"Спиваются – и на погост, экономия". Зэки в российской армии

Минобороны продолжает вербовать в колониях российских заключенных для участия в войне в Украине. Они возвращаются с фронта с ранениями и справками о помиловании, но без социальных гарантий и обещанных выплат, рассказал Север.Реалии один из бывших бойцов штурмового отряда "Z". В целях безопасности героев их имена и некоторые детали историй изменены.

Старая пятиэтажка небольшого промышленного городка утопает в последних снегах. На последнем этаже живёт бывший зэк Коля, который побывал на "СВО" (так российские власти и СМИ называют войну в Украине. – СР), вернулся с помилованием и без ноги – подорвался на мине. Он сидит один в прокуренной однушке, иногда к нему заходят друзья, приносят пиво, водку, мёд, хлеб, сигареты и иногда кошачий корм для трёхцветной пушистой Кнопы.

Чуть меньше года назад Коля ещё сидел в исправительной колонии и работал там практически по специальности: 20 лет назад он окончил кулинарный техникум, в колонии лепил котлеты. Сел, говорит, за кражу: вернулся в родной город из Крыма, где подрабатывал на стройке, а тут зарплаты маленькие. Разнорабочим платят где 10, где 20 тысяч рублей. Особо не проживёшь. У кого, что и сколько украл, Коля не рассказывает. Но утверждает: я и деньги вернул, и претензий от потерпевших нет, а срок всё равно дали.

Больше года назад у Коли тяжело заболела мама. Чтобы сделать операцию по удалению опухоли у местного светила медицины, нужны были или квота, или деньги. Квоту ждать было долго. Мама продала квартиру.

– А тут к нам в зону приехал генерал, – рассказывает бывший зэк. – От Минобороны. Это в апреле прошлого года было. Ну и давай нам расхваливать условия: "Вы по контрактам будете приравнены к мобилизованным и добровольцам, зарплата и все выплаты вам будут как у них, да ещё и помилование получите". А я так мамке хотел помочь. Только поэтому и согласился.

Как в детском кино

Про то, как идёт война, Николай особо не знал. На тюремном производстве телевизор смотреть некогда. Но очень уж ему хотелось заработать денег.

– 30 апреля нас всех привезли на военный аэродром, – вспоминает Коля, держа сигарету в изъеденных псориазом пальцах. – С нашей колонии ушло десятка три, наверное. А со всей области нас набралось тысячи полторы зэков или чуть поменьше. Из них в живых осталось человек 300, и половина – как я, "трехсотые" – без рук или без ног. Под дулами автоматов загнали нас в транспортник, который полетел на военную базу. Я до этого на самолете ни разу не летал. Но и в этот раз особо ничего не понял.

На военной базе под Ростовом-на-Дону спецконтингент встречали люди в камуфляже и с автоматами.

– Мы вышли, а вокруг палатки армейские, – вспоминает Николай. – В них тоже люди с автоматами. Один из-за стола мне говорит: "Эй ты, гондон, иди сюда. Вот тут подписывай!" Ну я расписался, а что делать, когда на тебя со всех сторон стволы смотрят. Потом оказалось, что это контракт был. Конечно, никто из нас их не читал.

Никто из спецконтингента, который в документах военных обозначен буквой "К", на руки контрактов не получил. Бумаги отправили в часть, к которой приписали штурмовой отряд "Z", в который включили и Николая.

– Потом нас повезли на "камазах" куда-то под Луганск, – вспоминает Николай. – Сгрузили в какой-то деревне и сказали: "Теперь вы живёте тут". Дня четыре мы жили в этой деревне. У нас не было ни формы, ни оружия. Я ещё прикалывался: "Слышь, братан, смотри – сегодня мы зэки, а завтра будем военные".

Форму выдали на пятый день. Дали и автоматы. Но запретили их заряжать.

– Вообще, когда мы только уезжали с военной базы, нам велели расписаться за девять рожков патронов, – рассказывает он. – Но получили мы по шесть. "За каждый рожок вы торчите по пятьдесят тысяч! – так было сказано. – Крутитесь как хотите". То есть три недостающих рожка надо было… найти.

Это оказалось не так уж и сложно, лесополосы буквально завалены оружием.

– Ты с одной стороны в лесок заходишь без ничего. А с другой выйдешь уже в бронике, с автоматом и патронами. Там и наши, и [украинские] боеприпасы – всё есть, – объясняет Николай.

