит на меня и говорит: у вас нет угроз, я не могу вас пустить, это несерьёзные доказательства… А я говорила очень много – кто я, что я делала, что я думаю. Что я против этого всего режима и что я не хочу там жить, пожалуйста, не возвращайте нас обратно!
"Я вам сейчас букву Z на лбу набью"
Ирина Мельникова – украинка. Ей 38 лет, с 2014 года она жила в Пскове. Переехала как раз из-за начала военного конфликта, когда нормальная жизнь в Луганской области закончилась.
– Я жила здесь не потому, что я хотела жить в России, я "за Россию", а потому что я люблю своего мужа. Я вышла замуж, и я понимаю, что ему здесь комфортнее, – рассказывает Ирина.
Они оба – верующие христиане, прихожане евангельской церкви, познакомились через христианский сайт знакомств. Долго присматривались друг к другу, общались как друзья. Ирине было важно, чтобы Максим поладил с ее дочерью от первого брака. Под новый, 2014-й год он как раз сделал ей предложение.
– И когда всё обострилось, когда Крым брали в марте, он уже сказал: "Ира, пожалуйста, приезжай, я переживаю, я не сплю". Ну и мы с дочерью выехали в Псков, – говорит Ирина.
Поэтому война застала Ирину в России. А в Украине – и в Киеве, и в Луганской области – осталась ее семья.
– Мы не смотрим телевизор уже несколько лет, нам этот зомбоящик не интересен. Но получилось так, что мы были осведомлены уже накануне, потому что Донбасс начал эвакуацию ещё 18 февраля, и мы помогали эвакуировать моих племянниц. Мы уже понимали, что происходит какая-то провокация. Я не сомневалась, что это провокация, у меня не было таких сомнений, потому что я знаю эту кашу изнутри, из 2014 года, – вспоминает Ирина. – Мы переживали, с сестрой, которая живет в Киеве, созванивались, я спрашиваю: "Ну как вы там?" – "Всё нормально, ничего не произошло – на 16-е же сначала обещали нападение". Тогда успокоились: наверное, всё-таки слухи. Но эти "слухи" наступили чуть позже.
В Пскове у Ирины была своя студия красоты, и 24 февраля она была на работе. Тот день она прожила, как и большинство, – не отключаясь от интернета ни на минуту, пыталась дозвониться родным в Украину.
– Весь февраль, до середины марта все только об этом говорили – сотрудники, клиенты, я. Конечно, ситуация у меня была очень тяжёлая. Большинство клиентов – это жёны военных, невесты военных, матери военных. У нас в салоне начался такой хаос… – рассказывает Мельникова. – Первое время я пыталась всем что-то доказать, объяснить. Пыталась им всем донести, что они неправы, что сейчас не надо телевизор смотреть, объясняла, почему война в Донбассе началась, почему Майдан у нас был. А все сразу начали кричать про эти восемь лет. От меня сразу начали уходить клиенты. Я сама писала в инстаграме: если вы поддерживаете Путина, не приходите сюда. Один раз я отказала клиентке во время процедуры. Я делала ей татуаж бровей, она лежит и говорит: "Да этих украинцев всех перестрелять надо!" А у меня эмоции: "Я вам сейчас букву Z на лбу набью". Положила машинку, говорю: "Встаём". Она на меня такими глазами смотрит… Я говорю: "Перестрелять? Давайте, начинайте с меня, я украинка. Берите меня и убивайте". Вышла из помещения, поплакала.
Непросто было и с сотрудниками – кто-то сочувствовал, переживал, кто-то ругался. Однажды Ирина подходила к салону и увидела, что какие-то мужики рисуют на дверях букву Z. "Я испугалась, даже мысли не было взять телефон, это всё поснимать. Я быстро-быстро ушла. Меня аж трясло, я не смогла на работу зайти. Я всех клиентов отменила в тот день", – вспоминает она. По счастью, они как раз заканчивали ремонт в новом помещении, куда собирались переехать, и за дверь с буквой Z Ирине заходить не пришлось.
