От холерных бунтов до коронавируса: эпидемии как двигатель прогресса?

Эпидемия настигает человечество не впервые. Самые известные – чума, выкосившая пол-Европы в XIV веке, оспа, холера, наконец, грипп "испанка", от которого в 1918–1919 годах погибло от 3 до 5% населения планеты. Карантины, которые широко применяются сегодня в связи с распространением коронавируса, тоже известны с давних времен – как и закрытие границ между странами.

Чума настигала Европу трижды – первая волна прошла в VI веке, она началась в Египте, свирепствовала 60 лет и унесла около половины населения Византии. Вторая волна чумы пришла из Азии, в 1346–1348 годах от нее погибло, по разным данным, от 14 до 25 миллионов человек, Европа смогла восстановить численность населения только через 100 лет. Древнерусские летописи засвидетельствовали первую эпидемию чумы на Руси в 1351 или 1352 году, известно, что она пошла из Пскова – крупного центра торговли с Западной Европой. “Того же лета бысть мор зол в граде Пскове и по селам, смерти належащи миози; мроша бо люди, мужи и жены, старый и младыи, и дети, и попове, и чернци и черници”, – читаем в Новгородской летописи, и дальше свидетельства о вспышках великого “мора” тянутся через несколько веков.

Человеку свойственно искать виноватых в своих бедах – в Европе XIV века взоры напуганных “черной смертью” людей обратились на евреев, волна еврейских погромов прокатилась по Швейцарии и Германии, в России же евреев почти не было, поэтому вместо погромов устраивали сожжения ведьм.

Первые чумные карантины возникли в Венеции в 1348 году: всех, прибывших из мест, где была вспышка чумы, помещали в специально выстроенные дома на 40 дней. Итальянское слово quarantena и означает 40 дней – от quaranta giorni. Еще одним популярным средством борьбы с чумой считалось зажигание костров на площадях для очищения воздуха. На Руси в то время карантинов еще не устраивали, а вот костры по дорогам, откуда могла прийти чума, жгли. Но в XVI веке карантины устраивались уже вовсю, в 1557 году в Пскове на заставах стояли сторожа, чтоб “стерещи от мору”, летопись сообщает, что самовольно обходивших заставы нещадно били батогами, чтоб другим неповадно было. Устраивались в городах и внутренние карантины – запирались дома и целые улицы, умерших погребали не у церквей, а за пределами города, священникам не велели приходить и причащать больных, а кто, ослушавшись, приходил, "ино тех священников велели жещи с теми же людми з болными", уточняется в летописи. Сильная чума разразилась в Москве в 1654 году, царь Алексей Михайлович, вероятно, избег смерти только потому, что вместе с войском осаждал Смоленск, по дороге к войску были устроены заставы, царская семья пересидела мор в Калязине, все спасались строжайшими карантинами.

Об этом можно прочесть в книге К. Г. Васильева и А. Е. Сегала "История эпидемий в России" – как и о первых пограничных заставах, поставленных в 1602 году царем Борисом Годуновым “от Смоленска по всему рубежу” при известии о “моровом поветрии” на западе. В 1623 году, узнав о вспышке эпидемии в Литве и Польше, воеводы запретили в Брянске ездить с товарами “за рубеж в поветренные города” – ездить предписывалось только в здоровые места, где нет заразы, по дорогам были поставлены “заставы крепкие”. Все приезжие, включая послов, в “поветренные годы” выдерживались в карантинах либо отправлялись обратно. Строжайшие карантинные мероприятия были организованы в связи с лондонской чумой 1665 года: "Всякая торговля с Англией была прекращена. Архангельская гавань закрыта". Сохранились записи о том, как английских купцов держат в карантине по несколько месяцев, платье, в котором они прибыли, велят зарыть в землю, а им выдать новое, и еды купить "на 30 рублев", чтобы они не пользовались привезенными с собой деньгами. Карантинные мероприятия XVII века бывали настолько жесткими, что люди начинали умирать уже не от чумы, а от голода, многие разорялись, очень сильно страдали промыслы и торговля.

Карантину – но только уже не от чумы, а от холеры – Пушкин обязан знаменитой болдинской осенью: запертый на три месяца в своем имении Большое Болдино, он написал последние главы “Евгения Онегина”, “Повести Белкина”, “Маленькие трагедии” и много прекрасных стихов. Но все же следствием карантинов были не столько успехи литературы, сколько холерные бунты. Карантины, устроенные по всей стране, как пишет В. Вересаев в книге "Спутники Пушкина", "совершенно парализовали хозяйственную жизнь страны, а эпидемии не остановили". Тысячи обозов с товарами останавливались у застав, а в тех, кто пытался вырваться из оцепления, приказано было стрелять. В Петербурге холера появилась весной 1831 года, во время польского восстания, поэтому сначала во всем обвинили поляков – якобы они по ночам ходят и отравляют воду и овощи, с кораблей засыпают яд в Неву. Потом стали обвинять во вредительстве врачей, в июне толпа разорила холерную больницу, несколько врачей и полицейских были убиты. Только через три дня с бунтом удалось справиться, стянув к Сенной площади войска. Николай I, не побоявшись холеры, приехал на площадь и лично усмирил народ, скомандовав: “На колени!” Из Петербурга холера перекинулась в Финляндию, потом дошла до Лондона.

