Дорога на Север петляет, кружит, пытаясь приморочить путника, сбить его с пути и с толку. Чем дальше на Север и на Восток по России, тем сильнее чувство отъединенности, смещения привычных ориентиров, примет другого, почти затерянного мира.
Присутствие городов и деревень, совершенно особенных миров в конце таких дорог составляет едва ли не главное обаяние русского пространства, и уж точно его родовую черту. Такие земли в России очень часто – территория ухода, зона побега. На Север и на Восток шли и шли поколения русских людей – от лихой власти, царя-Антихриста, потрясений, гонений, а иногда и просто – от нужды и голода. Возможно, именно поэтому поморы и другие "старые русские северяне" – особый народ, с неповторимой культурой и бытовым укладом. По этим землям, которые не знали крепостного права, да что там крепостное право? – где расстояние до ближайшего полицейского участка часто измерялось сотнями верст, Советская власть, конечно, прошлась и смертоубийством, и мором, и гладом, но пространственную обособленность даже она победить была не в силах.
Собственно, из Архангельска на Мезень сухопутной дороги весь ХХ век вообще не существовало. К 90-м годам проложили неплохой зимник. Но еще двадцать лет назад в летнюю пору на путь в 200 км, который вел через водораздел и болота от Мезени до Пинеги, уходило около двух недель. Раза два в неделю из Архангельска на Мезень летали кукурузники. Они и сейчас летают, в том числе и до дальних деревень края. По большой воде в навигацию приходило несколько судов. Вот, собственно, и все, что долгие десятилетия связывало Мезенский край с "большой землей".
Круглогодичная грунтовка была открыта только в 2008 году. Вероятно, это было самое долгое дорожное строительство в России. О необходимости проложить трассу первый раз заговорили еще при матушке Екатерине, в 1782 году. С тех пор принимались то за один участок, то за другой, но на завершение большого и сложного строительства не хватало то средств, то единой воли, то делу мешали потрясения и перемены в истории страны.
Теперь дорога работает, и Мезенский край открыт – к местным жителям спокойно и без недельных ожиданий в аэропорту приезжают родственники, есть перспективы для туризма, а сами мезенцы за 5-6 часов легко могут добраться до Архангельска.
Мезенский край – одна из старейших поморских земель, куда пришли русские. Новгородцы промышляли здесь с незапамятных времён, а первое письменное упоминание об Окладниковой слободе, поселении на территории нынешнего города Мезени, относится к 1545 году. Новгородский боярин Окладников еще в начале 16 века ушёл в эти края от "московского завоевания" и поселился с детьми и домочадцами. Видимо, не бедствовал, если вокруг выросла слобода, а с веками – и город.
В XVII столетии Мезенская слобода стала местом ссылки. Здесь в 1664 – 1666 годах мыкал горе протопоп Аввакум, а еще через двадцать лет – опальный боярин Артамон Матвеев.
Статус города и нынешнее название Мезень получила при Екатерине в 1780 году. Собственно, с тех пор она не сильно изменилась.
На несколько верст вдоль реки, правда, не совсем по берегу, а в некотором отдалении от него, тянутся три улицы, на которых стоят деревянные дома, многие из которых – традиционной мезенской архитектуры, постройки не позднее 19 века огромные двухэтажные избы-шестистенки с высокими-высокими окнами, так чтоб никто с земли не мог заглянуть. Мезень – старообрядческий край, и здесь жёстко блюли границы личного пространства…
Самое популярное чтение в городе – лунный календарь, где отмечены часы приливов
…Особый ритм жизни создаёт и река, мало похожая на другие реки. На 64 км от моря здесь поднимается приливная волна высотой 8,5 м, идущая со скоростью 3 метра в секунду (второй по мощи речной прилив в мире). В этих местах такой прилив называют "бором" (от старонорвежского bara – волна, зыбь). Ширина "бора" в устье Мезени – до 9 км, в районе городской пристани – около 2 х. Детям с самых малых лет строго запрещают выходить на отмели за два-три часа до прилива. Если заиграться или заснуть на солнышке, от "бора" ни спрятаться, ни убежать…
Вся хозяйственная и бытовая жизнь края определяется этим неповторимым норовом реки, который не подчиняется никакой унификации. Каждый день время прилива сдвигается на полчаса. Чтоб переправиться из Мезени в посёлок Каменку, стоящую на противоположном берегу, надо дозваниваться в специальную службу и узнавать, когда сегодня кораблик. Судоходство, да и вся жизнь реки, идёт по "большой воде". Самое популярное чтение в городе – лунный календарь, где отмечены часы приливов. Если хочешь сходить на море, которое меньше, чем в 50 километрах от города, и вернуться обратно, закладывай как минимум двенадцать часов – от одного "бора" до другого. Ну, и время на дорогу. И так далее.
