Снятие блокады Ленинграда было подготовлено кровопролитными боями, не прекращавшимися все время, пока она длилась, в том числе, Красноборской операцией, проходившей с 10 по 27 февраля и с 19 марта по 2 апреля 1943 года. В поселке Невская Дубровка под Петербургом есть два музея, посвященные ожесточенным боям за Ленинград: торжественный мемориальный комплекс и скромный народный музей, который держится на энтузиазме одного человека – его директора Александра Осипова.
– Где тут музей "Невский пятачок"?
– Да вот же он – охотно отвечает женщина, вышедшая из магазина "Магнит" – и машет в сторону унылой коробки, из которой только что вышла. Стены дома тесно залеплены разнокалиберными вывесками – тут и "Оптика", и "Секонд хенд", и "Все для рыбалки", и ремонт обуви, и много чего еще. А на втором этаже строгая типовая табличка – государственный музей “Невский пятачок”, которая явно не вяжется с пестрым окружением. Открываешь дверь – и сразу видишь лица тех, кто погиб на Невском пятачке, раз за разом пытаясь прорвать блокаду Ленинграда.
С сентября 1941 по февраль 1943 года кровопролитнейшие бои шли совсем рядом, на небольшом плацдарме Невский Пятачок, на левом берегу Невы напротив поселка Невская Дубровка. Историки до сих пор спорят о потерях – называют цифры от 50 до 200 тысяч человек, но в любом случае цена попыток прорвать в этом месте блокаду была невероятно высока. На левом берегу Невы, возле Кировска, установлен мемориальный военно-исторический комплекс "Невский пятачок", а в самой Невской дубровке работает музей с тем же названием – наследник народного музея, созданного в 1963 году в местном клубе при участии ветеранов. Тот клуб сгорел, а с ним и музей.
В 1999 году его начал воссоздавать, а точнее, создавать заново офицер в запасе Александр Осипов. Сегодня в фондах хранится около 1000 экспонатов, тщательно собраны все виды оружия, из которого стреляли бойцы Красной армии, все виды снарядов, падавших на их головы со стороны немцев. Музей имеет статус государственного, но, по словам его директора Александра Осипова, это не спасает от попыток местных властей выжить экспозицию даже из этого более чем скромного помещения.
– Я еще в 6-м классе был в краеведческом кружке, мы общались с ветеранами, а потом, когда уже из армии вернулся, мне предложили возглавить музей, потому что знали, что я историей интересуюсь. Ну, я и возглавил с 1999 года. Правда, музей пока в обидном помещении – бывшего промтоварного магазина. Теоретически вроде решается вопрос о строительстве нового музея, но когда это будет, никто не знает. Хорошо, что этот музей удалось поставить на государственный учет в Музейном агентстве, мы входим туда на правах филиала, это помогает нам находиться в арендуемом помещении – хотя местные власти всегда скрипят зубами и вставляют палки в колеса во время продления аренды на следующий год. Они пытались продать помещение через Авито. Правда, сейчас отстали – пока тихо. А так – три раза пытались помещение музея продать, мы поднимали скандал, привлекали прессу, даже Дрозденко (губернатор Ленинградской области. – СР) знал, что в Невской Дубровке хотят продать помещение государственного музея. Слава Богу, пока это закончилось, а что они там думают дальше – не знаю.
– Каким образом вы собирали вашу коллекцию? Ходили по болотам, искали осколки?
– Нет, мы собрали остатки сгоревшего музея, а осталось 6 картин и фарфоровая ваза, посвященная летчикам Кожедубу и Покрышкину. Искал, носил, менял, люди что-то приносили. Тот музей находился в клубе, делался на общественных началах и подчинялся производственному комбинату, которого сейчас уже нет. Клуб сгорел в 1991 году со всем, что там было – с библиотекой, где было, наверное, тысяч 20 томов, с музеем и со всем остальным. Вся культурная жизнь поселка была сосредоточена именно в клубе, там были концерты, встречи, кинофильмы и прочее. Клуб так и не восстановили с тех пор. Государство отказалось, а у населения денег нет – кругом нищие. Развалины простояли посреди поселка лет восемь, а потом, по счастью, православная церковь обратила внимание на то, что в таком месте, где шли такие бои, надо бы как-то заняться духовным возрождением, памятью погибших.
