В Петербурге полиция сорвала репетицию спектакля Мастерской гражданского театра, где с участниками прорабатывался их социальный опыт, преображенный с помощью искусства. Руководители мастерской рассказали корреспонденту Север.Реалии, что за ними два месяца следили оперативники из Центра "Э".
Участники Мастерской гражданского театра расставляли свой реквизит во дворе дома 90 по набережной Фонтанки. Это был заключительный день их проекта, показ маленького спектакля для нескольких десятков гостей. Гости еще не успели собраться, последняя репетиция даже не началась, как вдруг куратору проекта Диане Мейерхольд сказали: "Смотри, там полиция".
Они стали хватать девчонок, толкать ребят и заталкивать нас в тачку – это было ужасно
– Я подумала, что участковый пришел, оглянулась – и увидела, что в арку въезжают три полицейские машины и оттуда вываливаются человек 10–12 полицейских и несколько "эшников" (оперативников из департамента по борьбе с экстремизмом. – СР), – рассказывает Диана. – Полицейские были еще ничего, а вот сотрудники Центра "Э" оказались очень неприятными людьми – они не представляются, не отвечают на вопросы, не разрешают пользоваться телефоном, хотя это мое законное право. Я хочу знать мой статус – кто я, подозреваемый, свидетель, они ничего не говорят, но запрещают фото- и видеосъемку, хотя не имеют на это права, если я не в статусе подозреваемого. Я все равно пробовала снимать, и эшник накричал на меня матом, я к такому совсем не привыкла. Они не привезли с собой ничего, что могло служить основанием для нашего задержания, никакой бумажки. Мы отказывались говорить, пока не приедет адвокат, не собирались с ними никуда ехать. Но они стали хватать девчонок, толкать ребят и заталкивать нас в тачку – это было ужасно.
Задержание продолжалось 5,5 часов. Полицейские забрали весь реквизит – все плакаты и составные части инсталляций, в том числе дневник наблюдений за работой отдела полиции, который один из участников проекта вел изо дня в день. Был проведен опрос задержанных, который они восприняли как воспитательную беседу.
– Они всех увезли, а меня во дворике со всем реквизитом часа на два оставили, за это время там в общей сложности человек 25 полицейских побывало. Потом уже меня отдельно увезли, когда реквизит забрали. Представляю, сколько бабла потрачено на эту операцию. И ведь каждый забранный у нас предмет они еще долго описывали – но протоколов на нас не составили. Потому что все это – как бы неофициальные действия.
Мастерская гражданского театра – это театральный курс для непрофессионалов. Туда может записаться любой желающий – все, кто, как поясняет Диана, хочет осмыслить социальный аспект жизни.
– Мы придумали этот проект, когда после зимней протестной активности у многих был повышенный уровень тревожности, многие пережили негативный опыт встречи с полицией. То, что мы делаем, мы называем "форум-театр"– это интерактивный театр, обращающий внимание на социальные аспекты жизни. И этот проект был посвящен недавним политическим событиям, личному опыту людей: кто-то на акции протеста ходил, кто-то не ходил, потому что боялся, кого-то задерживали. Театр гражданский, поэтому главная тема – как я проявлен в этой стране как гражданин. Мы проговаривали опыт людей, выявляли их эмоции, потом делали театральные разминки, упражнения, самые простые, не связанные вообще ни с какой темой. А еще я давала краткий курс современного искусства – что такое перформанс, акция, инсталляция, что такое вербатим – это документальный театр, когда вы берете интервью у другого человека, и оно становится вашим монологом как актера. Например, кто-то брал интервью у людей, раньше работавших в госорганах, кто-то – у людей других политических взглядов – так проживается чужая точка зрения.
– А кто были участники вашего проекта?
Идея курса была как раз в том, чтобы эти страхи и тревоги прожить и преодолеть, стать не жертвой, а хозяином ситуации
– Ребята разного возраста, социального положения, айтишники, общественники. Каждый рассказывал о своем травмирующем опыте. У кого-то в детстве в их родном городе были либо бандиты, либо сами полицейские были бандитами, кого-то обманули мошенники, и они тоже делились этим опытом – когда полиция ничего с этим не делает, да и не хочет делать. Мы прорабатывали этот опыт и выходили на какие-то художественные формы. Опыт задержания был только у одного участника проекта, остальные много говорили о том, как они боятся задержаний, любых контактов с полицией. Одна девушка поделилась историей о том, как во время одного из городских праздников на нее на улице напал мужчина, она кричала-кричала, но ей никто не помог, хотя полиции в эти дни в городе много. Он вырвалась и убежала, но в полицию не пошла – настолько она ей не доверяет. А есть противоположная история – о том, как в день ВМФ к девушке пристал пьяный чувак, мимо проезжал патруль и остановился, но девушка так боялась полицейских, что быстро убежала, не дала никаких показаний. Идея курса была как раз в том, чтобы эти страхи и тревоги прожить и преодолеть, стать не жертвой, а хозяином ситуации.
Придумали этот проект режиссер Диана Мейерхольд, для которой это "максимально локальная история", и ее коллега Иван Гуторов, информацию разместили у себя в соцсетях. Когда набралось достаточное количество желающих, они около двух месяцев собирались в разных местах, репетировали, учились, заключительный спектакль для своих мечтали сыграть на воздухе, погода как раз хорошая. Они нашли удобный двор на Фонтанке, но не судьба.
