"Прости меня ради бога". Годовщина расстрела "группировки церковников"

9 октября 1937 года были расстреляны 98 вологжан, осужденных по делу "контрреволюционной повстанческой группировки церковников" Кирилло-Белозерского края. Дело было признано сфальсифицированным еще в годы Большого террора. Среди расстрелянных – 50 монахинь и насельниц Горицкого Воскресенского монастыря, а также Григорий Каблуков. Корреспондент Север.Реалии поговорил в его правнуком, который до сих пор выясняет детали этой трагической истории.

Григорий Васильевич Каблуков даже не был верующим, что не помешало расстрелять его вместе с горицкими монахинями. И кулаком тоже не был, хотя в материалах дела он и назван "кулаком-торговцем". В 1990-х годах делом Григория Каблукова занялся его правнук Анатолий Сычев из Вологды. О трагедии он узнал от бабушки Елены, хотя она о своем расстрелянном отце рассказывала немного. Другие родственники считали Григория Каблукова деловым человеком. Он родился в 1890 году в деревне Карганда Вытегорского района, в 1914-м ушел на Первую мировую, но в деревню уже не вернулся, жил в городе Белозерске, работал багермейстером – плавал на земснаряде, руководил земляными работами на Мариинской водной системе. После революции эта работа остановилась, надо было искать другие источники существования – и он не растерялся, в 1920-х годах стал нэпманом, завел шорную мастерскую-магазин, где изготавливал конную упряжь и там же ее продавал. Это ему даром не прошло – в 1929 году его объявили спекулянтом и приговорили к трем годам ссылки с конфискацией имущества, сворачивая НЭП, "свернули" и маленькое дело Каблукова.

– Одно время у него еще была пекарня, он пек сушки, а потом вот занялся упряжью, но почему-то во всех документах его называют "кулак-торговец", хотя кулаком он не был, потому что в деревне давно не жил, а продавал только то, что производил сам, своими руками, – недоумевает Анатолий Сычев. – И вот это ему припомнили, во всех документах он значится кулаком и торговцем.

Анатолию Сычеву удалось познакомиться в архиве с делом своего прадеда. Он составил список, хоть и не совсем полный, тех, кто по этому делу проходил. Все это были люди из "бывших" – мелкие полицейские чины, служащие, очень много священников.

– Видимо, с точки зрения тогдашних репрессивных органов, все это была публика, которая очень хорошо жила в прошлом, и надо было ей отомстить. Они были основой для этого дела, а монашки, мне кажется, просто очень удачно им подошли, чтобы сформировать так называемый "альбом" – эти дела назывались "альбомами". Надо сформировать такой "альбомчик" человек из ста – прекрасно, мы их всех берем, монахинь этих, и добавляем в эту компанию. И неважно, что мой прадедушка был неверующим. Жена его верила, она все советские годы в церковь проходила, я еще помню, как был пионером, и бабушка к нам из церкви идет – елки-палки, думаю, что такое! А прадед и в церковь-то никогда не ходил, каким образом его туда записали, я не знаю.

"Лена, прости меня"

В деле Каблукова есть материалы, показывающие, как стряпались доносы: в 1937 году токарь В.Н. Горин подписал свидетельские показания на своих соседей по улице, а при расследовании дела в 1956 году он рассказал: "Меня вызвал сотрудник РО НКВД Криулин и сказал мне примерно так: сейчас идет подготовка к выборам и нужно изолировать таких-то людей, и назвал фамилии Рыбаковой, Александровой и Сибиряковой. После этого Криулин прочитал мне заранее заготовленные протоколы допросов, где от моего имени говорилось, что Рыбакова, Александрова и Сибирякова занимаются антисоветской деятельностью. Я сказал Криулину, что об антисоветской деятельности Рыбаковой, Сибиряковой и Александровой я ничего не знаю. На это Криулин заявил, что ты должен помочь нам изолировать врагов. Я подписал протоколы допросов. На каждую женщину был составлен отдельный протокол".

Когда такому "недобровольному доносчику" предлагали подписать показания, заранее составленные за него, то в атмосфере тех лет он мог просто испугаться, что иначе сам окажется на месте людей, которых ему предлагалось оговорить, предполагает Сычев. Когда Анатолий смотрел материалы дела в архиве ФСБ, все страницы, которые, с точки зрения хозяев архива, не относились напрямую к его прадеду, от него закрыли, так что полной картины у него нет и сегодня.