Не младше самой Окладниковой слободы и другие поселения края. Знаменитые Кимжа и Кильца, официально входящие в число самых красивых деревень России, известны с 16 века, в Лампожне на берегу Мезень-реки, в 15 веке торговали норвеги, село Лешуконское, бывшая Усть-Вашка, еще один райцентр и вторая мезенская "столица" – с 17 века, ну и так далее. Деревням по 500 лет, и это никого не удивляет. И что совсем уж уникально для современной России, мы встречали мезенцев, которые помнят свои колена на 300 и больше лет назад. А почти в каждой деревне знают, какой первый крестьянин сюда пришел тому пять веков, как звали его, его детей и внуков…
Со всей отпущенной ей злобой старалась Советская власть, потом просвистели разорительно 90-е годы, но не пресеклась тут, на Северо-Востоке, память поколений. И это уже надежда на то, что у России есть будущее.
Знакомец наш Николай Карпович Ладонников (имя меняю на всякий случай), в советское время авиатор, а ныне – деловой человек (не хочется употреблять здесь штампы "бизнесмен" или "предприниматель"), рассказал нам судьбу своей семьи – характерную мезенскую историю.
Старообрядцы Ладонниковы, родом из Новгородской губернии, пришли на Мезень в 1705 году (даже дату точно назвал!), спасаясь от царя-Антихриста и перспективы закончить свою жизнь в болотах на строительстве Петербурга.
К 30-м годам 20 века род его жил в верховьях реки Пёзы, одного из правых притоков Мезени. Это место где-то в 200-250 километрах на восток от Окладниковой слободы – даже по местным масштабам – глушь невероятная. Но и туда пришла коллективизация. Сейчас деревни не существует. После коллективизации – как выразился Николай Карпович, – "босяк", ставший председателем колхоза, всё разорил, а дальнейшие советские радости, о которых мы знаем из классической "деревенской" прозы, довершили процесс.
Прадеда и прабабушку Николай Карповича раскулачили, семья не была бедной, "дòбро" жили, – а это, если брать здешние мерки, очень хорошо, - раскулачили и сослали из тайги в тайгу, за Урал. На тридцать лет. Высадили в лесу. Было им тогда, прадеду 61, прабабушке 60. Но на новом месте они освоились. Первую зиму в землянке перезимовали, потом сруб поставили. Шестистенок, как тут, на Мезени ставят. И коровы появились, шесть коров, и козы. А потом и лошади, как без лошадей-то…
Однако через тридцать лет опять явилась Советская власть и сообщила, что срок вышел, они должны возвращаться к себе на Мезень, а хозяйство, которое они тут нажили, остается колхозу. Прадед умер в считанные дни, а прабабушка 90 летняя вернулась и прожила еще десять лет в Мезени, у внука своего Карпа Ладонникова. Еще и Николая успела приласкать…
…По материнской же линии Николай Карпович происходит из знаменитой деревни Кимжи. У семьи их было два родовых дома, обоим больше ста лет, прямо в центре, на Соборной площади. Один стоит по сей день, а другой еще при Советской власти забрали в Малые Карелы, в этнографический музей. И единственное, что имеют Ладонниковы от нынешней Эрефии – они могут справлять в своем доме в Малых Карелах дни рождения и именины, гулять свадьбы. Им представляется это музейное пространство – по родовому праву. И на том спасибо. В советское время ничего такого не было…
…О политических процессах последних тридцати лет в родном краю Николай Ладонников говорит предельно просто. "Эти, – говорит он, – которые и гвоздя забить не могли, они и сейчас не могут. Зато власть держат".
Впрочем, – продолжает он, – в 90 е годы еще хуже было. Поставили внешнего управляющего, варяга, экономиста, блин, он все разорил, порушил, да еще денег брал за "банкротство". Сняли его за махинации, может и посадили. Теперь местная баба рулит. "Никудышна", но хоть не мешает особо. Очень любит на праздниках возвышаться, и на официальных мероприятиях. "Дородна, как встанет на крыльцо, пол-крыльца займет"…
…Приехать на Мезень по земле я мечтал с юности. Манило и былое, его легенды и предание, и какое-то ещё одно щемящее чувство. Казалось, что за реками и лесами живёт край, где остались хоть какие-то черты той сказочной России, которая приходила в детских снах, которой уже нет и, боюсь, никогда не будет.