Историк Даниил Коцюбинский видит в истории эпидемий общегуманитарные параллели.

– Эпидемия – это невидимый враг, которого нельзя победить военным путем, нельзя поставить заграждения – зараза поражает и царя, и крепостного крестьянина. На такие угрозы люди всегда реагируют нервно и пытаются их мифологизировать – это психологический способ защитить себя от страха смерти. Раз от угрозы нет рациональной защиты, люди реагируют иррационально. А дальше все зависит от того, какие культурные паттерны доминируют в обществе в данный момент. Когда наступает мор, глад, падает "шестокрылая гусеница", то есть саранча – все то, от чего нельзя защититься обычным путем, остается обращаться к потусторонним силам. Правда, сегодня у нас люди склонны в большей степени демонизировать и сакрализировать государство, поэтому заклинания раздаются в эту сторону. Кто-то считает, что власть должна закрыть границы, кто-то – что власть сама это устроила. Во время холерных бунтов возмущались в основном обитатели военных поселений, измученные муштрой и навязчивой политикой просвещения, принудительными правилами гигиены, поэтому при возникновении холеры гнев людей обратился на тех, кого они уже и так ненавидели, – на врачей и начальников. Тем более что врачи и офицеры были им культурно чужды, среди них было много иностранцев. Причем интересно – люди считали, что убивают врагов государства, это был наивно-самодержавный бунт. Сейчас недоверия к врачам и ненависти к близлежащему начальству, по-моему, нет, зато есть всеобщая убежденность в наличии некой конспирологической силы, которая всем этим управляет, то есть может каждого или защитить, или отравить. Дальше у каждого включается своя модель мифа – для кого-то это Америка, для кого-то Кремль, для кого-то Китай.

– Как бы вы оценили, с точки зрения историка, реакцию россиян на коронавирус?

– Реакция спокойная, наверное, общество верит в запретительный потенциал Путина, в его способность держать все под контролем, в способность делать что угодно и с кем угодно.

И последние конституционные эксперименты лишний раз убеждают общество во всемогуществе правителя. Люди как рассуждают: если бы было что-то опасное для России, Путин бы первый сделал все для защиты страны, потому что вирус опасен и для него, а раз он спокоен, значит, и нам волноваться нечего.

Профессор факультета истории Европейского университета в Петербурге Владимир Лапин полагает, что эпидемия коронавируса является частью истории эпидемий, которые всегда потрясали человечество.

– От этого вируса тоже нет защиты – то есть защищаться можно только карантинными мерами. Административные меры, применявшиеся при эпидемиях, и сейчас, и всегда были эффективными – но они всегда наносят удар по экономике, а по некоторым отраслям – сокрушительный. Некоторые отрасли являются сезонными, когда день год кормит. Чума и холера у нас всегда распространялась по водным путям, навигация в России длится всего полгода, и если в это время перевозчики грузов не зарабатывают, они голодают вторую половину года. А тут они еще и не готовятся к следующей навигации – возникает целая цепочка бедствий, которая помнится очень долго.

– Это похоже на то бедствие, в котором сейчас находится наша туристическая отрасль, авиаперевозки?

– Очень похоже! Просто копия с поправками на эпоху: там поломка телеги, а тут – автомобиля. Государство это всегда понимало, кому-то списывались недоимки, хоть и не всегда. Но, если власть была не совсем безумная, она всегда понимала, что крайнее разорение до добра не доведет – тут многое зависит от вменяемости власти. Ключевой момент в чрезвычайной ситуации – это взаимодействии власти и общества: ни власть, ни общество по отдельности справиться с катастрофическими ситуациями не в состоянии. У общества нет институтов и финансов, а государству одних административных рычагов тоже мало: справиться можно с террором, а с саботажем справиться невозможно. Террористов, извините, можно перебить, а граждан-то не перебьешь, и у саботажа есть масса способов, одно формальное исполнение предписаний, например, означает, что они не исполняются вообще. В 1830–31 году во время эпидемии холеры общество проявило завидную сознательность, в Москве и Петербурге большую роль играло купечество, местное самоуправление, но и государство не сплоховало. Многие руководители противохолерных мероприятий – это были генералы 1812 года: люди, побившие Наполеона, справились и с холерой. Так что тут очень важно, кого поставят бороться с эпидемией. А вообще, мы страна северная, все эти эпидемии – не наши, не эндемичные, у нас эндемичная только белая горячка, а эпидемии распространялись по торговым путям – как во всем мире. И чем торговля интенсивнее, тем больше страдают люди, а районы с натуральным хозяйством страдают меньше. Раньше в России большинство крестьян не бывали дальше границ своего прихода, контактов было мало, а теперь, конечно, опасность распространения гораздо больше.

Психолог Ирина Писаренко считает, что страх во все времена вполне естественен для человека.