Три недели Коля провёл в учебке. Первое, чему научили бывших зэков, – это копать.

– Чем сильней ты окопаешься, тем выше шанс, что завтра будешь жить, – уверен Николай.

Потом они учились стрелять из автомата, который Коля видел впервые в жизни. Кидали гранату.

– Для меня это было как в детском фильме, – чешет он лысую голову. – Я не понимал, что происходит. И только когда мы поехали " на передок" (на линию фронта. – СР), когда я увидел в руинах один город, потом второй, потом третий, я почувствовал, что отсюда не вернусь.

Кувырок на мине

Коля говорит, что страшно ему не было: у любого вояки, по его словам, с собой две гранаты – одна для врага, вторая для себя. "Чеку сдернул, гранату под броник засунул – и герой". Рассказывает, что оценил дух боевого братства: "Вчера ещё человек тебя [оскорблял], а сегодня он тебе спину прикрывает".

– У нас была команда – пять человек, – объясняет Николай. – К одному прицепилось погоняло "бабка". Это не официальный позывной, а именно погоняло. Мужик Чечню прошел, командир расчёта у нас был. Я выхожу куда-нибудь без броника, а он мне вслед бубнит: "Ты [достал], надень броник, пули свистят!" И бубнит, и бубнит, как бабка. Он "двухсотый" сейчас (погибший. – СР).

Коля вспоминает, как они приехали "на передок" под Бахмутом. В первые три дня в деревне, в которой уже никто не жил, были разрушены два или три дома. После обстрелов российских позиций с украинской стороны от деревни ничего не осталось.

– Нас отправили в лесополосу, которая раз пять из рук в руки переходила, – вспоминает Николай. – Обещали, что миномет подвезут. Мы зашли, нашли украинский блиндаж, крепкий такой – бревна в три наката. Поели. И я пошел за водой. Метров на сто отошел от своих. И тут бах, я уже на спине лежу. А мне мужики орут: "Живой?"

Коля подорвался на мине. Он даже не уверен, на чьей именно. Одну ногу ему оторвало – она, жалкая, сразу как-то уменьшившись в размерах, свисала из штанины на жилах и остатках мышц. Всё было в крови. Он заорал в ответ: "Триста!" ("трехсотый" на военном сленге значит ранен. – СР).

– Боли вообще не испытываешь сначала, – такой адреналин! – вспоминает Николай. – Но страшно стало, что если и вторая нога в мясо, кому я такой буду нужен, жалкий инвалид? Мамке и так помощь нужна, а тут я еще на нее свалюсь?

Сослуживцы закинули его в импровизированные носилки и понесли в штаб прямо под обстрелом. Пристроили в блиндаже, зажали ногу табуретом. Стали ждать транспорт.

– За мной приехала "буханка", – вспоминает Николай. – К тому времени было настолько больно, что даже обезболка не помогала, хотя я укололся. Было ощущение, что вместо промедола во флаконе была вода. Снаружи ухало, и я все молился, чтобы в меня попало и всё закончилось.

В первом полевом госпитале медики с Колиной ногой сделать ничего не смогли – сами сидели под кустами, прятались от обстрела. На второй остановке в пути Колю занесли в подвал, написали ему на лбу дату поступления в госпиталь – это было единственное место на теле, где её было бы заметно. Там обкололи обезболивающим и сделали перевязку. Уже на автомобиле скорой помощи Колю отправили дальше, в госпиталь в Первомайском, который располагался, по его словам, в детской поликлинике.

– Там одну ногу мне ампутировали ниже колена, – вспоминает он. – Но у меня началась бешеная лихорадка – температура 41,5, уши красные, горят. Я в бреду, не понимаю, что случилось. Думаю, что я в плену у [украинцев]. Я как из наркоза вышел, начал рваться, метаться, пытался встать. Они все меня там успокаивали.

Из Первомайска Колю отправили в ростовский госпиталь. Врач, делая первую перевязку под наркозом, заснял на видео его культю.

– Там черви ползали, – Николая передёргивает. – Он мне показал видео, чтобы убедить меня переампутацию сделать. А я уже был на всё готов, только чтобы не было так больно, чтобы меня не трепало в лихорадочном бреду.

Именно этот доктор, Коля запомнил, что его зовут Артур Иванович, заполнил Колину справку №98, которая подтверждает ранение. Но на руки бывшему зэку ее не дал, а отправил в часть, к которой Коля был приписан.