Часть нашей постановки – это вербатим на основе допроса, который мы получили в архиве ФСБ
– В нашем спектакле было много тем, – рассказывает Иван Гуторов. – Мы хотели поговорить и о видимости полиции, о том, что часть сотрудников делает очень важную работу, о страхах и тревогах, которую вызывает полиция, о полицейском участке нашей мечты, были у нас инсталляции и про видимость пыток, и вообще, сквозной темой было взаимоотношение с правоохранительными органами. Была часть, посвященная репрессиям: многие любят сравнивать теперешнюю полицию с НКВД, и нам было важно посмотреть, чем отличается та ситуация от сегодняшней. У меня есть личная история про мою двоюродную прабабку, которую приговорили к высшей мере наказания. Она была монахиней, ее обвинили в контрреволюционном заговоре, и часть нашей постановки – это вербатим на основе допроса, который мы получили в архиве ФСБ. Звали ее Евдокия Павловна Хабарова, ее расстреляли 21 сентября 1937 года, в разгар ежовщины. Мне кажется, тут важно видеть отличие тех времен от наших, не впадать в крайности, на этом мы и хотели построить наш диалог со зрителями. Я считаю, что у нас сегодня все-таки есть инструменты для защиты, есть общественные институты вроде "ОВД-Инфо", которые учат нас правовой грамотности, есть общественные защитники и некоторая доля публичности. Власть же тоже питается тревогой, поэтому у людей часто возникает выученная беспомощность. Я думаю, что массовых репрессий не будет, они будут точечные, это важно понимать.
По словам Гуторова, у участников проекта были самые разные истории, один из них в прошлом даже хотел устроиться в Росгвардию, но его не взяли. Он только во время подготовки спектакля вспомнил – вот как много нареканий к полицейским, а ведь он сам мог быть в их числе. Были и хорошие истории – про позитивное взаимодействие с полицией, и не очень хорошие, лейтмотив которых – недоверие и страх. Режиссер считает, что им удалось сделать разноплановый спектакль, поднимающий важные проблемы, и после того как полиция его сорвала, главное чувство, которое испытывает Иван – печаль о том, что работу не удалось показать.
Но есть у этой истории и еще одна деталь – активист Тимур Булатов, известный своими гомофобными взглядами и многочисленными доносами на гражданских активистов, написал на своей странице во "ВКонтакте", что это он вызвал полицию и сорвал спектакль. В своем сообщении он хвастается очередной победой над ЛГБТ, хотя спектакль не имел к этому движению никакого отношения. По мнению Дианы Мейерхольд, в данном случае Тимур Булатов играл исключительно роль прикрытия.
– Я теперь точно знаю, что это не он пишет КУСП (обращения граждан в Книге учета сообщений о правонарушениях. – СР), менты сами все подготавливают, а Булатов пишет задним числом обращение по их запросу, никакой собственной информации у него нет. Я видела этот КУСП – он выписан на два часа позже того времени, когда приехали сотрудники. У моих коллег-активистов сходный опыт, ни тоже говорят, что сам Булатов ничего не понимает, его просто используют как инструмент. А в сетях он просто отрабатывает – демонстрирует, что это все он, чтобы все внимание было на нем, чтобы его во всем обвиняли. На самом деле я поняла, что за мной и моим коллегой следят давно, у эшников была информация по всему нашему курсу – и сколько он длился, и кто участники, и где мы собирались.
– А как вы считаете, почему вы вызвали у них такой интерес?
– Не знаю, может, они считают, что искусство должно быть про что-то другое – не про полицию, не про гражданственность, он должно быть абстрактным, ни о чем. Изначально они вообще называли нас группой, которая готовит провокаторов на митингах. У Центра "Э" свои теории, потрясающие миры, у меня это было столкновение с ними, и оно сильно отличается от всех столкновений с сотрудниками, которые были до этого.
Иван Гуторов считает, что причина интереса полиции к их проекту – желание найти его связь с нежелательной организацией.
– Все их вопросы – были про нашу связь с нежелательной организацией "Немецко-русский обмен". Но дело в том, что они путают две организации – российский "Немецко-русский обмен", который спокойно работает, и немецкая организация с таким же названием, признанная нежелательной. Но сотрудники, которые с нами разговаривали, не понимаю этого, они говорят – это одно и то же, вы с ними сотрудничаете. Но непонятно, откуда у них эта тема взялась, наш проект не имеет к ним никакого отношения. Мне кажется, им просто важно поймать какую-то организованную группу, установить связь с нежелательной организацией – это им гораздо интереснее, чем разбираться в хитросплетениях театра, чем говорить с молодежью о полиции. У меня в "Немецко-русском обмене" действительно есть друзья, я их знаю много лет, но мы не сотрудничаем. У них есть помещение на Лиговском, куда мы иногда приходили проводить занятия нашего театра, но они никак не влияли на то, что мы делаем, это исключительно наши задумки. А "эшники" хотят взять и быстро все это связать с несогласованными митингами: чтобы получилось, что якобы нежелательная организация финансирует театр, который учит молодежь противостоять полиции, но это просто неправда. Я не знаю, что у них получится, но многие мои друзья в большой тревоге. Хотелось бы, чтобы они хоть экспертизу провели – чем отличаются две организации. Мы надеемся, что все будет в правовом поле, хотя сознаем, что многие границы этого поля уже перейдены.