"Бандитами угрожали, а потом и эфэсбэшниками"
Помогать украинским беженцам уехать в Европу Ирина стала с первых дней войны. Началось все случайно.
– В конце февраля мне позвонили друзья из моего города. Хоть это и Луганская область, но там начали забирать в "ЛНР". Ребята никогда не поддерживали "ЛНР", они всегда были за Украину, и среди них очень много верующих, для которых это грех – оружие брать, да еще и против своей страны идти. А людей забирали с работы, с улицы. И ко мне обратилось несколько моих друзей, которые просили помочь подвезти до границы – они знали, что мы граничим с Латвией. Я сказала: без проблем, конечно, приезжайте. Они приехали ко мне, их было шесть человек. За ужином я выяснила, что их с той стороны никто не встречает. Прикольно, говорю, а как вы собираетесь добираться от границы до ближайшего города, там нет ни автобусов, ни транспорта. И я начала искать знакомых в Латвии – через церковь. Для нас церковь – это как большая семья, достаточно позвонить, и в любом городе найдутся помощники. Так мы нашли Йонаса и Хелену из города Алуксне. Йонас смог приехать и забрать их на границе. В Алуксне они переночевали и на следующий день бесплатно до Риги доехали. Там, в Риге, мы с друзьями договорились, чтобы их на ночь приняли. Нашли волонтёров, кто-то потом помог им до Польши бесплатно добраться. Это были мои первые беженцы. Все они мне позвонили и спросили, можно ли дать мой номер телефона другим людям. Я сказала: "Конечно, давайте".
Ирина принимала звонок за звонком. Отвечала прямо на работе, записывала голосовые сообщения с инструкциями, как бы ни морщились клиенты. Ирпень, Мариуполь, Херсон – поток людей нарастал по мере продвижения "русского мира".
Сначала Ирина сама ходила встречать на вокзал. Там забирала и тех беженцев, с кем заранее созванивалась, и тех, кто ехал сам по себе, но очевидно нуждался в такой же помощи.
– Таксисты кричали нам: "Что вы у нас хлеб забираете!" Я говорю: "Какой хлеб, у людей горе такое!" Пытались им объяснить, что это бесплатно, что мы делаем это сами, за свой счёт, – рассказывает Мельникова. – Они нас снимали на камеру, фотографировали, как мы людей встречаем. Один таксист сначала просто угрожал, потом уже посильнее: да мы вас поймаем, и завтра к вам смотрящий приедет. Бандитами угрожали, потом и эфэсбэшниками, "мы всю информацию отправим куда надо". Мы всё равно продолжали, я – лицо кирпичом и пошла. А таксист следом идёт, орёт на меня матами-перематами. В другой раз, когда мы людей встречали, он ко мне подошёл и начал меня чуть ли не толкать: "Вы иностранные агенты, вас спонсируют немцы!" Один мой водитель, который помогает мне возить людей, он работал в милиции когда-то, сказал, что половина этих вокзальных таксистов "стучат".
После этого Ирина и ее помощники поменяли тактику – на вокзал уже не ходили, а договаривались о встречах по телефону в заранее условленном месте.
– Люди приезжают, и я им говорю: выходите с вокзала, идёте через пешеходный переход… Мы встречались сначала в одном дворе, потом меняли дислокацию. Смешно, но они выследили место, где мы встречаем во дворе. Я поменяла два места, мы начали встречать возле автовокзала. Туда подъезжали микроавтобусы мои. Так там тоже таксисты на автовокзале стоят. Оказывается, это всё одна шайка-лейка, – рассказывает Мельникова.
Мотивом у псковских привокзальных таксистов был не только корыстный интерес, говорит она, но и идейные соображения – они там все за Путина.
