Вот уже пять месяцев, после того как Алексея Сизова выпустили из СИЗО, его бывшая жена Светлана вместе с дочками не живет дома. Она увезла девочек из родной Вологды, перевела их в другую школу и начала жизнь с чистого листа. "Я его боюсь. Он сам на суде признавался, что под домашним арестом ходил сутки без браслета, ФСИН не установил технику. В интернете идет постоянная травля нас с дочками, публикуются персональные данные детей, где учатся. С его страницы есть активные заходы. Поэтому мы, потерпевшие, и вынуждены прятаться по чужим городам", – говорит Светлана.
Против Алексея Сизова, известного вологодского журналиста, в начале этого года было возбуждено уголовное дело по двум тяжким статьям: "Истязание в отношении заведомо несовершеннолетнего лица" и "Насильственные действия сексуального характера, совершенные в отношении несовершеннолетней". Он подозревается в длительном насилии над 12-летней Варей и 7-летней Олесей (имена детей изменены. – СР). Первая – это падчерица, которую Алексей растил с трех лет, вторая – его родная дочь. По решению суда Сизова отправят на стационарную психолого-сексолого-психиатрическую экспертизу в институт им. Сербского.
В деле о сексуальном развращении мать девочек находится под подпиской о неразглашении. Поэтому вторую часть этой семейной драмы поведала бабушка. А первую – как они все дошли до жизни такой – сайту Север.Реалии рассказала сама Светлана.
Сломанные жизни
Их роман начался с переписки в интернете. Его семья приняла её и ребенка, Алексей таскал трёхлетнюю Варю на загривке. "Мы с ним ровесники, но у него к тридцати детей не было. И он даже ревновал меня к тому, что у меня есть. Его родители тоже говорили, с каким нетерпением ждут внуков", – вспоминает Светлана.
По ее словам, все пошло не так еще со свадьбы. Светлана показывает веер чеков из наркологических клиник (есть в распоряжении редакции).
Он орал, кидался вещами, вешалками, стульями, велосипедами, проламывал двери
– Я не подозревала, что Леша закодированный алкоголик. Все вскрылось, когда мы поженились, он стал мне давать читать брошюры с курсов "12 шагов", а его сестра как-то сказала, что родители мужа просто устали от его зависимости, и тут подвернулась я... Когда стало понятно, что это хронический алкоголизм, было поздно – родилась Олеся... С тех пор все пошло по наклонной. Недели за две до очередного запоя мы с дочками старались держаться от него подальше: он орал, кидался вещами, вешалками, стульями, велосипедами, проламывал двери.
Когда становилось невмоготу, Светлана с девочками уходила к маме или уезжала в Спасо-Прилуцкий монастырь на окраине Вологды. Заявляла она о происходящем и в полицию, но там угрозы не воспринимали всерьез.
– Мы с Алексеем оба работаем в средствах массовой информации, поэтому об этом уголовном деле написали все местные СМИ, – вспоминает Светлана. – Бывшего мужа взяли под стражу тогда, когда в Москве задержали журналиста Ивана Голунова, которому подкинули наркотики, и это позволило коллегам тут же провести параллели. Якобы арест Алексея связан с его профессиональной деятельностью, за это его и преследуют, а не за то, что он сделал с малолетними дочерьми.
Товарищи и коллеги Алексея, действительно, не верят, что он мог быть таким, они создали петицию в его поддержку и группу в соцсетях.
– Прекрасный человек, спокойный, рассудительный, добрый, не агрессивный, – говорит Татьяна Охотникова, вологодская журналистка, активная участница группы "Поддержим Алексея Сизова". – Он мой бывший начальник, и я уверена, что он просто не мог совершить то, в чем его обвиняют. Их семейная жизнь не удалась, вот жена и мстит, думаю. Лично я пьяным его никогда не видела.
Однако из запоев Алексея выводили, судя по вороху чеков из наркологических клиник, регулярно. Светлана говорит, что какое-то время надеялась, что их семейная жизнь наладится: "были же и у нас и хорошие моменты, когда ночами по очереди вставали к задыхающемуся ребенку".
Младшая Олеся росла слабенькой, не сходила с рук. В три месяца начала кашлять – бесконечные анализы, трахеиты, бронхиты, ларингиты, стенозы. В конце концов был поставлен диагноз – астма.
Через какое-то время Света заметила, что у старшей, Вари, появляются синяки без ссадин. На вопросы: "Тебя кто-то обидел?" девочка рассказывала, что стукнулась сама, упала в детском саду с горки или с кубика. Воспитатели разводили руками: "была на глазах", "не видели", "при мне не падала".
– Варя постоянно простужалась, часто болел живот, то перевозбуждена, то ходит вялая, начала заикаться, непонятно из-за чего стала уже взрослая писаться. С горки зимой съезжает, смотрю, у нее опять трусики сырые... – рассказывает Светлана.
Врачи диагностировали, что все болезни детей от психосоматики и нервов.
