Петербургская скрипачка Лилия Бейлис родилась в апреле 1941 года, за два месяца до начала войны. Всю блокаду она провела в Ленинграде и уверяет, что многое из тех лет сохранилось в ее детской памяти. Лилия Бейлис рассказала корреспонденту Север. Реалии о том, как выжила в осажденном немцами городе и что она думает о сегодняшней войне, которую развязала Россия.
Мама кормила сапожным клеем
В 1942 году в дом на Васильевском острове, где жили сестры Бейлис, попал снаряд. Их папа воевал на Украинском фронте, мама – в этот момент была на работе, а старшая сестра гуляла в соседнем дворе с годовалой Лилией. Никто из них не погиб, но семья осталась без жилья. В груде развалин кое-как удалось найти документы. На какое-то время женщину с двумя детьми приютили знакомые, а потом они уехали в эвакуацию и закрыли дом. Бейлисам пришлось жить в подвале.
– Ели черт знает что. Питались кониной, кошками, даже задние части тела у людей мертвых вырезали и ели, – рассказывает Лилия Ефимовна. – Людей много лежали на улицах. Но это мне мама потом рассказывала, я маленькой была. А сама я помню, как мама меня кормила сапожным клеем. Разводила его и кормила. А воду брали в Неве. Мама каждый день с ведрами ходила. Она, несмотря на то что была пианисткой в Ленинградской консерватории, тоже работала на фронт, клеила галоши. А оставшийся клей доставался мне.
Потом, в 1943 году появились хлебные карточки. Маленькая Лилия хорошо запомнила, как съедала выдававшийся по норме кусок хлеба, который посыпали солью или сахаром, если его удавалось раздобыть маме.
– Это было как пирожное. Когда я тянулась маленькая к такому кусочку, старшая сестра говорила: она не хочет, – вспоминает Лилия Ефимовна. – Ну, вот как-то выжили и выросли. Болела я, конечно, много. Все это сейчас на здоровье сказывается, уже в старости.
Еще одно из блокадных воспоминаний – жуткий холод, спастись от которого было невозможно. На себя натягивали любую одежду, в том числе и снятую с умерших. Только бы согреться. Маленькая Лилия, как и многие ленинградские дети, оставшиеся в осажденном городе, переболела воспалением легких. Но еще более страшной болезнью, из которой она еле выкарабкалась, стал гепатит. Им девочка заразилась от укуса крысы: не заметила ее в темноте подвала и наступила на хвост.
Где гарантия, что вы не уедете из СССР?
Когда ужасы блокады и сама война закончилась, пятилетнюю Лилию отдали в музыкальную спецшколу при Ленинградской консерватории – учиться играть на скрипке. С самого начала обучения музыкой она занималась по 8 часов в день. Окончив музыкальную школу в 17 лет, сразу же поступила в консерваторию.
– Стипендия была небольшая, и во время учебы приходилось еще где-то подхалтуривать, – рассказывает Лилия Ефимовна. – Записывал оркестр, например, музыку к фильму, и меня на запись приглашали. По рублю, по два, по три платили. Выживать как-то нужно было.
Попасть на работу в Ленинградскую консерваторию после ее окончания у выпускницы не получилось, свободных мест не было. По распределению Лилия Проворнова (по фамилии первого мужа. – С.Р.) пошла работать в детскую музыкальную школу в Ленинградской области, но жить продолжала в Ленинграде и каждый день ездила на работу 12 километров на лошади.
Поездки закончились через год, когда школу закрыли. Для Лилии Проворновой нашлось место в Театре Комиссаржевской. Там она проработала семь лет, а когда театральный оркестр распустили, наконец-то смогла устроиться в свою alma mater – Ленинградскую государственную консерваторию. Параллельно музыке шла обычная жизнь. Развод с первым мужем и переезд вместе сыном в коммунальную квартиру на 17 семей. В ту самую, где “на тридцать восемь комнаток всего одна уборная”. В коридоре практически постоянно была очередь в туалет. Да и многочасовые репетиции на скрипке изрядно раздражали обитателей советской коммуналки. В таких условиях Лилия вместе с сыном прожила десять лет, пока, наконец, не накопила на отдельную квартиру.