– У бабушки была подруга, с которой они вместе учились в педагогическом училище, и эта подруга часто бывала у них дома. И она слышала, как Григорий, бабушкин отец, Сталина поругивал. Бабушка рассказывала моей матери, что когда она доучивалась уже после войны в Герценовском институте, ей эта подруга сказала: "Лена, я подвела вашу семью, тебе очень тяжело без отца, давай я буду тебе отдавать часть своей стипендии". И потом уже в 1980-е годы, когда она уже была в Ленинграде профессором, доктором наук, она написала бабушке в Белозерск письмо: "Лена, прости меня ради бога". Тогда как раз перестройка начиналась, стало все открываться, и она ее нашла. Но бабушка ей не ответила – ей было тяжело на эту тему разговаривать. Она и так ее подозревала – да, вполне возможно, когда они были 15–16-летними подростками (в училище после 7-го класса поступали), подружка услышала и передала, что отец ее соученицы так нехорошо отзывается о нашем вожде.

Второй доносчик, которого знает Анатолий Сычев, оказался его родственником, мужем бабушкиной сестры.

– Он пришел к бабушке перед смертью просить прощения, рассказал, что работал секретным сотрудником и имеет отношение к аресту Григория. Бабушка ему сказала: "Нечего ко мне ходить и просить прощения, ты сейчас смертельно болен, вот и ходишь, иди и проси прощения у отца". Вот эти двое точно виновны в гибели прадеда. Подругу, доктора математических наук, я в Петербурге нашел, разговаривал с ней, она у меня спрашивала про бабушку, как у нее жизнь сложилась, сколько было детей, где работала. Я ей все рассказал, но расспрашивать ее не стал. Ладно, думаю, ей уже 90, человек уважаемый, почетный доктор шведского университета Умео, если сама не говорит, зачем я буду ее мучить. И называть ее имя не хочу. Я думаю, она сама поняла, что в юности сделала нехорошее дело.

По словам Анатолия, у его бабушки были блестящие способности к точным наукам, так что, получив в Герценовском институте географическое образование, она вела в старших классах школы не только географию, но и физику, и математику.

– У нее была уникальная голова, они с этой подружкой после педучилища поехали в Ленинград поступать в институт. Та поступила на физмат в университет, а бабушка очень хотела заниматься ядерной физикой, но ее не пустили как дочь врага народа, позволили поступить только в Индустриальный институт, и тут война, а после войны она пошла уже на географию. То есть ее подружка, которая, вероятнее всего, на прадеда донесла, дошла до шведского университета, а бабушке научную карьеру сломали из-за этой истории.

Кстати, Григорий Каблуков – не единственный репрессированный в семье Анатолия Сычева: другой его прадед, Александр Мелединский, отец деда, был полицейским, урядником, первый раз его арестовали в 1930 году и обвинили в изнасиловании революционерки, хотя она сама давно умерла, ни о чем не заявляла, а он никогда не бывал в Вытегорском районе, где она жила. В тот раз его отпустили, но вскоре все-таки посадили по доносу – за разложение рыболовной артели: якобы он говорил рыбакам, что советской власти скоро конец и цениться будут только старые царские деньги.

– Но у него был оперативный опыт, и после Балахнинского исправительно-трудового лагеря он в Белозерск не вернулся – знал, что от бывшего полицейского так просто не отстанут, и схоронился в какой-то деревне в Ленинградской области, а в Белозерск вернулся только после смерти Сталина. Так что он, можно сказать, выкрутился, а вот прадеду Каблукову не повезло.

