"Тюрьма в голове у каждого". О чем промолчали в фильме "Кресты"

На крупнейшем стриминговом сервисе Netflix вышел российский документальный фильм "Кресты" о знаменитой петербургской тюрьме, следственном изоляторе № 1. Режиссер – Ангелина Голикова, автор сценария – Сергей Мирошниченко. Фильм поддержан Министерством культуры и каналом "Россия-1". Корреспондент Север.Реалии посмотрела фильм и выяснила, чем он уникален и какие вопросы в нем предпочли обойти стороной.

Металлические сетки, решетки, дверные глазки и "кормушки", коридоры, расходящиеся крестом, просматриваемые со всех сторон, в середине купол: больше такой тюрьмы, где пространство организовано вокруг купола, нигде нет. Говорят, призрак архитектора А. Томишко, построившего "Кресты" в конце XIX века, до сих пор бродит по коридорам и даже вылетает из трубы. Впрочем, вряд ли призрачный мир "Крестов" мрачнее реального – охранников с овчарками, надзирателей, обыскивающих арестантов, стоящих лицом к стене и положивших руки на стену. Больше всего молодых людей, часто совсем юных, сидящих по "народной" наркотической статье. Заключенные в серых формах молчат, зритель только видит, как они, сцепившись длинной "змейкой", таскают на третий этаж тяжелые зеленые бачки с арестантской едой, собирают свои вещи для переезда в новые "Кресты". Говорящие герои фильма – это подследственные, те, кто еще не надел тюремную форму. Их спрашивают, что такое тюрьма. Один отвечает, что это прежде всего ужас – оказаться в совершенно чужом мире в полной неизвестности. Другой говорит, что тюрьма – это прежде всего одиночество, возможность глубоко задуматься о своей жизни – как поездка на Тибет. Третий говорит, что именно здесь он осознал то, что совершил, и стал другим человеком. Но даже если бы люди ничего не говорили, их лица говорят сами за себя.

По словам режиссера-документалиста Ангелины Голиковой, ее интерес к теме тюрьмы не случаен.

– Я из киношной семьи, мой отец, сценарист и продюсер Сергей Мирошниченко, делал кино про Георгия Степановича Жженова – "Георгий Жженов. Русский крест" . Георгий Жженов просидел 17 лет, и часть этого времени – в "Крестах". Так что хронику этой тюрьмы я видела с детства, так всегда бывает – когда кино снимается и монтируется, а дети рядом, они все это видят. Так что я еще в юности узнала многое об истории этой тюрьмы, о том, что там сидели известные люди.

Тюрьма "Кресты" – одна из старейших тюрем Петербурга, в которой успели посидеть и политические деятели – Александр Керенский и Лев Троцкий, военачальник Константин Рокоссовский, художник Казимир Малевич, поэты Даниил Хармс, Николай Заболоций и Иосиф Бродский, историк Лев Гумилев, которому его мать, Анна Ахматова, носила сюда передачи, а потом благодаря этому страшному опыту написала поэму "Реквием". В фильме есть кадры, когда в тюрьму приходит актер Георгий Жженов, смотрит на знакомые стены, разговаривает с нынешними сидельцами, раздает автографы, а дальше зрители узнают, что на деньги Жженова, а также Туполева, работавшего здесь в "шарашке", в "Крестах" провели водопровод и канализацию. Но картина – не о знаменитых узниках, а о жизни и быте нынешней тюрьмы, включая ее переезд в новые "Кресты", построенные на окраине города, в Колпино.

– Однажды я ехала на "Сапсане" в Петербург и увидела из окна новые "Кресты", – вспоминает Ангелина Голикова. – Я не знала, что это такое, и спросила у сидевшей рядом женщины, что это за научный институт или больница, и она мне говорит – нет, это тюрьма "Кресты". Я удивилась – я же знала, что она в центре Петербурга, но женщина объяснила, что это новые "Кресты", они еще строятся, и скоро туда будут переезжать люди. После этого мы с продюсером Сергеем Мирошниченко стали выяснять разные вопросы, подключился канал "Россия-1", и мы, по счастью, очень быстро организовали съемки – и успели поймать уходящую натуру перед самым переездом тюрьмы в новое здание (это произошло в декабре 2017 года. – С.Р.). Начали мы снимать еще в действующих старых "Крестах", снимали жизнь и подследственных, и заключенных, и сотрудников. А потом мы были единственной эксклюзивной съемочной группой, которая снимала весь переезд. Съемки были масштабные, с шести камер, при участии коптеров. Снимали, как люди собирались в своих камерах, как их выводили, движение машин, расселение людей в новой тюрьме. Потом снимали уже в новых "Крестах". После этого вернулись в старые "Кресты", уже пустые, и там тоже снимали наших героев. Так что съемки были длительные, разбросанные в течение полутора или двух лет.