В 1976 году у Лилии один за другим умерли родители. В этом же году старшая сестра Элеонора вместе с мужем эмигрировала в Париж. Оба были переводчиками и работали в "Интуристе". Переводили для французских знаменитостей, приезжавших с гастролями в СССР: Шарля Азнавура, Ива Монтана, Марселя Марсо. По еврейской линии сестра с мужем сначала выехали в Израиль, а уже оттуда направились в Страсбург, где им помогли устроиться известные артисты. По тем временам эмиграция приравнивалась к предательству, и Лилия сразу же почувствовала на себе, что значит быть родственницей “покинувших родину”.
– Меня на работе, конечно же, сразу вызвали на ковер, потому что директора консерватории, видимо, таскали в КГБ. А мне грозили увольнением, спрашивали, где гарантия, что я никуда не уеду? За границу выпускать не хотели на гастроли. Преследовали, в общем, да. Такое ощущение, что это все просто бесконечно продолжалось. Я в постоянном нервном напряжении была. Но потом все-таки выпустили в Польшу и в Румынию, после выездной комиссии. Видимо, их устроило, как я ответила на все их идиотские вопросы.
Мравинский плакал и пил коньяк
Денег на отъезд у сестры с мужем не было, и после смерти родителей было решено продать семейную дачу в Усть-Нарве. Соседями Бейлисов по даче был дирижёр Евгений Мравинский, с которым дружила мама Лилии, а потом и она сама. На память от мэтра у Лилии Ефимовны остался его черно-белый фотопортрет с трогательной подписью “Дружочку Лиле – за утешение. Дедуля”. Так своего старшего друга и друга семьи Мравинского называла только она.
– Когда случилась история с отъездом моей сестры, меня Мравинский пригласил к себе в оркестр филармонический, попробовать, – рассказывает Лилия Ефимовна. – У меня как раз в консерватории отпуск в это время был. Но в итоге мы решили, что не надо ему лишних неприятностей. Его и так постоянно травили. Его и Шостаковича. Все время на них какие-то кляузы писали. Помню, в день смерти Шостаковича Мравинский пришел к нам на дачу, сел в шезлонг, закурил папиросу и заплакал. Слезы просто лились. Он целую бутылку коньяка выпил тогда. Очень грустно было на это смотреть. Мы все очень дружили.
Рассказывая о Ленинградской консерватории, Лилия Ефимовна вспоминает многих российских музыкантов, имена которых сегодня на слуху. В том числе и дирижера Валерия Гергиева. О нем, правда, отзывается совсем не так, как о Евгении Мравинском и Дмитрии Шостаковиче.
– Не могу о нем хорошо говорить, извините. Он не без способностей человек, конечно. Но над оркестром издевается просто и к людям всегда как к рабам относился. То, что он сделал с театром, вообще кошмар, по-моему. Гергиев, Башмет, Мацуев, Ролдугин и Путин. У нас в музыкальных кругах их называют “великолепная четверка и вратарь”.
Демократический передых
Из консерватории Лилия Проворнова ушла в 1989 году из-за профессиональной болезни. Стала отказывать левая, самая рабочая для скрипача рука. Из-за начавшегося артроза пальцы гнулись все хуже и хуже.
– Я сидела до последнего, но, когда однажды во время репетиции поняла, что уже все, и что сейчас просто кровавыми слезами разрыдаюсь, встала, закрыла футляр и вышла, никому ничего не сказав, – вспоминает Лилия Проворнова свое прощание с музыкой. Скрипку отдала ученице, потому что инструмент не должен молчать. Да и черту так подвести проще было, наверное. А сама пошла на биржу труда. Какое-то время принимала по ночам молочную посуду, потом распространителем в театре работала, бегала по школам, билеты предлагала. А дальше устроилась на курсы иностранных языков. Оттуда и ушла на пенсию. Это был уже 1991 год.