Вскрыта и ликвидирована

Сведения о Григории Каблукове собраны в работе "Большой террор. "История семьи в истории страны", которую Анатолий Сычев помог написать своему сыну-десятикласснику. Сам он пользовался не только своими архивными разысканиями, но и сайтом “Возвращенные имена”. В этой работе сделана попытка понять механизм фабрикации фальшивого дела "контрреволюционной повстанческой организации церковников" Кирилло-Белозерского края. Курировал это дело начальник 4-го (секретно-политического) отдела областного управления НКВД капитан госбезопасности Георгий Карпов в Ленинграде, опираясь на донесения белозерских коллег, работали следователи 4-го отдела УНКВД Ленинградской области В.И. Миничев и П.П. Капралов. Аресты начались в августе 1937-го, первым арестовали настоятеля Ильинской церкви протоиерея Сергия Шоленинова, вторым – настоятеля Петропавловской церкви и благочинного Белозерска протоиерея Николая Федотовского, третьим – священника Василия Остроумова: им отвели роль руководителей филиалов разветвлённой повстанческой группировки. А во главе организации "поставили" бывшего епископа Череповецкого Тихона (С.Ф. Рождественского) и его бывшего секретаря, протоиерея Александра Удалова, арестованных в конце августа в Ленинграде.

Анатолий Сычев предполагает, что настал момент, когда агентурные сведения из Белозерска оказались исчерпаны, и тогда план по арестам решили выполнить за счет монахинь и насельниц Горицкого монастыря. В этом монастыре, основанном в 1544 году, жили две жены Ивана Грозного, дочь Бориса Годунова царевна Ксения и другие знаменитые женщины. Ко времени Большого террора монастырь уже был разогнан, но, конечно, создатели "контрреволюционной повстанческой организации церковников" знали, где найти бывших монахинь и послушниц, и таким образом список арестованных был доведен до сотни. Организации сочинили структуру – якобы одно ее ядро из 65 человек находилось в Белозерске, другое ядро из 16 человек – в Кирилловском районе, в Белозерском районе было целых две контрреволюционные повстанческие группы – Мегринская из 11 человек и группа "Красный Остров" из восьми.

4 октября 1937 года особая тройка УНКВД ЛО приговорила 99 участников мифической организации к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 9 октября. В списке приговоренных Каблуков значится под №22, всего в этот день было расстреляно 98 человек, еще двоих, игуменью Зосиму (Екатерину Реокатовну Рыбакову) и Анну Кукушкину, не смогли этапировать в Ленинград из-за того, что они были тяжело больны и почти не могли передвигаться, их казнили в Белозерске на пять дней позже.

В отчете заместителя начальника Ленинградского УНКВД В.Н. Гарина о выполнении плана репрессивной операции дело "контрреволюционной повстанческой организации церковников" было представлено так: "Белозерским оперсектором вскрыта и ликвидирована к.-р. повстанческая организация церковников в числе 102 чел… Руководители в районах создали к.-р. повстанческие группы для вооруженной борьбы с Соввластью. Подготовляли терракты против сельского актива. Проводили к.-р. подрывную работу в связи с выборами в Верховный Совет".

"Сшибали на пол и били ногами"

За что же все-таки расстреляли Григория Каблукова? В справке Белозерского горсовета, которая есть в материалах дела, он охарактеризован как "сборщик утиль-сырья, проходимец, активный церковник". Справка подписана местными комсомольскими активистами, которые, как предполагает Анатолий Сычев, брали сведения для этих справок с потолка, иначе вряд ли бы они записали неверующего человека в активные церковники. В деле Каблуков изобличается как критик советской власти – больше никаких преступлений ему не вменено. В протоколе допроса сообщается, что Каблуков признает, что вел антисоветские разговоры у себя дома с настоятелем церкви Петра и Павла о. Николаем (Федотовским), "высказывался за смену действующей власти", а также – что он "изобличается другим "членом к/р организации Шолениновым". Между тем в семье Каблукова ничего не знали о его знакомстве с протоиереем Николаем – как же Каблуков мог подписать такой протокол допроса?

Даже по тем временам вологодские чекисты переусердствовали, сильно перекрыли спущенные сверху лимиты расстрелов, и специальное расследование президиума ЦК КПСС уже в 1939–40 годах вскрыло фабрикацию дел в Белозерском райотделе НКВД. Оказалось, что, кроме дела "контрреволюционной повстанческой организации церковников" с помощью пыток было сфабриковано еще несколько фиктивных дел, в результате несколько чекистов были расстреляны, всего к уголовной ответственности привлекли 50 сотрудников Вологодского УНКВД. Руководитель центра "Возвращенные имена" при Российской национальной библиотеке Анатолий Разумов изучал это расследование. По его словам, из него видно, что доносы, в принципе, фабриковались так же, как и показания арестованных.