"Помогаем вражескому государству"
Летом вокруг Ирины выстроилась уже целая инфраструктура – автобусы до границы, автобусы после границы, волонтеры, которые принимают на ночлег и в Псковской области, и в Латвии, добровольцы, которые жертвуют деньги. Она где только можно оставляла свои контакты, давала объявления – мол, если вам нужна помощь, то вот она. Руководить процессом получалось уже полностью по телефону, не сталкиваясь с таксистами.
Но одновременно росло и внимание со стороны силовиков. Одного волонтера остановили на машине и оштрафовали за наклейку в поддержку Навального. К другой дважды пришли с проверкой миграционного законодательства. Она принимала у себя беженцев, и ФСБ потребовала от нее высылать фотографии паспортов украинцев, которые у нее останавливаются. Многим стали звонить, приглашать на беседы – спрашивали, что за организация, откуда деньги, кто главный. Звонили и Мельниковым, но встречу им удавалось раз за разом "переносить".
– Когда в России кого-то взорвали (Дарью Дугину. – СР) и эта женщина выехала через Псковскую область, через наши границы (украинка, подозреваемая в подрыве, по версии ФСБ. – СР), они сразу всех подняли на уши, – говорит Мельникова. – Границы не то чтобы закрылись, они стали работать медленно. Украинцев стали пропускать по 30 человек в день, держали очень долго на таможнях, стали допрашивать: что за автобусы, кто вас везёт, как приехали на границу.
Про Ирину силовикам узнать было несложно. Во-первых, она сама сказала людям, что про нее можно рассказывать: "У меня железное алиби в этом вопросе – я сама из Украины, из Луганской области". Во-вторых, у беженцев стали досматривать телефоны, и если кто-то не успел выйти из чата в телеграме, вся переписка оказывалась в руках пограничников.
– Я почувствовала, что нам нужно выезжать, – говорит Ирина. – Я не хотела доводить до каких-то крайностей. Мне некоторые говорили: "Ира, ты себя накручиваешь", но нет, я всё равно чувствую какое-то нагнетание. Одно происходит, другое, все накручивается и накручивается, и с каждым разом всё хуже, и хуже, и хуже, и дальше ты думаешь: уже всё, нет возможностей, сейчас ещё затяну – и они уже приедут и заберут. Настолько стремительно все меняется каждый день. И если с плакатами выходил ты вначале и получал административку, то сейчас – уголовку. Официально в России можно заниматься волонтерством, это не противоречит закону. Но мы как бы помогаем вражескому государству. Они собирают сведения, они собирают информацию. Они пишут законы под себя. И вот сегодня такой закон, а завтра они напишут закон, что всё, теперь это преступление. Я в этой стране уже ничему не удивляюсь.
"Она этим занималась примерно круглосуточно"
Теперь Ирина сама беженка. 15 сентября она уехала в Латвию. Виз ни у нее, ни у мужа, ни у дочери не было. До этого Польша отказала ей в гуманитарной визе с формулировкой "недостаточно оснований", поскольку волонтеры, с точки зрения Евросоюза, не входят в группу риска.
Теперь такие "основания" для Латвии, где Мельниковы попросили убежища, собирают ее коллеги – волонтеры организаций, с которыми взаимодействовала Ирина. Одно из писем поддержки написала немецкая некоммерческая организация "Рубикус", которая с начала войны сосредоточилась на помощи украинским беженцам.
– С Ириной мы познакомились через помощь беженцам, – рассказывает Александр Кириллов, профессор математики университета штата Нью-Йорк и волонтер "Рубикуса". – Процедура устроена так, что люди подают заявки, заполняют форму в интернете, и я с ними связываюсь. Обычно эту форму, на самом деле, часто заполняют не сами беженцы, а те, кто им помогает. Очень много моих заявок были от людей, которые едут через Псков и потом через псковские КПП в Латвию, и практически все эти люди ехали через Ирину. Общих чатов, в которых мы вместе с ней общались с беженцами, у меня 96 штук, я вот сейчас посчитал.