– Если вы еще в детстве видели хронику "Крестов", то когда вы там оказались, что вы почувствовали, чему удивились, что нового узнали?

– Ну, я не такой романтический человек, как, может быть, ожидается от женщины-режиссера, мы шли туда снимать кино, которое мы придумали с моей командой, со сценаристом Елизаветой Конякиной и продюсером Сергеем Мирошниченко, – то есть мы приблизительно понимали, что нас ожидает. Это ведь не первая тюрьма, которую я снимала, до этого была женская колония, так что опыт у меня уже был. Наверное, когда ты режиссер, когда ты идешь работать, ты не особенно заботишься о том, что ты чувствуешь в этот момент. Эмоции начинаются уже после съемок, когда приходишь в гостиницу ночевать.

Все приходит позже – и осознание того, чего лишены люди, которые находятся внутри – как подследственные и заключенные, так и сотрудники. Я не могу сказать, что тюремный вопрос меня как-то по жизни волновал, но "Кресты" – это не просто тюрьма, это отчасти портрет нашего времени, нашей страны. Тут много кто сидел, и кино не только про тюрьму, но и про людей. Вся история этой тюрьмы рассказывается через героев – живых людей, которые там находятся. Об исторических героях у нас, правда, рассказывает историк, но все равно все герои фильма находятся внутри тюрьмы, нет ни одного интервью, снятого за ее пределами. Герои фильма выбраны не случайно, у каждого свой характер, своя правда, там высказались все стороны процесса, может, в этом и заключается успех картины. Больше всего мне запомнились глаза осужденных, которые смотрели кино. ФСИН дала нам возможность показать им наш фильм, и когда он закончился… Конечно, глаза этих людей забыть невозможно. Там сидели и взрослые мужчины, и молодые парни, и на глазах у многих были слезы. Думаю, второго такого ощущения не будет – наверняка никого из зрителей это не тронет так, как их. Наши уникальные герои – это и бывшие начальники тюрьмы, и люди, которые там сидели, один наш герой, например, сидел в 1990-х, в сложный период, когда в камерах, рассчитанных максимум на 4 человека, набивали человек по 16–20. Да "Кресты" изначально были построены как одиночная тюрьма. Среди наших героев – и те, кто вот-вот отбудет свой срок, и те, кто еще ждет приговора, и работники тюрьмы: кто-то проработал 30 лет, кто-то 40. Один бывший начальник тюрьмы у нас говорит: "Я отбыл в этом заведении 28 лет чистого срока". И это так и есть – они же там сидят от звонка до звонка, разве что ночевать домой уходят.

– То есть у вас впечатление, что заключенными в каком-то смысле являются все – и те, кто по ту сторону решетки, и те, кто по эту?

– Да они все об этом говорят. Ведь многие работники тюрьмы провели там больше времени, чем те, кто там сидели. Они же находятся в одном пространстве, точно так же без связи, без телефонов, и законы и правила у них свои – государство в государстве. Конечно, в разных странах – в Мексике, в Америке, в России – тюрьмы разные, но везде это самозамкнутая система. В колониях ведь заключенные все делают – и готовят еду, и пекут хлеб, и развозят ее, и стирают. У нас в фильме есть хроника, как Жженов приезжает в "Кресты", он говорит, что все самые тяжелые моменты, которые переживает страна, отражаются на местах лишения свободы. Я с этим согласна – там все чувствуется особенно остро и болезненно.

– Как вы отбирали своих героев, у кого брали интервью?

– Мы изначально не хотели снимать людей, которые уже десятый раз в тюрьме. Я хотела, чтобы это были люди помоложе, которые, так сказать, на грани.

Журналист и правозащитник Зоя Светова уже посмотрела фильм "Кресты", по ее мнению, это если и не рекламный ролик, то история знаменитого СИЗО, данная через трех ее начальников. "...В этом фильме все достаточно примитивно, и если это фильм про российскую тюрьму, то правды о тюрьме здесь не половина и даже не треть, а какая-то очень маленькая капля. Настоящая правда осталась за кадром. Это правда работников пенитенциарной системы, которым дали слово. Это хорошо, что им дали слово. Только они излагают свою правду. Да, конечно, не всю. А ту, которую хотят донести до начальства. С другой стороны заключенные, которых показывают в фильме, в основном это осужденные хозобслуги. Понимаю, почему снимают в основном их, это категория суперлояльных. Если бы снимали других заключенных, то они могли бы рассказать много лишнего. Рассказать кое-что о настоящих Крестах. О пресс-хатах, поборах, о смотрящих, ворах в законе, их отношениях с администрацией (это есть в любом российском СИЗО) и т.д. А не о тех Крестах, в которые, по словам одного из начальников, мобильные телефоны приносят только адвокаты, сидят в тюрьме только виновные и в камерах друг друга убивают только во время конфликтов", – написала Зоя Светова.