Вот, храм стоит, мы там четыре раза в год проводим панихиды, где зачитываем около 40 тысяч фамилий, которые удалось включить в Книгу памяти. А музей как раз и занимается составлением Книги памяти – львиная доля времени уходит на это. Пока удалось установить 40 тысяч имен, чем все закончится, я не знаю, работа очень сложная.
Эту работу Александр Осипов делает один.
Но это сложно, это связано с деньгами, так что выбито пока только шесть тысяч имен. А как увековечить остальных, никто не знает. Денег, как всегда, нету, а может, и желания нету
– Я один веду. Да и хорошо, никого не надо привлекать, здесь нужна усидчивость, внимание, вот я и буду отвечать за свои ошибки, а то кто-то наделает, а я потом отдувайся. У меня здесь тома стоят – боевые донесения о потерях воинских частей, тут и номера дивизий, только читай и составляй списки. Смотришь в правой колонке, где человек погиб, где похоронен. У меня подход немного шире – я составляю отдельно список тех, кто похоронен в Невской Дубровке, и тех, кто погибли на Невском пятачке, но неизвестно где похоронены. Главное же фамилию увековечить – получается, что человек был, и его нету: как же нету – вот фамилия. Родственникам это очень нравится, конечно, они приезжают, звонят, спрашивают. Им важно, чтобы фамилия была выбита на камне. Но это сложно, это связано с деньгами, так что выбито пока только шесть тысяч имен. А как увековечить остальных, никто не знает. Денег, как всегда, нету, а может, и желания нету. Все печально – у нас много говорят, но ничего не делают. Одни пиаровские акции – 9 мая все стучат в грудь – мы победители, мы победители, проходит 9 мая – опять все забыли. Вон у нас кладбище братское в таком свинском состоянии, мне уже стыдно туда ходить. Да я и не хожу, нервы дороже – все сделано через одно место, не продумано. Тут надо каждый камень по линейке распределять, а здесь – плюнули, бросили, покрасили – сойдет. Жить в поселке, связанном с такими событиями, и так относиться к захоронениям – просто несолидно, так память о войне не сохраняется. Люди отдали жизни за нас – и к ним такое отношение… Прямо обидно.
– Потери на Невском пятачке были огромные, историки так и не определили точной цифры…
– Историки же не будут искать каждую фамилию, доказывать – а я доказал, что было 70 тысяч погибших, про них я знаю точно, а насчет остальных это надо искать и проверять. Кто-то сказал про полтора миллиона, и все повторяют, как попугаи. Я думаю, что здесь полегло тысяч 100-120, но все равно это безумная цифра на фронт в два километра. Но, к сожалению, так у нас воевали товарищи генералы, никто в этом не признается, но есть же документы, где все видно. Потери были не напрасными, но они отражают "мастерство" наших командиров: воевали живой силой и относились к ней безобразно – отсюда и такие гигантские потери. Здесь поменьше надо употреблять слово "героизм" – здесь скорбь и трагизм. Невский пятачок сначала хотели назвать Поле воинской славы – но какое же это Поле славы, если там, во-первых, до сих пор валяются неоткопанные солдаты, а, во-вторых – неизвестные потери. Это что же выходит – где больше потерь, там и воинская слава? Наоборот, это поле надо назвать Поле воинской памяти и скорби. Да еще вечный огонь зажечь – у нас его до сих пор нет, я не знаю, почему. Говорят, якобы там бомжи будут что-нибудь жарить. Но это какой-то бред: везде есть вечный огонь, и тут он должен быть, на самом Пятачке. А то у нас додумались – построили памятник на нашем заброшенном братском кладбище, назвали почему-то – Неизвестному солдату, хотя там шесть тысяч имен увековечено. Выкопали яму и на 9 мая зажигают якобы вечный огонь из газового баллона, спрятанного с другой стороны земляного вала. К вечеру он выгорает – и вечного огня нет, я не знаю, кто это безобразие придумал.
– А что это за картина у вас перед диорамой – погибшие бойцы и надпись "Помогите" на белом?