Кириллову 55 лет, он живет в США с 1990-х годов, но продолжает поддерживать связь с друзьями из России. В ленте одного из них он увидел пост про "Рубикус" и решил присоединиться. У "Рубикуса" есть средства на покупку билетов и оплату жилья для украинских беженцев, но никто из волонтеров не получает компенсацию за работу. Никаких денег никогда не переводили и в Россию, ни Мельниковой, ни другим таким же энтузиастам, подчеркивает Кириллов. Ирина сама искала возможность оплатить транспорт для беженцев, сама находила им ночлег в России и тех, кто их встретит за границей.
– В мае у нас проходило через Псков, по моим оценкам, примерно 50 человек в неделю, а может, и больше. Все, кто шли через Псков, а это довольно большая часть потока, практически все шли через Иру. В Пскове Ира была фактически одна, – рассказывает Кириллов. – Через нее прошли сотни людей. Я примерно представляю, сколько на это уходит времени, и она этим занималась, видимо, примерно круглосуточно, потому что иначе это сделать невозможно. С каждой семьей надо связаться, каждым надо посоветовать, найти место, где ночевать, объяснять, разбираться с документами. Это очень много работы.
– Ирине грозила опасность в России, как вы думаете?
– Во-первых, она украинка, у неё украинское гражданство, и находиться в России ей, мягко говоря, было некомфортно. Просто потому что это страна, которая ведёт войну и в которой за слова "нет войне" можно получить как минимум административное наказание. Но это было всегда, а начиная с августа к ней стала проявлять интерес ФСБ. Например, мы знаем, что несколько раз на тех же КПП у людей досматривали телефоны и людей расспрашивали именно про то, кто вам помогает. Конечно, это внимание никого не радовало.
– Но ведь формально все, что делала Ирина, – абсолютно законно?
– Да, законов никто не нарушал, помощь беженцам – вещь абсолютно легальная. Но никто не знает, в какой момент власти решат, что надо всех, кто это делает, объявить иностранными агентами и устроить показательные процессы. Я не думаю, что её бы посадили сразу. Но сделать так, чтобы уволили с работы ее мужа – это легко, как и найти, за что её оштрафовать по административной статье. Как вы понимаете в России, для того чтобы оштрафовать человека по административной статье, много не надо.
– Чем так раздражают волонтеры, помогающие беженцам?
– Как я догадываюсь, это противоречит общей идее, что Россия ведёт освободительную операцию и что все беженцы из Украины очень рады оказаться в русском мире. Тот факт, что довольно много людей в этом мире оказаться совсем не рады, конечно, вряд ли может радовать российские власти. По своему духу вся деятельность явно идёт вразрез с тем, как Россия пытается представить войну. До сих пор российские власти никак не помогали и не способствовали выездам, правда, и не особо мешали. Если люди прошли фильтрацию, когда они приехали в Россию, то дальше подавляющее большинство выпускали. Но у меня такое чувство, что власти в любой момент могут принять решение, что надо прекратить эту практику. И к этому моменту у них уже будут готовы все документы для уголовных дел.
Сейчас Ирина Мельникова с семьей находится в Центре для беженцев, недалеко от Риги. Им дали небольшую комнату в семейной части общежития, условия, по словам беглецов, хорошие. Там семья будет ждать решения относительно их просьбы о политическом убежище. Ирина Мельникова рассказала корреспонденту Север.Реалии, что, несмотря на ее украинское гражданство, латвийские пограничники приняли семью как россиян: у ее мужа только российской гражданство и последние восемь лет они жили в Пскове. Но вариант вернуться в Россию Ирина даже не рассматривает.
– Ноги моей тут не будет, – говорит она. – Я лучше в Украину вернусь, если здесь не сложится. Я не хочу жить в стране-агрессоре с людьми, которые это всё поддерживают.