– У нас есть правозащитники, которые занимаются тюрьмами, помогают заключенным, они говорят о системе пыток, вымогательств, о так называемых пресс-хатах, где из заключенных выбивают показания. Понятно, что это становится известно только из утечек, что никакой проверяющий, журналист или документалист этого не увидит. Как вам кажется – все ли вам показали в "Крестах"?

– Сотрудники ФСИН ничего нам не запрещали, у нас не было никаких ограничений. Наверное, в тюрьмах и колониях есть какие-то нарушения, но могу сказать точно – мы снимали в несколько этапов и в общей сложности примерно два месяца снимали в тюрьме, и у нас никаких запрещенных вопросов не было, наш материал никто не редактировал и не отсматривал – даже те сотрудники, которые давали нам разрешение на съемки, не требовали от нас ничего удалить при монтаже. В тюрьме все прослушивается и просматривается, утаить ничего невозможно. В фильме задеваются серьезные, порой неудобные вопросы, обсуждается, в какой жуткой тесноте сидели в 1990-е годы, там есть эпизод, когда подследственные смотрят прямую линию с президентом и задают вопросы телевизору.

Действительно, в кадре звучат реплики заключенных, сидящих у телевизора и спрашивающих, почему тому, кто украл телефон, дают 5 лет заключения, а те, кто крадут миллиарды, отделываются условным сроком, и когда во власть придет кто-то новый, когда будет новая кровь.

– Я думаю, что ко мне проявили доверие, возможно, сыграли роль фильмы, снятые студией и продюсером Сергеем Мирошниченко, было понятно, что и мы снимем кино со смыслом и с глубокими вопросами. Сотрудники ФСИН говорили мне, что для них было важно, чтобы было снято такое кино, чтобы были подняты многие вопросы. Ведь мы же не можем сказать, что если мы избавимся от такой структуры, как ФСИН, у нас в стране все вдруг неожиданно наладится, а преступники и наркоманы вдруг исчезнут. В фильме есть эпизод, когда говорят о руководителях строительства новых "Крестов", некоторые из них находятся под следствием. Новый начальник во время переезда говорит: "Те люди, которые с горем пополам строили новые "Кресты", едут с нами".

Съемки происходят и в тюремной больнице – врач с гордостью показывает лекарства, дорогие витамины, говорит, что слухи о плохом лечении – это неправда. Но правозащитники собирают свидетельства заключенных из многих тюрем и колоний – о том, что лекарства им не выдают, есть судебные процессы, где адвокаты защищают право заключенных, например страдающих онкологическими заболеваниями, на полноценное лечение в стационарах, а не в тюремных больницах, где даже с обезболивающими большая проблема. В фильме не проделан путь от больницы до камер, больным заключенным не задан вопрос – чем и как их лечат.

– А не получится ли так, что эти кадры из больницы будут успокаивать общество и уводить его от очень острой проблемы тюремной медицины?

– Нет, я не думаю, что наш фильм создает романтический образ тюрьмы – идите все к нам, тут хорошо. Но когда старейшая сотрудница тюремной больницы, пережившая блокаду, говорит, что здесь относятся к больным заключенным лучше, чем к нам относятся в районной поликлинике, я думаю, что эти женщины точно не лгут.

– А как все-таки быть с насилием в тюрьме, с избиениями, о которых сегодня много говорят? Вам, конечно, этого не показали…

– У меня кино о другом, оно чуть шире, чем какие-то конкретные случаи. Это кино историческое, оно о тюрьме как о живом организме, в котором собирается достаточно тяжелая энергия. Там сидят и убийцы, и маньяки, там сидели великие люди. Это философское кино о нашей внутренней тюрьме, которую мы порой устраиваем сами себе, находясь на свободе. Отзывы людей, в том числе и сидевших, говорили о том, что это максимально объективное кино, показавшее и всю боль людей, которые там находятся, и атмосферу, и те чувства, которые ты испытываешь, находясь там, и исторический контекст.

– Вы говорили со столькими людьми в "Крестах", есть ли какая-то проблема, которая волнует людей больше всего?