– Это когда плацдарм погиб в апреле 1942 года, оставшиеся в живых солдаты выскочили на берег, собрали нательные рубахи, бельишко всякое и написали слово "Помогите", макая ладони в лужи крови, которые там стояли. Это от отчаяния: немцев было три тысячи, а их 500 человек. Но помощь оказать не смогли, потому что по Неве шел лед, и они все погибли.
– И артиллерией их не поддержали?
– Нет, к сожалению. Артиллерия у нас из-за нехватки снарядов положенную помощь не оказывала. Это немцы били по 50 тысяч снарядов в сутки, у нас такого не было. Есть одна цифра интересная – в 1941 году разрешали 20 минометных мин на ствол и три снаряда на орудие, вот и вся артподготовка.
– Немецких снарядов у вас много.
Огонь был просто жуткий. Они стреляли, пока не прекратится любое шевеление
– Это агитационные снаряды и боевые, у которых корпуса не разорвались целиком – от некачественной взрывчатки... В сентябре 1942 года на Невском пятачке бои возобновились, до 1943 года продолжались попытки прорвать блокаду – к сожалению, неудачные, тут и переправа через Неву, и постоянное огневое давление со стороны плацдарма в здании 8-1 ГЭС. Немцы превратили его в крупную огневую точку, которая и не позволяла нашим войскам прорвать блокаду – огонь был просто жуткий. Они стреляли, пока не прекратится любое шевеление. Днем даже голову поднять было невозможно, действовали, в основном, ночью, а переправа под таким огнем тяжелой техники – это проблема. Поэтому все попытки прорыва блокады срывались, и только операция "Искра" в 1943 году позволила блокаду прорвать. Всего было пять попыток, вот "Искра" – это и есть пятая попытка, удачная. Но это нисколько не умаляет жертвенный подвиг наших солдат – они бились, сознательно отдавали свои жизни, чтобы спасти Ленинград.
– А кто делал диораму?
– Это наш местный художник, Гена Уточкин, его уже нет в живых. Я его нашел, поговорил с ним, и он просто за так три месяца рисовал эту диораму. Я доставал краски и все, что нужно, а он рисовал.
– А зачем вам макеты танков и самолетов?
Количество этих потерь говорит о том, что если опять будет такая война, то мы просто исчезнем
– Чтобы люди имели представление о технике, с помощью которой мы воевали. Часто у людей о ней неверные представления. А еще мы до сих пор не знаем, почему с таким треском проиграли в 1941-м – ведь практически вся армия погибла, а потом уже воевал народ, одетый в военную форму. Если копнуть, возникает очень много неприятных вопросов – но архивы у нас закрыты до 2040 года. Но мы создали красивую картинку, размахиваем ею – что мы победители, а на самом деле до сих пор точно не знаем свои потери в этой войне. И количество этих потерь говорит о том, что если опять будет такая война, то мы просто исчезнем.
– По истории блокады тоже осталось много вопросов.
– Ой, там столько наворочено, столько бестолковости нашего командования. 30 августа была занята станция МГА, а 8 сентября – город Шлиссельбург, который сдали без боя, и по суще город был окружен. На Бадаевских складах были только сахар и мука – это не продукты, а субпродукты, а в остальном склады были пустые, так что объяснение начавшегося голода тем, что склады сгорели – эти просто наше начальство прикрывало свои зады. И еще у нас постоянно говорят о каком-то блокадном кольце – но кольца-то не было, город был окружен только по суше, да и то не целиком, а Ладога была свободна, но кто-то придумал про блокадное кольцо – и все повторяют. Да и 900 дней придумано для красоты, блокада длилась 872 дня. Такое у нас отношение к военной истории.
Когда заходишь в одно из помещений музея, как будто попадаешь в деревенскую избу, в штаб – шинели, каски, карты, предметы военного быта. Александр Осипов много думает о войне и блокаде, а когда размышляет вслух – кажется, что переживает за неудачи и просчеты тех лет, как будто это было вчера.