Рассказывая о девяностых, когда страна вступила в “веселое” время, петербургская скрипачка вспоминает, как ходила на митинги и слушала выступления Собчака. Привычная жизнь рухнула, и все кругом пребывали в растерянности, думая о том, как выжить в новой реальности, но в воздухе витала надежда на перемены.
– У нас был такой короткий демократический передых. А теперь опять все сначала. Только сейчас это непонятно что. Не социализм, не коммунизм, не капитализм. Когда Союз был, они хотя бы что-то людям внушали, и люди хоть немного во что-то верили. В то, что они куда-то там идут. Потом правда, оказалось, что всех обманули. А сейчас полный раздрай, идеологии нет вообще никакой, ничего нет, – оценивает сегодняшнюю Россию Лилия Проворнова.
В 90-х, после того как наступил “демократический передых”, Лилия Ефимовна и ее второй муж отправились посмотреть мир. Начали с соседней Финляндии, а потом объездили практически всю Европу. Два раза были во Франции у старшей сестры, с которой встретились после долгих лет разлуки, а она приехала на родину, уже в другую страну. Месяц назад урожденная Элеонора Бейлис умерла в Париже в возрасте 89 лет.
Как жили во лжи, так и живем
Накануне нового, 2023 года с Лидией Ефимовной приключилась неприятность, стоившая ей почти всех сбережений. Она стала жертвой мошенников, каким-то образом узнавших, что пенсионерка приобретала лекарства.
– Позвонила какая-то женщина и сказала, что лекарства, которые я покупала, оказались фальшивыми. А фирма, которая их продавала, закрыта. И мне полагается компенсация за испорченное здоровье, якобы. А я принимать не стала эти таблетки, поняла почему-то, что это дрянь какая-то, и просто выкинула.
От компенсации Лилия Проворнова отказывалась, но “благодетели” были очень настойчивы и говорили, что ей полагается миллион рублей. В итоге она перевела на счета мошенников больше трехсот тысяч рублей. Деньги эти, по версии злоумышленников, нужны были для того, чтобы заплатить с компенсации налог. До того как Сбербанк заблокировал карту, Лилии Ефимовне удалось сделать несколько переводов, после которых особа, обещавшая миллион, ожидаемо исчезла.
Банковский вклад был застрахован на небольшую сумму, и Лидии Проворовой выплатили чуть более 50 тысяч рублей. Но она была рада и таким деньгам. Когда она лишилась почти всех сбережений, ей пришлось занимать на жизнь у знакомых, понемногу отдавая.
Сбережения в 340 тысяч рублей у нее появились внезапно, благодаря израильско-немецко-американскому фонду “Клеймс Конференс”, который осуществляет выплаты евреям, пережившим блокаду Ленинграда. Об этих выплатах она узнала случайно и, оформив необходимые документы, получила за год сумму в несколько тысяч евро.
Большая часть пенсии, которую выплачивает блокаднице Российская Федерация, уходит на оплату коммунальных услуг за двухкомнатную квартиру.
Сегодня Лидия Проворнова редко выходит из дома и почти ни с кем не общается. Подруг уже не осталось. В сентябре 2021 года не стало самой близкой – вдовы Евгения Мравинского. Петербурженка, всю жизнь посвятившая музыке, часто слушает дома классику. А вот телевизор не включает вообще, чтобы не смотреть новости про войну.
– Когда все это началось, для меня ужасно, конечно, было. Родиться в войне и на старости тоже ее застать, – говорит Лилия Ефимовна. – Думала, вот проживу как-то, а не получилось. Мне сначала, правда, казалось, что это все быстро закончится, и страха особого не было. А теперь он появился. Потому что неизвестно, что дальше будет. Никто ничего не знает. Мы как жили раньше во лжи, так и сейчас продолжаем. Кругом сплошное “Ура, мы победим!” А на улицах хватают любого, стукачей полно опять, да и просто злых людей. Я не думала, что это время так быстро вернется, что я до него доживу. Но вот… Россия же не может во что-нибудь не влезть.