Из госпиталя в Ростове Колю отправили в Знаменск, куда ссылали всех покалеченных на войне зэков. С мобилизованными и добровольцами их к тому моменту старались не смешивать.

– Мы все там лежали такие, – вспоминает Николай. – Кто без руки, кто без ноги, кто без глаза. Все осужденные. И все пытались понять, кто мы теперь – зэки или военные. К нам даже приходил человек из военной прокуратуры, давал образцы жалоб, и мы писали в Минобороны, чтобы нас как-то определили. А вообще было страшно, что обратно отправят. Многих подлатали, подшаманили и бросили обратно на передок.

Часть зарплаты, справку о помиловании и выписной эпикриз Коля получил почти одновременно.

– Я приковылял к финансисту, рядом с ним три чемодана денег, –Николай описывает увиденное с восхищением. – В чемоданах аккуратные стопочки денег, перевязанные резинками. Одна такая "котлета", говорит мне финансист, это сто тысяч рублей. Он мне дал четыре и из пятой вынул пару бумажек, и остальное отдал мне. Получилось 490 тысяч, а должны были 660, как он сказал. Пообещал, что остаток зарплаты придет мне на карту вместе с выплатами за ранение примерно в течение недели.

Друзья-стервятники

Банковскую карту для выплат за войну Коле оформили только в последнем госпитале. Выплаты – ни остаток зарплаты, ни за ранение – так и не перевели. Теперь Коля пытается добиться этих денег, но не очень-то получается.

– Из госпиталя меня выписали в конце октября, как раз подошел конец контракта, – вспоминает Николай. – Выписали и сказали: ну всё, ты здоров. Иди домой. А как я пойду, когда у меня ноги нет?

За ним приехали друзья. Бывшие одноклассники, товарищи по детским играм и не только. Коля в итоге доехал до дома без зарплаты. Помилованный зэк, который ни разу в жизни такой суммы в руках ни держал, на радостях раздарил половину друзьям, а остальное с ними же и прокутил.

Теперь эти ребята, то ли в благодарность за оплату их услуг, то ли в ожидании куша покрупнее – всё-таки выплата за ранение составляет три миллиона рублей, – помогают Коле оформлять необходимые документы, возят его в военкомат, в больницу, привозят хлеба и выпивают с ним.

Как раз в день нашей встречи рядом с Колей был некий Дамир – в куртке, кепке и темных очках, несмотря на то что они с Колей знают друг друга давно и выпивают в тесной кухне не в первый раз. На столе были остатки водки, две стопки, кусок белого хлеба и мёд.

Дамир, которого Коля назвал "музыкантом", по собственному признанию, мотается по колониям с 19 лет. В последний раз его поймали четыре года назад вместе с братом на краже.

– Трупов не было, – цедит он сквозь зубы. – Я полтора года в СИЗО провел, пока следствие шло. Еще полгода в колонии. Пока к нам Женя не приехал.

"Женей" он называет главу "ЧВК Вагнер" Евгения Пригожина. Дамир говорит, что из своей колонии он седьмой в очереди стоял на подписание контракта. Ушел воевать 23 сентября 2022 года.

– Мне деньги не нужны были, мне нужен был чистый лист, – объясняет он. – Хотелось жизнь начать с нуля.

"Музыкант" сначала описывает свои похождения скупо и неохотно, но потом вытаскивает телефон и начинает хвастаться наградами и совершенными подвигами.

– Отступать нам было нельзя, сразу расстрел. Потому что мы К-шники, то есть зэки. Нельзя было алкоголь пить, наркоту принимать, отношения заводить, даже по согласию. Нельзя мародерить на мирном населении. Приходишь в деревню – мародёрь только пустые дома, мирных не трогай, – рассказывает он. – У нас однажды было, когда я в госпитале под Луганском лежал. К-шники – это процентов на 90 всякий сброд. Алкаши, наркоманы. Они себя на воле не нашли, в тюрьме не нашли, тут тоже не найдут. Они такие после ранения попадают на госпиталь и давай звонить родственникам: денег переведи! А потом на эти деньги обколются. И безобразничают. В госпитале девочку-техничку изнасиловали, 14 лет. Потом приехали из УСБ, увели этих. И больше о них никто не слышал. Обнулили (расстреляли на сленге. – СР).