– Любая непредсказуемая ситуация – это ситуация опасности, и самая большая проблема, порождающая панику, – когда люди не знают, что это такое и что с этим делать. Поэтому, когда люди встречаются с непредсказуемым, мы наблюдаем две стратегии поведения: люди пытаются себя успокоить и люди пытаются объединиться. Когда люди обсуждают эпидемию в соцсетях, при встречах, им становится легче, пропадает эффект одиночества, они чувствуют поддержку тех, кто оказался в такой же ситуации. Но это не отменяет того, что людям нужна информация, и с позиции государства лучшая стратегия – это постоянно сообщать о том, что известно о новом вирусе: как протекает болезнь, как она лечится, сколько человек выздоровело, каковы меры профилактики, и то, что сейчас в этом направлении делается, – это правильно. Единственное – я бы не стала запрещать людям общаться и даже не стала бы запрещать сеять панику: бояться и преодолевать страх для человека естественно. Поэтому угрожать санкциями за объединение, за распространение информации не стоит. С людьми надо все время разговаривать, и тут на первом плане должны быть не ток-шоу, а медики, биологи, эпидемиологи – специалисты.

– А возникновение конспирологических теорий – это тоже нормально?

– Да. Когда мы видим какого-то внешнего врага, когда строим версии, что что-то сделано специально, мы тем самым снимаем с себя ответственность и находим некую определенность. Как ни парадоксально, психика человека получает облегчение, найдя "виновного", потому что это лучше, чем неизвестность. Искать виноватого, козла отпущения – это естественный процесс. Всегда в качестве виноватых будут возникать какие-то страны или группы людей, эти версии будут обсуждаться, приниматься на веру или отвергаться, это нормальный процесс. Люди должны быть чем-то заняты, хуже всего бездействие, а что человек может делать – передавать информацию, строить версии, обсуждать догадки. Говорят же, что ребенка нужно чем-то занять, чтобы он не капризничал. И тут так же: люди себя всем этим занимают. Это для них выход – они не должны оставаться наедине с опасностью и неизвестностью. Поэтому, чем больше будет инструкций со стороны специалистов, чем больше информации, тем лучше – это для людей средство самоуспокоения.

Доцент факультета антропологии Европейского университета в Петербурге Мария Пироговская говорит, что во все времена эпидемии становились двигателем развития санитарной медицины.

– В XVII–XVII веке чумные эпидемии мощно сдвинули менеджмент и государственное управление, в XIX веке холера оказалась таким катализатором. Благодаря международному сотрудничеству возникли санитарные конгрессы, предвосхитившие появление Всемирной организации здравоохранения: съезжались врачи, эпидемиологи, демографы, обсуждали текущие вопросы, смертность, предлагали проводить ревизию карантинных и санитарных мер, протоколов лечения. В то же время недавние атипичная пневмония и предыдущий ближневосточный коронавирус, случившийся в нулевые годы, были не так заметны, а тут нас как-то сразу стало зацеплять, поэтому возникла высокая бдительность. Соцсети сейчас переполнены свидетельствами о том, насколько эффективны разные государства. Мы видим реплики замученных итальянских врачей и понимаем, что там в медицине задействованы все мощности. С другой стороны, я только что прочла рассказ юноши, вернувшегося из Милана, – у него по всем признакам может быть вирус, но в больницу он попадает только через 5–6 дней, после попыток донести ситуацию до нашей медицины. Тут еще очень важно, в чем мы сами видим источник заболевания. В XVII считалось, что зараза происходит от дурных испарений, поэтому в ходу были всякие курения, костры, уксус. Интересно, что и сейчас в некоторых странах такие методы до сих пор в ходу – например, Туркменбаши только что сказал, что надо использовать обычную траву для курений, она поможет избавиться от злых духов и от коронавируса тоже. Но на самом деле, чем больше мы знаем – сначала о бактериях, а потом и о вирусах, тем больше возникает дыр, куда они могут проскользнуть, с этим тоже связано беспокойство. Вышли из дома, закрыли дверь, положили ключи в карман – в этот момент надо протирать ключи антибактериальной салфеткой или нет? А саму ручку двери? А ручку машины? Такие вещи могут очень сильно фрустрировать, я хорошо понимаю беспокойство людей.

– Прежние страшные эпидемии давали гораздо большую смертность, а сейчас, по счастью, смертность от коронавируса не так уж велика, но паника во всем мире весьма ощутима – почему? Может быть, цена человеческой жизни повысилась?

– Да, безусловно. Людей со времен чумы или "испанки" стало гораздо больше, но мы теперь имеем к ним непосредственный доступ. Раньше трудно было представить, что можно в прямом эфире следить за цифрами заболеваемости и смертности. И мы понимаем, что за каждой из них стоит реальный человек, и это вызывает тяжелое чувство. К тому же, хотя вроде мы все больше должны полагаться на государство, но оказалось, что даже технологичные государства не готовы к пандемии, с этим тоже связана тревожность. Видно, что в России многие не полагаются на рекомендации Роспотребнадзора, самостоятельно переводят англоязычные или франкоязычные тексты и распространяют лучшие практики, принятые в Европе.