Как шарахнет Олесю об стенку, прямо в шапочке и в капюшоне, перед прогулкой, в чем была
– Не хватает слов, чтобы объяснить все: лекарства, которые не помогают, ночные приступы, бесконечные очереди и кабинеты, врачи, опять врачи, двойные дозы гормонов, психологи и снова врачи... Барьеры дозволенного в отношениях снимались не сразу – ударил первый раз, первый раз душил, пытался изнасиловать... Долгое время он хотя бы не трогал младшую. Но однажды как шарахнет Олесю об стенку, прямо в шапочке и в капюшоне, перед прогулкой, в чем была... – вспоминает Светлана.
"Он держал под ванной топор"
Из разговора с психологом, 2019 год.
– Варь, ты как Олесиного папу называешь?
– Леша.
– Вы с ним в каких отношениях находитесь?
– В плохих. Когда мы жили вместе, он ругался и бил. Зимой на балкон выгнал, когда мама с сестрой лежали в больнице. Потом он меня гулять отводил, толкнул, я упала, голова закружилась...
– Больно было?
– Да. Маму он тоже обижал. У нас скандалы были большие. Он в маму стулья бросал. Мне кажется, что он никого не любил. Может быть, только Олесю. Он любил ее побольше, а обижал поменьше. Он находил повод, чтобы нас обидеть во многих случаях.
Об одной истории Варя впервые рассказала только во время обследования весной 2019 года. Она училась в первом классе, когда Светлану с младшей дочерью в очередной раз по скорой отправили в больницу и ей пришлось остаться с отчимом.
Он грозился, чтобы я маме не рассказывала, а иначе он нас выгонит из дома, а маму – убьет
– Он начал громко ругаться, что это я виновата, из-за меня у сестры астма, затем приказал, чтобы приготовить ему еду. Я сделала салат из помидоров, ему не понравилось, что со сметаной, а не с майонезом и он бросил в меня тарелку. Начал бить руками по голове, – рассказала Варя психологам. – У него дома лежала железная коробочка, он взял эту коробочку и стал меня бить по голове, спине, животу, в грудь... Я просила, чтобы он меня не бил, пыталась убежать куда-то спрятаться... Он грозился, чтобы я маме не рассказывала, а иначе он нас выгонит из дома, а маму – убьет. Маме я не рассказала. Маме я рассказала, когда мне было лет 10–11. Таких случаев было много, в месяц раз восемь или девять, в зависимости от того, когда мама куда-нибудь уходила.
Варя боялась, что если Светлана узнает правду, будет еще хуже. "Нам было некуда уйти от него, понимаете?" – говорит она.
Однажды Алексей забирал Варю от бабушки, домой девочка вернулась с заплывшим кровью глазом. "Тут уж я забила тревогу! – говорит Светлана. – Дочка все-таки призналась, что это отчим толкнул ее и она упала на поребрик".
Из заключения психолога по Варваре, 11 лет: "Ориентирована в пространстве верно. На вопросы отвечает правильно. Старается быть серьезной, контролирует свое поведение. При беседе одновременно проявляет доброжелательность и осторожность. При проведении обследования выявлено состояние посттравматического стрессового расстройства, с которым девочка пытается справиться, блокируя неприятные эмоции, связанные с насилием со стороны отчима. Выявлены сложности в социальной адаптации, трудности в общении со сверстниками, что также является признаком хронического стресса".
Между тем в школе Варя на отличном счету. Она лучше всех читает стихи наизусть и любит все учебные предметы без исключения. Способности, по словам психологов, выше среднего.
Наличие тревоги имеет под собой конкретную ситуацию – страх перед отцом
Младшая, 7-летняя Олеся, при исследовании психолога также показала "повышенную чувствительность, но вместе с тем эмоциональную нестабильность, высокий, но неустойчивый". Состояние внутреннего конфликта, по предположениям специалиста, связано у девочки с "наличием тревоги, имеющей под собой конкретную ситуацию – страх перед отцом".
В 2016 году, по словам Светланы, конфликты следовали один за другим.
В отказе в возбуждении уголовного дела написали, чтобы я не воспринимала эти угрозы всерьез
– Алексей схватил меня за горло, я смогла вырваться и позвонить участковому, сказала, что он меня убивает, на что участковый Гутман ответил, что если убьет, то детей воспитает государство, – вспоминает она. – Это было 10 апреля. 26 сентября я снова обратилась в отдел полиции с заявлением об угрозе расправы, муж разбудил меня среди ночи, показывал нож. Я была очень сильно напугана, о чем сообщила участковому Перцеву. В отказе в возбуждении уголовного дела написали, чтобы я, дескать, не воспринимала эти угрозы всерьез. Алексей постоянно угрожал удавить, прибить, демонстрировал топор, который держал под ванной для "острастки".
Они наконец разъехались, но не порвали совсем. "Ты же не можешь запретить мне встречаться с Олесей?" – говорил Сизов. После одной из ночевок у отца у девочки появились спазмы мочевого пузыря, что отражено в ее больничной карте. По словам Светланы, ребенок не мог самостоятельно сходить в туалет, боялась уснуть.