– Она у каждого своя. У каждого своя судьба, своя жизнь, своя личная драма. И через каждую жизнь прошли "Кресты", и у заключенных, и у подследственных, и у сотрудников, и у исторических личностей – в этом для меня ценность этого документального материала. Бесследно пребывание в этой тюрьме ни для кого не проходит, с какой бы стороны человек ни находился. И тема тюрьмы явно очень актуальна, во всяком случае для тех, кого это коснулось, а коснулось это очень многих. А что касается правозащитников, то мне всегда хочется спросить – если они видят в тюрьме тяжелые проблемы, то где их фильмы, почему они сами не снимают качественное кино, чтобы привлечь внимание общества? Мне кажется, им надо объединиться и сделать серьезное проблемное кино.

– А кстати, где вы нашли средства на ваш фильм?

– Изначально его поддержал Минкульт, мы написали заявку, и нам дали грант, какой дается на обычное документальное кино, где-то 1 миллион 600 тысяч рублей. А потом нас поддержал канал "Россия-1", это были уже вторые деньги.

– Теперь, когда съемки окончены и фильм живет своей жизнью, какое у вас от него ощущение?

– Что я точно ничего не утаила, не вырезала. Для меня это кино было достаточно откровенным, но у меня как у художника не было цели призывать людей к каким-то революциям, мне больше хотелось склонять их к самоанализу, к тому, чтобы побороть тюрьму внутри себя. Для меня было важно показать срез людей, сидящих сегодня. Показать, как много молодых людей сидит за наркотики, – и это вопрос не к тюрьме. Даже сами сотрудники откровенно говорят, что есть какая-то системная ошибка – на воле, за тюремными стенами. Для меня важно, чтобы молодежь, которая посмотрит это кино, поняла, что в тюрьме нет никакой романтики, что вся она заканчивается, когда ты попадаешь внутрь этих стен, особенно когда ты попадаешь туда первый раз.

Бывший член Общественно-наблюдательной комиссии, помогающей заключенным, Леонид Агафонов – автор некоммерческого мультимедийного проекта-расследования о нарушении прав женщин в тюрьмах "Женщина. Тюрьма. Общество". В рамках этого проекта он снимал фильм о судьбе умершей от онкологического заболевания заключенной, которую можно было бы спасти, если бы лечение начать вовремя, так что по сути ее сгубила тюремная медицина. Агафонов говорит, что правозащитникам со своими проектами не удается даже близко подойти к Минкульту или к ТВ-каналам.

– Для того чтобы попросить грант у Минкульта, надо быть или продюсерской компанией, или индивидуальным предпринимателем, для физического лица это невозможно. А мы – физические лица, которые никого не представляют, кроме своей совести. Тем не менее, наш фильм "Последняя надежда" получил специальный диплом на международном фестивале фильмов о правах человека "Сталкер".

– Ваш фильм поднимает проблемы тюремной медицины, касается ее и фильм "Кресты": там врач тюремной больницы говорит, что у них все хорошо…

– Поэтому их и водят, и показывают на камеру, какие они замечательные, какие у них есть лекарства. Те, кто снимают такие фильмы, настроены не на критическое мышление, а на картинку. У них есть деньги, есть аппаратура, есть разрешение на съемку. Вот вы захотите снять фильм о новых "Крестах" – попробуйте подать заявку, чтобы вас туда пустили. Вы поймете, что преодолеть барьер – попасть в тюрьму, не будучи Первым каналом или НТВ, невозможно. Те, кто снимают, обычно ничего не понимают в тюремной системе, им это не надо. Если бы они хотели понять, они могли бы привлечь эксперта, который разбирается в тюремной системе, причем эксперта не из системы ФСИН. Иначе они не смогут показать обратную сторону тюрьмы.