Надо же в истории разбираться – почему была отступление, почему началась блокада – чтобы не допустить повторения
– Ведь у города оставалась Ладога, но когда немцы подходили вплотную, все Северо-Западное речное пароходство было эвакуировано, лишили Ленинград пароходов, а потом какие-то баржи лепили на коленке. Потому что для перевозки продовольствия мало оставалось судов, но об этом не любят говорить – факт неприятный. Потом по льду пустили знаменитые полуторки, но ведь они были маломощные и, по косвенным данным, изношенные. Но немцы и такого сопротивления не ожидали, они думали, будет, как в Европе. Это с одной стороны, но с другой – нельзя же и об ошибках забывать, о катастрофе начала войны, которая и привела к блокаде, а такие размышления сейчас почему-то называются принижением роли СССР во Второй мировой войне, даже уголовную ответственность какую-то придумали. Надо же в истории разбираться – почему была отступление, почему началась блокада – чтобы не допустить повторения. А у нас все привыкли про Победу: Победа, Победа.
Сами же придумали лозунг, что война не закончена, пока не похоронен последний солдат – а у нас солдаты не похороненные еще сотнями тысяч валяются. Тогда что – война продолжается? Или голод – почему он был? Что, Дорога жизни не справлялась с подвозом продовольствия? Дорога жизни! Надо все подробно рассказывать. А почему там стояли патрули на расстоянии зрительной связи? Тоже неприятный факт, но надо его знать: водители допускали грабежи тех людей, которых они везли в кузовах. Эти люди были ослабленные, и водители забирались к ним в кузова, снимали кольца, вырывали серьги из ушей. Я не говорю, что повальный грабеж был, но были такие факты, они и в фильме "Ладога" отражены, там показано, как за грабеж расстреляли водителя: на колени поставили, в зад дали – и все. Надо все факты знать, а у нас любят только все парадное – война, в бубен стучат, ура, Победа. Нельзя так.
Поисковики, занимающиеся обнаружением и захоронением останков погибших воинов, знают, что народные музеи уничтожаются один за другим при полном попустительстве местных властей. А Александр Осипов – неудобный директор музея, он находится в постоянном конфликте с теми, кто стремиться застроить коттеджами бывшие поля сражений.
В 2018 году журнал "Армейский сборник" опубликовал статью "Зачистка братских могил и нашей памяти продолжается!", в которой рассказывается о том, что земли Невского пятачка активно распродаются под коттеджное строительство. Этот процесс пытается остановить инициативная группа "На страже памяти". По словам одного из ее активных участников Виталия Новицкого, поисковое движение сегодня в значительной степени коммерициализировалось.
в Невской Дубровке места боев буквально зачищают от братских могил, чтобы стороить коттеджи
– Поисковики сейчас на 2/3 превратились в поисковиков-коммерсантов, в аферистов, зарабатывающих выдачей справок о том, что на таком-то месте нет никаких захоронений и снарядов, оставшихся со времен войны. Начал это Межрегиональный общественный фонд увековечения памяти погибших при защите Отечества "Помним. Гордимся. Чтим". В 2014 году все поисковые отряды должны были там регистрироваться и получать разрешение на работу. Слава богу, нормальные поисковики дошли до Верховного суда, который это областное постановление отменил, – рассказывает он. – Предположим, люди решили строиться, для чего по закону в Петербурге и Ленинградской области нужно провести поисковое обследование. Для этого берется поисковый отряд, с ним заключается договор, а так как у поисковиков нет юрлица, они идут к Валентине Бобровой, в общественный фонд "Помним. Гордимся. Чтим" и заключают договор на обследование территории на предмет воинских захоронений. Они могут даже не выезжать на место, просто пишут отчет, что провели поисковое обследование, ничего не выявили. Стандартная цена – 10 тысяч рублей за гектар, так что в среднем цена вопроса от 200 тысяч до двух миллионов рублей. Все зависит от совести поисковиков. Не так давно была история, когда хотели построить развязку на костях по дороге на Экспофорум, мы подняли скандал, и развязку перенесли в другое место. А в Невской Дубровке места боев теперь буквально зачищают от братских могил, чтобы беспрепятственно строить коттеджи.
Александр Осипов, директор народного музея, тоже выступает против застройки Невского пятачка, для него это – Поле воинской памяти и скорби. И он не понимает, как может быть иначе.