Говорит, что ему самому приходилось "обнулять" зэков-наркоманов. По словам Дамира, их привязывали к деревьям и давали протрезветь. А потом убивали.

– Вы поймите, из-за одного такого, как вы говорите, "человека", весь отряд – сорок душ – в опасности, – объясняет он. – Или берем мы пятиэтажку, заходим в квартиру, а там женщина с ребенком. Их нельзя оставлять в живых. Или обнулить, или в заложники. Ты уйдешь, а она твои координаты [украинцам] отправит. А у тебя там отряд. Вот так вот.

Дамир со злобой в голосе говорит, что мечтает, чтобы война пришла и в российские города.

– Чтобы все эти чинуши знали, что такое по убежищам прятаться, – цедит он. – Чтобы знали, кто тут люди вообще, а кто мусор.

"Музыкант" был дважды ранен. За первое ранение получил от ЧВК 50 тысяч рублей, но претензий не имеет – "такие расценки". За второе получить не успел: "Тут как раз Женя на Ростов пошёл, ну и не увидели мы этих денег, в общем" (23–24 июня 2023 года наёмники ЧВК "Вагнер" под руководством Пригожина совершили вооружённый марш на Ростов-на-Дону и Москву с требованием отставки военного руководства. Российские власти назвали это мятежом. Движение колонн остановилось после переговоров с Александром Лукашенко. Было объявлено, что за участие в мятеже никого не будут наказывать, а ЧВК "Вагнер" перебазируется в Беларусь. Спустя два месяца Пригожин с соратниками погиб в авиакатастрофе. – СР).

Справка о помиловании у Дамира тоже есть. Все судимости с него теперь сняты. Но только радости от этого он не чувствует никакой. На работу устроиться не может. Живёт с женщиной, воспитывает ребёнка, которого бросил ещё до тюрьмы. Родственники с ним не общаются.

– У мачехи моей сестра замужем за [украинцем], – объясняет Дамир. – С тех пор, как я вернулся и рассказал, что я там творил, они со мной не разговаривают. Вот и зачем мне этот чистый лист? Да лучше бы воровал и сидел, чем воевал.

Мы ваш контракт не сохранили

Дамир среди близких друзей Коли не числится. Но на рюмку заглядывает к одноногому товарищу регулярно. Ждёт, как решится у Коли вопрос с выплатами за ранение.

Коле между тем удалось получить от государства две инвалидные коляски – домашнюю и прогулочную, бадик (опорная трость для ходьбы) и чек на протез – 390 тысяч рублей. Протез за такие деньги можно сделать самый простой. Костыли и ходунки, с помощью которых Коля справляется с туалетными делами, он покупал себе сам. С мамой, которой он так хотел помочь, он в итоге не общается, как и с другими родственниками. Из близких друзей у него только кошка Кнопа. Но она не поможет со стиркой, не помоет полы, не принесёт из магазина хлеба.

– Для государства я обычный безногий, – невесело резюмирует Коля, глядя сквозь заляпанные стекла очков. – Все равно, что меня бы на гражданке машина сбила.

Инвалидность у него оформлена гражданская, и пенсию по инвалидности Коля тоже получает гражданскую – в сумме с соцвыплатами выходит чуть больше 11 тысяч рублей. Районный военкомат всё-таки выдал ему ветеранское удостоверение. А Минобороны на его запросы и просьбы выслать ему копию справки 98 и копию контракта, отвечает, что мы ваши контракты, уважаемый боец с литерой "К", не храним. А без контракта Коля не понимает, положены ему вообще эти три миллиона, или приятели, пока еще кружащиеся рядом, в конце концов бросят его наедине с кошкой.

Несколько недель в одном из Z-каналов всплыл документ, согласно которому "ребята из колоний – не военнослужащие, и они находятся вне военного законодательства", и три миллиона рублей за ранение им не положены. А положены якобы от 50 до 300 тысяч рублей. К тому же они лишены и прочих социальных льгот.

Коля из крохотной однушки с пятого этажа и этих денег не увидел тоже.

– Я понимаю, что государству невыгодно нам платить, – вздыхает Николай. – Оттуда все раненые возвращаются, такие как я. Безногие, безрукие. Это у меня есть друзья, которые мне помогают. А другие как справляются? Да просто спиваются в своих квартирках. Или скалываются. И на погост. Для государства – экономия.