И надо сказать, что в целом ожидания оправдались. Это пространство открыто, оно чарует с первых километров, земля здесь как бы под паром, может быть, она даже ждет какого-то очередного русского "ухода", новой его волны.
Но, как это ни печально говорить, самого поморского уклада, крестьянства как сообщества, как образа жизни и труда, на Севере больше нет. Или почти нет. Советское время нанесло тяжелейший удар, а 90 годы добили. Увы, это рыдание, но увы. В Кимжах, куда приезжают туристы, где на берегу речки играют и хрестоматийно веселятся довольные дети, где даже ставят новый шестистенок по всем старым канонам, чуть ли не каждый встречный –поперечный нам с горечью говорил:
"Все это хорошо, и музей у нас есть, и школа народных ремёсел, но вот скота-то больше никто не держит. А что за деревня без коров и лошадей!"
И это чистая правда. Мы никогда больше не побываем там, где жили "Братья и сестры" родившегося на Пинеге Федора Абрамова или герои "Формазона", сложнейшего и причудливейшего романа замечательного уроженца Мезени, писателя Владимира Личутина. Их мир ушел навсегда. В этих огромных избах шестистенках не станут больше прясть долгими зимними вечерами, не будут толковать о льне и ячмене, о коровах и козах, о молоке и сметане. То есть будут, но обо всем таком, купленном в лавке. В тех же Кимжах три или четыре магазина. По новой дороге привезут все, что надо. И даже вовремя.
Однако сие не значит, что этот мир умер. Он ищет новые формы. И находит их. Мы застали Пинегу и Мезень не в растерянности и печали, а в поиске и размышлениях. Летом очень много детей. Своих школ не так много, детей приходится возить в интернаты-пятидневки. Для Кимжей, одной из красивейших деревень России, такая школа-пятидневка на другом берегу Мезени. Зимой по зимнику через реки верст 12. Летом через понтоны – все 40. Или лодкой, те же 12. Дети рабочую неделю живут в школе, и только в пятницу вечером их развозят по домам.
Ну а потом, после школы как? Техникума, и того на берегах Мезени нет.
Вот и едут в Архангельск...
идеальный сценарий для Севера, чтоб власть оттуда ушла настолько, насколько это возможно
И все же даже в хозяйственном отношении жить можно, и неплохо. Сейчас летом все жители ушли на сбор морошки. Морошка – такая ягода, ей можно обеспечить себя и семью на год. Пункты скупки в каждой деревне, где мы гуляли. И большой – в Мезени. Труд – тяжелейший. Болота, гнус, часами не разгибаясь. Но когда крестьянский труд был легким?
И это только одна часть местной жизни...
Вообще, идеальный сценарий для Севера, чтоб власть оттуда ушла настолько, насколько это возможно. Поддерживала бы дороги, администрировала споры, сняла максимальное количество запретов и дальше устранилась. Еще хорошо было бы запретить промышленную лесодобычу, чтоб не уродовать край. А дальше – дать возможность людям самим выстроить свою жизнь.
Чтоб не было у неё, власти, никаких идей относительно развития этой земли. Север будет развиваться сам. Здесь особенное русское пространство, здесь живут потомки тех, кто когда-то, много веков тому назад, уже решился и ушёл от стеснения, выбрал свободу. Местные люди, те, которые ещё остались на своей земле, умны, хитроваты и трудолюбивы, они все придумают. Будут заготавливать миногу, консервировать ягоду, охотиться. А может, опомнятся, и заведут снова скотину. И начнут опять по лугам на Пинеге и Мезени гулять "воооон такие большущие коровы". А то сейчас и сенокоса то никакого нет. Раньше, бывалоча, – сказала нам местная жительница Наталья, – на дальние луга ездили, оставались в ночь, – так кто ж не помнит эту "литуратурную" идиллию, – а теперь тут, у самой деревни коси – не хочу, ан никому не надо".
Так и хочется высказать господам-чиновникам, которые, – как заметил Николай Ладонников, – и гвоздя забить не способны:
"Всё, что могли, вы у русских людей уже взяли. Теперь верните нам свободу, даже не политическую, а свободу ловить семгу, больше одной рыбины на руки, промышлять в лесу и на море, учить детей там, где они растут, и помнить то, что нам следует помнить.
Не терзайте нас своими затеями.
Верните нам свободу быть самими собой!"
И вздохнет тогда и Окладникова слобода, и Лешуконское, и вся Мезень, а за ней и остальные земли, обжитые русскими.
Андрей Полонский – писатель, поэт, журналист
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