– В приказе №00447, присланном из Москвы, говорилось, что следствие ведется ускоренное и упрощенное. Вместе с ежовским приказом был прислан образец дела, шифр-телеграммы – сколько людей надо арестовать, образец протокола допроса. В ходе расследования чекисты рассказали, как это бывало со свидетелями – никто не давал им читать заранее заготовленные протоколы допросов: вызывают человека ночью, на столе у следователя пистолет. "Вы такого-то знаете?" – "Знаю". – "Разговоры вели?" – "Вели". – "Знаете, а вот он оказался врагом… Если вы не подтверждаете, вот вам Уголовный кодекс – три года, и о семье вашей подумайте". И тогда люди подписывали, но только то, что человек вел какие-то разговоры, а не то, что он член повстанческой контрреволюционной организации, как это писалось во всех протоколах.

В материалах расследования есть докладная записка следователя И.В. Анисимова, который описал методы своих белозерских коллег: "…Если арестованный не подписывал ранее заготовленный и вымышленный протокол допроса, то его били. На голову надевали тулуп, сшибали его на пол и били ногами, а после этого подводили к столу, вставляли в пальцы ручку и сами водили его рукой по бумаге". Начальник экспедиции Белозерского РО НКВД А.Ф. Кротов рассказал о так называемых "стойках", когда арестованные "стояли по 12–17 суток. Люди ставились по 5–6 человек в углы в комнате ЗАГСа, в середине ставился милиционер…"

Умер в "Крестах"

22 октября 1956 года президиум Вологодского областного суда отменил постановление тройки УНКВД Ленинградской области №80 от 4.10.1937 года. Но о том, что Григорий Каблуков расстрелян, его семья не знала – в конце 1950-х годов на многочисленные запросы в разные инстанции пришел ответ, что Г.В. Каблуков умер в 1942 году от сердечной недостаточности. Бабушка Анатолия Сычева, очень тяжело переживавшая потерю отца, умерла в 1993 году, так и не узнав правды. По словам Анатолия, только после ее смерти он пошел в ФСБ узнавать о судьбе прадеда.

– Бабушке написали, что ее отец умер в 1942 году в "Крестах" – ну, как же, война, блокада, такое впечатление, что немцы его погубили, а не советская система. В 2000-х годах я пошел в архивы и узнал, что никакая война тут ни при чем, все случилось еще в 1937-м, буквально через полтора месяца после ареста. После его гибели семье пришлось очень туго. Моя прабабушка Александра Яковлевна Каблукова осталась с тремя детьми: моя 17-летняя бабушка Елена была старшим ребенком, еще у нее было два брата, 10 и 12 лет. Еще после первого ареста у Григория Каблукова как у нэпмана конфисковали хороший дом в Белозерске, а семью выслали в Вологду, где они около года скитались по углам.

Я помню, бабушка мне рассказывала, как они видели на вокзале и у церквей людей, которым было еще хуже, чем им, – бедных украинцев, грязных, замученных, голодных, которые блуждали и совершенно не знали, что им делать в этой Вологде. И бабушка думала: слава Богу, мы не украинцы, все-таки местные, мы здесь все знаем, пробьемся. Через год им удалось вернуться в Белозерск, они даже начали строить себе малюсенький домик. Они его как раз достраивали, и тут прадедушку забрали, так что Александре с детьми пришлось уже самим крышу докрывать. Она была крестьянка с двумя классами образования, Белозерск – городок маленький, и у нее всегда была либо коза, либо корова, поросенок. А кроме того, она занималась медом, у нее в лесу была пасека, так вот и выживали, за счет физической работы. А бабушка к началу войны уже работала школьным учителем в свои 20 лет.

Забили поленьями

Григорий Каблуков – только один из 98 расстрелянных по делу "контрреволюционной повстанческой организации церковников" Кирилло-Белозерского края. Это дело возникло в самом начале Большого террора, который начался с печально известного оперативного приказа НКВД №000447 от 30 июля 1937 года "Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов". В качестве других имелись в виду беглые трудпоселенцы, бывшие члены антисоветских партий, священники, бывшие царские жандармы и чиновники, которых надлежало расстреливать или сажать на 8–10 лет.