Есть так называемые красные камеры, есть коммерческие, где люди сами делают ремонт, оборудуют их – все это неформально, естественно. Не поведут же их в блок, где ничего нету. Для них повесят занавесочки, как-то украсят камеру. А когда мы приходим в тюрьму, мы знаем, где самые ужасные камеры, где вода течет и запах стоит от помойки. А они ничего этого не хотят знать, у них нет задачи дать правдивую картину системы. Ангелина Голикова – автор более 20 документальных фильмов, преподаватель ВГИК, дочь известного документалиста: ее взгляд будет радикально отличаться от моего. Мой фильм тяжелый, потому что мои герои говорят мне открыто правду – они мне верят. Ведь когда заходишь в камеру, люди говорят только то, чему их выучили. А за спиной еще стоят пять человек из охраны и администрации – кто правду-то скажет? Этих людей надо разговорить, а для этого – знать, о чем с ними говорить. В фильме показали, как носят баки с едой, но не подошли, не спросили у этих волонтеров, сколько эти баки весят, сколько раз в день они в 21-м веке вручную затаскивают их на третий этаж. Придя с улицы, без эксперта снимать все это очень сложно. И почему бы не пройти в новых "Крестах" с камерой весь путь еды: как ее готовят, как закладывают продукты, какие продукты поступают и что получается на выходе, есть ли там лифты – этого же там не показано. В новых "Крестах" я был, но там, мне кажется, тоже проблема с местами, с недоделками – все как обычно. Там же камеры планировались с одноярусными шконками, но так как они всё СИЗО туда свезли, но не все доделали, там опять люди спят в два яруса. Никого не спросили, удобно ли спать, какие там матрасы. А так… Люди у нас чего боятся – попасть в тюрьму. А когда картинка дается благостная, тюрьма перестает пугать.

Яна Теплицкая три года входила в Общественно-наблюдательную комиссию, помогающую заключенным.

– Я готова спорить на деньги, что запись с трех случайных видеокамер наблюдения из камеры или из коридора никто никогда не выложит, система ФСИН добровольно не даст доступа к видеокамерам, которыми напичкан следственный изолятор, но которые, конечно, сразу перестают работать, как только нужно что-то доказать или проверить. Никакая информация, которую нельзя проконтролировать, которая, с точки зрения системы, может ее опорочить, оттуда не выйдет, за исключением каких-то нелегальных случаев, как, например, в 2018 году в интернете появилось видео с избиением человека. Там видны красивые камеры новых "Крестов" и как человека бьют палкой.

По мнению Теплицкой, все равно хорошо, что фильм "Кресты" вышел, потому что интерес к этой теме в обществе высок. Но этот интерес возникает из-за отсутствия общественного контроля, и он должен удовлетворяться не столько фильмами, сколько работами правозащитников и журналистов, которые в последние годы практически лишены возможности посещать тюрьмы и колонии, замечает она.

Но если не думать об изнанке тюрьмы, которая не попала в кадр, то нельзя не признать, что фильм "Кресты" все равно смотрится с огромным интересом. Хотя бы потому, что обычный человек – не будучи заключенным, сотрудником ФСИН, следователем или адвокатом, в такие места не попадает. Фильм дает возможность заглянуть в это зазеркалье. Даже стены тюрьмы, особенно так нетривиально построенной, впечатляют – если смотреть изнутри. Но главное внимание сосредоточено не на стенах, а на людях. Начальник тюрьмы, проработавший в ней 28 лет, говорит, что никогда не забудет помещение, где когда-то, до моратория на смертную казнь, приводились в исполнение приговоры к высшей мере. Видно, каким тяжким грузом лежит на нем это воспоминание – он не скрывает, что каждый раз он был обязан присутствовать при расстрелах. Есть и рассуждение о смертной казни как таковой – начальник тюрьмы неодобрительно высказывается о предложении некоего церковного иерарха вернуть смертную казнь. Он вспоминает, что раньше к высшей мере могли приговорить человека, приобретшего 300 долларов – такие действия считались подрывающими государство, – а какие законы будут приняты в будущем, никто не знает.

В кадр часто попадают женщины, работающие в тюрьме. Казалось бы, что их тут держит? Вот ветераны, всю жизнь проработавшие в тюремной больнице, рассказывают, как хорошо они относились к пациентам, вот перлюстраторы писем говорят о тонкостях своей работы, о том, как они первыми узнают семейные новости заключенных – например, что у кого-то на воле родился ребенок. Это им явно нравится – они замечают, что заключенные их любят и ждут, – еще бы, ведь они получают письма непосредственно из их рук. А одна сотрудница на вопрос, чем привлекает ее работа в тюрьме, сравнивает тюрьму с мужчиной – либо ты принимаешь эту брутальную харизму, либо нет.

Бывший начальник тюрьмы ласково закрывает двери камер, рассказывает историю некоторых – вот здесь раньше сидели смертники, вот тут во время блокады складывали трупы и сотрудников, и заключенных, умерших от голода, а есть одна таинственная камера, которую все искали, но никто так и не нашел. Ясно, что старые "Кресты" – это его жизнь, что он явно не без сожаления прощается с ней, и это выглядит почти романтично.

Фильм заканчивается концертом заключенных в новых "Крестах". Новый начальник бросает как бы между прочим, что тюрьма не идеальное место и не надо стремиться его улучшать. А также – что тюрьма существует не сама по себе: она в голове у каждого.