Ему нравился наш страх, что я из-за ребёнка унижаюсь
– Младшую он уже уносил из дома. Олеся рассказывает про "чёрный дом" – какой-то бомжатник, где он пил. Я не знала, найду ли ее живой... А ему нравился наш страх, что я из-за ребёнка унижаюсь.
Последние дни, когда они еще жили вместе, дети, по словам женщины, прятались от Алексея в шкафах.
– К кому я только не обращалась – в прокуратуру, в опеку, к уполномоченному по правам ребенка. Все зря. Только слухи по городу пошли, что я сутяжница, что не оставляю бывшего в покое... – говорит Светлана.
Светлана, по словам матери, гнала от себя страшные подозрения. Пока однажды Варя, не выдержав, призналась: когда они оставались наедине, Леша заставлял раздеваться.
Я готова была умереть на месте, только бы она на меня так не смотрела
– Я понимаю, почему она молчала столько времени, – я сама такая же. Неизвестно, смогла бы я признаться своей матери, если бы со мной в детстве произошло подобное. У Вари был такой затравленный и виноватый взгляд, что я готова была умереть на месте, только бы она на меня так не смотрела, – говорит бабушка Галина Игнатьевна..
Домашний арест
В мае 2019 года Алексея Сизова задержали и поместили в СИЗО. Журналистское сообщество Вологды встало на его защиту, говорили, что у Светланы могла быть и материальная заинтересованность: в родительской квартире Алексея осталась доля, выделенная на Олесю.
Судились бывшие супруги и из-за размера алиментов, которые не выплачивал Алексей.
– Предполагаю, что Светлана пыталась с помощью уголовного дела против бывшего мужа улучшить свое материальное положение, – говорит Игнат Кривченко, друг Алексея. − Я не говорю, что Алексей не виноват, я не знаю, мог он или не мог, но могу предположить, что Светлана вполне могла сделать детей заложниками в этой дикой ситуации. Хотя сам я с ней никогда не общался, так, видел несколько раз, но все равно – вина Алексея у меня в голове не укладывается.
Уполномоченный по правам человека в Вологодской области Олег Димони в начале расследования заявил, что "схема этих уголовных дел одна: бывшая жена обвиняет мужа в сексуальном домогательстве к детям, проживающим с ней, через несколько лет после развода... и причиной являются имущественные претензии бывших жен".
– Мне говорят: почему не заявляла о насилии над детьми раньше? А я, когда я узнала о том, что происходило между Алексеем и Варей, то сразу побежала писать заявление. Не скажу, что для меня это было просто, но сомнений в признании ребёнка у меня нет! Сперва нам приписали 117-ю статью УК РФ – "истязания", абсолютно недоказуемые по прошествии стольких лет, мало ли что рассказали дети, – говорит Светлана.
Два месяца провел Сизов в СИЗО, после чего его отпустили под домашний арест. В новой семье, которая у него появилась после развода со Светланой, родилась еще одна дочь. "Они счастливы, и никто никого не бьет, это ли не доказательство, что он не виновен?" – говорят коллеги Алексея. Сам он по решению суда не имеет права общаться с журналистами, его адвокат – недоступен для комментариев.
Светлана говорит, что их бегство из Вологды вынужденное. В родном городе им жить страшно, а защиты никакой нет: не существует убежищ, где они могли бы пересидеть, пока идет расследование, не выписываются охранные ордера.
Ничего не стоит найти и продолжить преследование жертв
– К сожалению, нельзя ничего сделать с тем, что матери с дочками приходится скрываться, поскольку российское законодательство не предусматривает такой механизм защиты потерпевших, как охранный ордер, – говорит юрист Марина Силкина. – Даже если Светлана с детьми переехала к бабушке, в другой город, при отсутствии запрета приближаться к этой семье переезд вряд ли поможет, ведь ничего не стоит найти и продолжить преследование жертв. Но мало принять закон об охранном ордере, важная функция государства – обеспечить его исполнение.
Два года назад, когда статья за побои была частично декриминализирована и выведена из Уголовного кодекса в Административный, количество уголовных дел, возбужденных за насилие в семье, значительно сократилось, а по административным делам, наоборот, увеличилось. В 2017-м число потерпевших от рук домочадцев упало с 65,5 до 36 тысяч, в 70% случаев, по данным МВД, суды назначали насильникам наказание в виде штрафа.
Руководитель информационно-правозащитного центра семейной политики "Иван-чай", член Общественной палаты РФ Элина Жгутова говорит, что главная трудность в решении проблем с домашним насилием – это отсутствие политической воли.
– Полицейский и сейчас может выписать предостережение как административную меру пресечения; у нас есть законы, по которым выносятся запреты на приближение и пользование связью, полиция также вправе назначить меры по защите потерпевшего в виде личной охраны, может предоставить убежище безо всякого охранного ордера и, наконец, арестовать, если существует реальная угроза жизни и здоровью, – перечисляет она. – Все эти инструменты у полицейских есть. Но политическая воля в разрешении проблемы бытового насилия отсутствует.