– Нам известно, что 50 монахинь были привезены в Ленинград и там расстреляны, мы предполагаем, что они похоронены на Левашовском полигоне. А вот двоих они привезти не смогли – настоятельницу Зосиму и монахиню Анну Кукушкину, – рассказывает Анатолий Разумов.

– Я читал дело и понял, что Зосима страдала водянкой, была вся распухшая, и они ее не смогли взять даже в тюрьму, она числилась содержащейся под домашним арестом. И Кукушкина тоже была очень больна, они ее не потащили никуда. Позднее, в ходе расследования президиума ЦК КПСС, стало известно, этих двух женщин даже не расстреляли, а просто забили поленьями. Тогда ведь даже несколько чекистов были осуждены и расстреляны, в частности те, кто в этих зверствах были замешаны. Вообще, у нас расстрелы были только по Уголовному кодексу как основная мера, но при исполнении приговоров не было ни врачей, ни прокуроров, поэтому на деле убивали как угодно. В Петрозаводске душили веревками, в Медвежьегорске забивали деревянными дубинами, прокалывали металлическими пиками, но записывали, что расстреляли. В 1997 году – тогда же, когда Дмитриев (историк Юрий Дмитриев, глава карельского "Мемориала". – СР) нашел Сандармох, я участвовал в раскопках в Бутово, и из 59 черепов, которые мы подняли на поверхность, пулевые отверстия были только в четырех, зато были следы ударов по костям. А потом в документах о чекистах мы прочитали, что людей возили на расстрел в фургонах с введенными внутрь выхлопными газами и привозили уже полумертвых – зачем было на них пули тратить? Это получилось полное подтверждение народной правды – закапывали полуживыми. Так что расстрел – это хоть и основная, но не единственная мера убивания. Было все что угодно, и топорами рубили, и топили.

На сайте "Возвращенные имена" есть статья Елены Стрельниковой о судьбе монахинь и насельниц Горицкого Воскресенского монастыря. Она пишет, что с частью монахинь расправились еще в 1929 году – просто погрузили на баржу и утопили. Об этом рассказал перед смертью капитан этой самой баржи Александр Мережин: "Поместилось в шаланду стариц около пятидесяти. Вывел он судно на Белое озеро, открыл дно и отошел. В бинокль видел, что старицы еще долго держались друг за дружку кольцом. Потом посмотрел – нет их уже, потонули..."(Записано в 1995 г. со слов его соседки Анастасии Григорьевны Киршиной, алтарницы Покровской церкви.)".

Почему вообще оставшихся монахинь уже разгромленного монастыря, на территории которого давно был колхоз, понадобилось приплетать к делу "контрреволюционной повстанческой организации церковников” Кирилло-Белозерского края?

– На рассмотрение особой тройки желательно было подавать по 100 человек на протокол. Это удобно – целый протокол, большое дело, там все признаки гонки плана, а тут его еще сделали за счет женщин, это вообще легко, – объясняет Разумов. – С 5 августа начальники оперсекторов должны были представлять на утверждение в Ленинград списки подлежащих репрессированию, ускоренно и в упрощенном порядке проводить следствие, в ежесуточных рапортах указывать количество арестованных, предоставлять "наиболее существенные протоколы допросов и в первую очередь по вскрытым в процессе операции контрреволюционным формированиям и группировкам". Началось негласное сорев­нование районов по выполнению и перевыполнению репрессивных планов. Именно так списки арестованных по делу "церковников-контрреволюционеров" и достигли образцовых "альбомных" размеров.

Организатор дел "контрреволюционной повстанческой организации церковников" Георгий Карпов, оказывается, четыре раза привлекался к ответственности за фальсификацию судебных процессов, но избежал наказания – возможно, благодаря заступничеству Берии. Вот свидетельство члена общественного совета "Ленинградского мартиролога" А.К. Тамми о следственных приемах Карпова: "Карпов сначала молотил табуреткой, а затем душил кожаным ремнем, медленно его закручивая..." С 1943 по 1960 год Карпов был председателем Совета по делам Русской православной церкви. Дожил он до 1967 года, похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

На Левашовском мемориальном кладбище, бывшем расстрельном полигоне, установлен поклонный крест памяти расстрелянных монахинь, рядом – памятник погибшим вологжанам и кенотаф семьи Каблуковых.